о статуе Свободы. Статуя, как известно, работы скульптора Бартольди.

Этот Бартольди вообще был Церетели своего времени. И особенно места. Весь город Кольмар (откуда он родом) заставлен вышедшими из-под его киянки монументами (надо отдать ему должное, довольно небольшого размера и часто в комплекте с фонтаном), изображающими местных исторических деятелей. А в доме семьи Бартольди находится музей Бартольди, где этого добра видимо-невидимо. Но мы туда, конечно, не пошли, а только заглянули во двор, где три каменные тетки держали/делили на троих земную сферу.

А почему бы, кстати, Церетели не подарить Америке Статую Необходимости? Если Статуя Свободы стоит во рту, то Статую Необходимости можно было бы разместить в заднепроходном отверстии Америки, в Сан-Францискском заливе. Ск-ск… бррр! Напишем лучше грамотно: в Сан-Францисском заливе! На острове Алькатрас, скажем.

Или Алькатрас сам по себе является Монументом Необходимости? Или — все же Свободы?

Эльзас, верхняя окраина города Мюнстер (или Мюнстéр), мансарда предпоследнего вверх по горе дома, балкон. Три звука ночи и два ее времени. Невидимые цеппелины

Всю ночь в голове мучительно обращается строчка, мучительно на кого-то похожая: „И по дороге на Париж во сне оцепенели цеппелины“, но, как ни выворачивай голову, никаких цеппелинов не видно. Вообще ничего не было видно, даже луны и даже звезд. Небо чернее гор — в них хотя бы горят какие-то лампы.

Внизу клокотал непрерывно и клёхтал ручей — сквозь ржавую флейту выбегал из хозяйской запруды и сбегал к зданию горной жандармерии со скрещенными лыжами на гербе. И — иссякая, но не стихая — дальше вниз, в зажатый Вогезами город, где ждала река Фехт, подбрасывающая себя в темноте.

…почему так страшно бывает тиканье цикады — на юге, ночью? Потому ли, что будь цикада часами, как бы скоро прошло время для тех, кто по этим часам жил?

…и легкий царапающий скрежет ночной бабочки (жесткими с исподу крыльями по теплой известке над ухом), он страшен тоже — в ее времени один поворот невидимой себе самому головы к невидимому самому себе небу занимает, видимо, вечность…

На невидимом небе проснулись невидимые цеппелины и потекли на север — неслышно отбомбиться по Парижу.

А здесь, под тремя звуками и между двумя страхами, мерно дышало счастье. Пока была ночь.

называется по-немецки «Русский хлеб» (Russisch Brot»)?

Печенье в виде букв. Причем латинских.

А сегодня видел в магазине «Русский хлеб» в виде цифр. Причем арабских.

Полные оскорбленных чувств, пошли к тете Ляле в сельпо и купили пельменей. «Сибирских». Сейчас они варятся в кастрюле, того гляди всплывут. Очень опасаюсь, что тоже в виде букв и цифр.

но вот что оправдывает ведение блога?

Ладно. Об этом еще можно будет подумать позже, а пока (чтобы совсем не забылось) — путешествие в Эльзас.

Сплошная, естественно, красота. Например, вид из окна:

Читать далее →

В результате изучения французского языка по месту его распространения (пусть и не совсем естественного, а в результате вытеснения немецкого и его эльзасского диалекта — чудовищной смеси швейцарского дютча и, вероятно, каких-то порейнских говоров) в. п. с. удалось сделать нижеследующее лингвистическое открытие:

французские прилагательные на -абль (формидабль там какой-нибудь, ну, их много) возникли в результате сращения древней формы прилагательных на -а (напр. «формида») и слова-паразита «бля» или, при быстром произношении, «бль», популярного у средневековых французов. Откуда его, кстати, и переняли наши доморощенные галломаны.

Не знаю, прямо, что мне за это циклопическое открытие полагается. Думаю, уж не меньше, чем членство-корреспондентство во Французской Академии. Лавровый венок и пожизненная пенсия.

всех, кого это касается, с Днем Военно-Морского Флота!

Меня же это касается (не только, но в основном) по одной очень простой причине: День Военно-Морского Флота празднуется, как известно, в последнее воскресенье июля и, стало быть, периодически совпадает с моим днем рожденья. А когда не совпадает, происходит поблизости. С детства я не мог вытравить подозрения (вот, оказывается, подозрение — это якорь!), что все эти салюты и парады кораблей адресованы до какой-то степени и мне. Поэтому с некоторой нелинейной родственностью отношусь ко всему военно- (и не только военно-) морскому. И заодно речному и озерному. Чему в сочинениях в. п. с. имеется (и еще будет представлена) тьма доказательств.

А пока я пошел в гости — подниму там штоф завоевавшей наши супермаркеты водки «Парламент» за русский флот и его основателя.

Когда я в очень ранней юности переводил стихотворение Артюра Рембо «Роман», меня, помню, как-то физически неприятно поразило намерение лирического героя заказать себе «пива с лимонадом».

«Что же, значит, прямо так смешиваем пиво «Жигулевское» с лимонадом «Буратино» и пьем? Это что еще за ерш для дошкольников?! Липкая гадость! Типичный же случай коня и трепетной лани!» — думал я, демонстрируя присущий советской цивилизации пищевой консерватизм и не подозревая, что через тридцать лет буду жадно вливать в себя этот, как ни странно, самым решительным образом освежающий напиток.

Только вот как называть его нам?

Смесь пива с лимонадом именуется по-французски «панаше», по-немецки — «радлер» (или — в районе Гамбурга — «альстер»), а по-английски — «шенди».

По-русски же — только описательно-длинно: «пиво с лимонадом».

Ну хорошо, пусть будет «пиво с лимонадом», но хотя бы сложно-сократим: ПИСЛИ. Признаюсь, немножко смахивает на швейцарскую фамилию, но если строго держаться заданного словообразом множественного числа, то может и сфункционировать.

— Девушка! Кружечку пислей мне, пожалуйста!

Приехали глубоко ночью.

Всем поздравившим с рожденьем — и в комментариях к предыдущей записи, и в собственных журналах — настоящим адресуется глубокая благодарность и невыразимая растроганность поздравленного.

С впечатлениями и картинами поездки не знаю, когда разберемся — первым делом, увы, самолеты.

Но лавочку, тем не менее открываем.