Читающим по-немецки

Колонка 41 — в противоположность обещанному не о Твардовском, а об Эмманюэле Бове, в связи с выходом по-немецки его новеллы «Un Raskolnikoff».

Интересующихся в высшей степени примечательной фигурой Бобовникова-Бова и его сочинениями обращаю в первую очередь к исключительному по своему литературному качеству (хотя, к сожалению, и требующему если не редактуры, то внимательного «свежего глаза» — прости, Сережа, у меня не было ни сил, ни времени этим заниматься, я прочел по быстрому и для дела; но при случае стоило бы это сделать, просто на уровне технической редактуры) переводу Авророй Гальего и Сергеем Юрьененом романа «Мои друзья», который годами и гомеопатическими порциями печатается в журнале «Новый берег», но может быть и куплен в качестве книжки-по-вызову (так бы я перевел выражение «book on demand» — по аналогии с «девочкой по вызову») в издательстве Сергея Юрьенена.

Есть еще русская страница, посвященная этому недостаточно известному в России… впрочем, о чем я. Короче, есть страница.

* * *

загород черный светом зарос
в форме наклонно-ходящих полос
ростом с нас

пригород белый тенью прирос
как на желéзе подтек купорос
просто снясь

подгород желтый прахом подрос
как от надпоротых папирос
ростом с нас

город незримый в воздухе рос
весь наплоенье невидимых роз
просто снясь

VIII, 2010

75 лет Сергею Вольфу

Нашему дорогому другу и большому русскому поэту Сергею Евгеньевичу Вольфу исполнилось бы сегодня 75 лет. Если бы он не умер пять лет назад. Когда мы были несколько лет назад в Петербурге, нужно было сходить на четыре кладбища, все в разных концах города — и к Сереже мы не успели, перенесли на следующий раз. Если Б-г даст этот следующий раз, то меньше, чем шестью кладбищами, похоже, обойтись не получится. И их все прибывает…

Вот что — если кто в свое время не прочел — я писал о нем: одно в связи с выходом его второй и последней книжки стихов «Розовощекий павлин», а другое в связи с его смертью.

Ну, и одно его стихотворение, из великих — из самых яростных и тихих, из самых безумных и правильных:

* * *

Под небом — неспокойно.
Вогнут мост.
Снег бьет плашмя четырнадцатый день.
Как мышь промерзла койка.
Стынет воск —
Твердь без огня отбрасывает тень.
Ни медный царь,
Ни медный самовар
Не снимут с сердца оловянный стук,
Любая тварь
Унюхает угар —
Желток яйца, хомяк, цветок, паук.
Что с форточкой творится —
Не пойму:
То есть стекло — то кануло в метель.
Яйцу ль вариться?
Печени, уму?
Задраить дверь? Или сорвать с петель?
Какой макет
Гуляет по столу!
Куда курятник делся и дворец?
А где Макбет?
А карлик где в углу?
И что над ними учинил творец?
Я глаз твоих не слышу,
Сдавлен вздох,
Как опознать присутствие твое?
Швыряет ветер
Крышу о порог,
Промерзшее скорежилось белье.
Змея с конем —
Родня, а не враги.
Спасут они? В болотах ли сгноят?
Погожим днем
Сличим мы их шаги
И разглядим вранья синхронный ряд.
Касайся кожей
Ягоды болот,
Не находя ни капли под рукой,
На пыль похожий,
Дождь кисейный льет,
А волосы подернулись мукой.
В пустом гнездовье нашем
Смерзся мох,
А между нами — полоса воды,
А сверху машет,
Улыбаясь, Бог,
И зеркальце нам дарит из слюды.

Словом больше

Обноблеть

Например:
— Совсем покупатели обноблели! — жаловалась продавщица бутика. — Сил моих больше нету!

Или:
— Ноблеют, понимаешь, на глазах, сукины дети.

Стихотворение:

Ноблеют,
Но — блеют.

