БЕДНЫЙ ЮНОША, РОВЕСНИК…

Евгений Хорват. РАСКАТАННЫЙ СЛЕПОК ЛИЦА (Стихи, проза, письма). Культурный слой, М., 2005. Составление и комментарии И. Ахметьева и В. Орлова. К 100 экз. приложен компакт-диск «Проба акустики» с авторским чтением стихов.

…но диска этого я так и не слышал. Не стал слушать. Не захотел.

Или, говоря точнее, не смог.

Побоялся услышать петушиный тенорок, дрожащий от ничего не значащей значительности и взвизгивающий от провинциального задора. Скажите мне, что это не так — я обрадуюсь и поверю. Но слушать все равно не стану.

Потому что уже от самой этой книги — прекрасной и страшной — было мне достаточно тяжко. От стихов, встающих с ее страниц. От судьбы, опускающейся на ее дно. Не хочется усугублять. Да и незачем.

* * *

Бедный юноша-ровесник… Ровесник не ровесник, но из провинциальных вундеркиндов нашего поколения, каких я видел много, а близко наблюдал как минимум двух — и почему-то оба они оказались из Львова — Евгений Хорват был, несомненно, единственный настоящий чудо-младенец. Читать далее →

неимоверный том Сосноры.

Долистался пока до конца 60 гг. Удивительное дело — все стихи, которые показались замечательными, — помнил. Их примерно одиннадцать (пока). Все одиннадцать и тридцать лет назад казались замечательными. Но сколько же невероятной, умопомрачительной чепухи! В том числе какие-то бесконечные поэмы с производственным уклоном.

И в т. ч. «ритмические рассказы» из жизни сталеваров — ужасно смешные сами по себе. Если их записать нормальной прозой, получится классическая ленинградская проза того времени — вот хоть Губин в «Рассказах из механического цеха», например. Или Марамзин. Проза, к слову сказать, не более и не менее «ритмическая». Ох, и хитер же тогда был Виктор Александрович Соснора…

А вот еще интересно: строчки, которые я всегда помнил как «дожди, как иностранные солдаты, идут через Голландию в Берлин» (и буквально в прошлом месяце даже собирался поставить куда-то эпиграфом), оказывается, в «доцензурной версии» (вся посторонняя, вряд ли в прямом смысле цензурная, а скорее редакторская правка автором снята) звучали так: «Дожди, как иностранные солдаты, идут через Голландию в Москву». Исторически и географически, конечно, резоннее. но Берлин — лучше. По стиху просто. Или, может, я привык…

двухтомник Мандельштама — тот самый, Струве-Филиппова 1964 г.

Подаривший купил в свое время в Вашингтоне два комплекта — один по просьбе Пауля Целана (почему, собственно, и поперся в издательство), а другой себе, намереваясь выучить когда-нибудь русский язык и прочитать. Но не выучил и не прочитал. Поэтому оба тома нам достались, как писали некогда в «отделах книгообмена» в идеальном состоянии. В один (второй) вложена неподписанная, как тогда было принято в этой газете, рецензия из «Литературного приложения» к «Таймс», но я ее еще не читал.

Всё, пошел сдвигать книги на полках.

В связи с моим рассуждением о конфетах «Грильяж» и приложенным к нему изображением конфетной обертки «Северная Аврора» Валерий Игоревич Шубинский вспомнил о замечательном эссе (или, как оно было названо в четвертом выпуске альманаха «Камера хранения», сообщении) Дмитрия Закса на сходную тему и поинтересовался, висит ли оно где-нибудь в Интернете. Теперь висит. Пускай пока здесь, потом, может быть, придумаем что-нибудь получше. С днем рожденья!

были старые в потертом сиреневом бархате альбомы для фотографий — с целлулоидным сочинским солнцем на плечах Читать далее →

Скачали и посмотрели «Кавказскую пленницу». Фильм, конечно же, преупоительный, но не о том сейчас речь — внезапно я понял, что никогда не соотносил его названия с «Кавказским пленником». Ни в детстве, ни в юности, и ни позже. Не ассоциировалось — и всё тут.

Скорей уж какая-то мерещилась «Кавказская племянница» на заднем плане, тем более что героиня наша, студентка-комсомолка-спортсменка, как раз по преимуществу племянницей и является. Племянницей Мкртчна.

Артистку Варлей, непревзойденную по своей полной неспособности что бы то ни было играть, я видел один раз живьем во дворе Литинститута — лет через двадцать после звездного часа. В разноцветных кожаных вещах. Она там, как оказалось, училась и посещала один семинар с Дмитрием Михайловичем Заксом.

Ничуть не изменилась, подумал я. Да и с чего бы?..

Полагаю, имело бы смысл переснять «Кавказскую пленницу» — но уже не комедией, а мрачной правдоматкой жизни. «КАВКАЗСКАЯ ПЛЕМЯННИЦА»! РУССКИЙ ТРИЛЛЕР!