Пан или пропал

Алфавит в произвольном порядке № 14: «Т»

Твардовский

Неудивительно, конечно, что дедушку Гордея односельчане погоняли «паном Твардовским» — даже если бы дело не происходило в Смоленской земле, сравнительно недавно — для долгой деревенской памяти — возвращенной из польского владения, достаточно было бы и заметной популярности мотива о «польском Фаусте» в русской, в том числе «народной» культуре XIX века.

Удивительно другое: до какой степени имя — т. е. фамилия, получившаяся из уличного прозвища — определило судьбу Гордеева внука, «великого советского поэта и крупного государственного и общественного деятеля», лауреата трех Сталинских, одной Ленинской и одной Государственной премии, главного редактора «Нового мира», создателя «Теркина», наконец.

По польской легенде некий краковский дворянин продал душу черту — за магические силы, богатство и славу. В Польше до сих пор демонстрируют туристам разного рода реликвии, связанные с деятельностью пана Твардовского — например, магическое зеркало, в котором он показывал одному польскому королю только что умершую его королеву, по которой король отчаянно тосковал. Зеркало имело способность показывать будущее, но с начала XIX века не имеет, потому что его в сердцах сломал Наполеон по дороге в Россию — не понравилось предсказание.

Рассказывают также, что хитрому пану (немецкая «Википедия», впрочем, со свойственной немецкому народу невинной слабостью приписывать себе все на свете изобретения, утверждает, что Твардовский был немцем, переселившимся в Краков) удалось волшебным образом перенести все запасы серебра Ржечи Посполитой в один-единственный рудник, незадорого купленный, естественно, им, паном Твардовским — и хоть его паном Березовским или паном Ходорковским называй. Короче говоря, тот еще был жох, этот пан! И в договор с чертом ему удалось вписать хитроумный параграф, что, дескать, расплата душой может состояться только в Риме. Легко догадаться, что ни к какому Риму одна из подписавших договор сторон даже и приближаться не собиралась и жила себе поэтому безо всяких забот. И как-то зашла перекусить в трактир под названием «Rzum», в переводе с польского «Рим». Там-то его враг рода человеческого и заполучил в свои кривые когти.

И полетели. Куда полетели — не совсем ясно, но не в хорошее место наверняка. Тут хитрому пану Твардовскому пришла в голову блистательная идея — он запел гимн матке боске, Богородице то есть, и Сатане пришлось выпустить его из обваренных лап. (Интересная, но лишняя в нашем контексте аналогия, прошу не обращать на нее внимания: эпизод напоминает о срочном воцерковливании вышеупомянутых отечественных магов, особенно платонического еллина).

Но полностью прощен пан Твардовский всё же не был: он живет с тех пор на Луне, с одним-единственным слугой, которого время от времени превращает в паука и спускает на паутинке поближе к Земле — подслушивать земные новости. (Боже ты мой, опять — а не в Лондоне ли находится эта Луна? да и на должность паука кандидаты имеются…)

Эпизодом в жизни А. Т. Твардовского, соответствующим заключению известного договора, вполне можно считать историю, произошедшую с ним в 1931 году: семья автора свежеиспеченной поэмы «Путь к социализму», посвященной коллективизации и тов. Сталину на белом коне, была раскулачена и как раз в этом году выслана на поселение. Молодой поэт передал семье просьбу прервать с ним всякие отношения. Отец Твардовского, кузнец, был так потрясен поступком сына, что без разрешения ушел с поселения и добрался до Смоленска, чтобы посмотреть, что с сыном случилось — не заболел ли, не сошел ли с ума. Сын оповестил милицию.

Дальнейшая его карьера известна — смоленский комсомолец превратился в главного поэта Советской страны (причем не спущенного сверху, не назначенного, а действительно как бы выбранного народом — благодаря «Теркину», конечно), орденоносца, лауреата, члена РКК ЦК и кандидата в члены ЦК КПСС, редактора «Нового мира», наконец. И конец этой карьеры тоже известен — 1970 г., увольнение из «Нового мира», Красная Пахра…

Я вот что подумал: а не записано ли было в договоре 1931 г., что душа Александра Трифоновича будет в безопасности, пока он строит «новый мир»? Или пока «новый мир» строится и/или существует вокруг него. Тогда, в 1931 году в Смоленске, ему наверняка казалось, что новый мир будет строиться еще долго, а существовать вечно. А тут вот — каламбуры нечистой силы! — его извергли из «Нового мира» и враг явился за душой…

Впрочем, лично мне очень хотелось бы верить, что и новому пану Твардовскому удалось в последнюю секунду кинуть Сатану, хотя бы ради «Теркина» и пары стихотворений. Небось русский поляка не глупее. Только вот какую песню он запел, уносимый не знаю куда с Красной Пахры — «Я убит подо Ржевом», быть может? И к кому она была обращена, эта песня — к Богоматери или к собственному отцу, кузнецу из Загорья Смоленской губернии Трифону Гордеевичу Твардовскому? Но об этом мы вряд ли когда-либо что-либо узнаем.

Бог ме­ня лю­бил и ода­рил так ще­д­ро, что вся рус­ская речь ста­ла мо­ей соб­ст­вен­но­с­тью.

Интервью с Ниной Николаевной Садур. Вы только поглядите на эту волшебную русскую прозу, светящуюся, дышащую на нас с экрана:

… «Сад Ме­тал­ли­с­тов» – это бы­ло ме­с­то ог­ром­но­го сча­с­тья. Он был очень боль­шой, не­вы­со­кий и доволь­но пло­с­кий со сво­и­ми зе­лё­ны­ми пространствами, клё­на­ми-то­по­ля­ми и пыль­ной ака­ци­ей, ко­то­рая по­че­му-то все­гда вы­зы­ва­ла то­с­ку, в от­ли­чие от клё­нов и осо­бен­но то­по­лей, слад­ких и род­ных дере­вь­ев Си­би­ри. Сад этот был весь ох­ва­чен вы­со­ким, чу­дес­ным, по­дроб­ным, – до­соч­ка к до­соч­ке, и точё­ные стол­би­ки с кры­шеч­кой на­вер­ху, – де­ревян­ным, кра­ше­ным в зе­лё­ное, за­бо­ром. Свер­ху по за­бо­ру шла ши­ро­кая удоб­ная до­с­ка. По ней мы и бега­ли: ввер­ху, по го­ло­вам са­да – мы, а вни­зу, в за­рос­лях ши­пов­ни­ка, – хро­мой Удод. Его то­с­ка нас пу­га­ла и зли­ла.

На глав­ной ал­лее са­да сто­я­ли мо­гу­чие лав­ки с гип­со­вы­ми под­ло­кот­ни­ка­ми, кра­ше­ны­ми се­ре­б­рян­кой. На них си­де­ли жё­ны во­ен­ных в «пыль­ни­ках». Меж ла­вок, – то­же се­ре­б­рё­ные, – сто­я­ли скульп­ту­ры со­вет­ских ме­тал­ли­с­тов. Меж всем этим ро­и­лись ка­пу­ст­ни­цы, сли­па­ясь кры­ль­я­ми, шур­ша та­ин­ст­вен­ным сла­до­ст­ра­с­ти­ем. А на зем­ле за лав­ка­ми, в ку­д­ря­вой му­ра­ве, мер­ца­ли ми­ри­а­ды мел­ких стёк­лы­шек и ка­муш­ков (этот мир не мог кон­чить­ся, он был вечен) …

ДОПОЛНЕНИЕ В КАЧЕСТВЕ НЕОБХОДИМОГО ФОНА: Ну а это к сведению и чтобы не забыть — ни мне, ни вам, ни им.