Вместо Вицина — Никулина — Моргунова уголовники из «Жмурок», вместо Этуша — Никита Михалков, вместо Мкртчна — Омар Шарифа пригласить. Для гламурности. … А какие бы сцены в сумасшедшем доме были, не говоря уже обо всей прочей кровавой неразберихе. Да, Шурика, конечно, поручить Безрукову. Бесхудрукову. Короче говоря, фильм Балабанова (можете кидать в меня табуретками, но «Жмурки» — обожаю!).

А Наталью Варлей оставить, она наверняка и сейчас такая же — прекрасная. Про медведей споет…

ДОПОЛНЕНИЕ ПОСЛЕ УЖИНА:
А можно и как «Мольбу» снять… Черно-беленько и шибко художественно… Шурик с перерезанным горлом стоит на коленях в снегу. В снегу сереют, затем чернеют дырочки с расходящимися от них канавками…

«Пес! пес будет жертвой басурмана!» — зловеще расхохотался ребенок Даня, выдвинувший эту идею, и ковырнул вилкой в макаронах.

Другое дело, что снимать такие фильмы нынче некому. И не на что.

ДОПОЛНЕНИЕ ПОСЛЕ НАВЕДЕНИЯ СПРАВОК:
Артистку Варлей точно следует пригласить. Во-первых, действительно — практически не изменилась и через еще двадцать лет, можно прямо заворачивать в спальный мешок. Во-вторых, у нее четырнадцать кошек, из которых трех самых любимых зовут Стипендия, Зарплата и Пенсия (остальные, вероятно, именуются Мелкими Гонорарами, Десятками До Получки и Заначками). В-третьих (и это самое существенное!), артистка Варлей родила второго ребенка, когда училась в Литинституте (бросив для этого удивительного учебного заведения театральную сцену, хотя к тому моменту уже отучилась и в цирковом, и в театральном училищах). Произошло это так: всю ночь артистка Варлей переписывала конспект лекций по истории КПСС, а к утру ей стало дурно и ее увезли в больницу — рожать. Так что мое условие: в главной роли Наталья Варлей.

Пес! пес будет жертвой басурмана!

Ленинград, ноябрь 1985 г. Месяц в раю. Гаражный кооператив на Гражданке. Меня устроили его сторожить и

я навсегда полюбил окраинную ленинградскую ночь, где медленно двигались плоские облака темнее неба и отдаленно кашляли собаки.

Злоумышленники хрустели и чиркали подошвами по гравию за забором, но не заходили. Зато переходил с улицы — еще блестящий и разноцветный — туман и постепенно гас всеми своими полосами: темнел изнутри, одновременно светлея снаружи.

Из тумана наклонял волчью голову бывший центровой “Спартака” Штукин, всегда живший в гараже из-под пропитой “Волги”, и просил папиросу. Я полюбил и его, предшественника покойного и незабвенного Шуры Белова.

В окно сторожки станиолево стрекотала осина; я писал о ней стихи, именуя ее “русским лавром”, хотя лавр тогда видал только в супе.

Ровно через месяц явился ангел с мечом в образе председателя кооператива: за время моих дежурств случилось два взлома (не в нашем гараже, а в соседнем, “но все равно неприятно”), и аккумуляторы, которые мне оставляли заряжаться, почему-то не зарядились.

“Это ж надо особый талант иметь, на таком месте не удержаться!” — справедливо заметил знакомый писатель, служивший оператором газовой котельной и законно принадлежавший к “поколению дворников и сторожей”. В отличие — с тех пор и навсегда — от меня.

Были в «новом» (т. е. год как открытом в вильгельминском новоделе с колоннами) Литератургаузе. На открытии выставки, посвященной Роберту Вальзеру. Мамочки мои родные: зал битком, под триста человек! Воистину у мертвых писателей сильно больше друзей, чем у живых. У мертвых — и к ним приравненных.

На сцене — писательница Сибилла Левичарофф из Штутгарта (не из наших, папа — болгарин; я с ней лет шесть назад выступал в Базеле и спрашивал; — женщина, острота ума которой — по меньшей мере! — равняется остроте ее носа), критик Петер Хамм (где-то он у меня, кажется, неназванный промелькивал на фотографиях с Бурдинской премии; милый светский человек, баварский радиочиновник на пенсии и друг знаменитых друзей; — нет, Вальзера — этого — он не знал, знал зато трех санитаров из клиники, где тот десятилетиями содержался) и чудный франкфуртский прозаик Вильгельм Генацино, чьи книжки есть в русском переводе (уж не знаю, какой доброты перевод, но все равно приятно).

Слегка поговорили (как ни странно, вполне даже умно; Петер Хамм делал когда-то фильм о Роберте Вальзере, так что в материале, Сибилла Левичарофф хорошо подготовилась, а Генацино вообще точно чувствующий и выражающий себя человек), потом каждый прочел с выражением толику вальзеровских текстов и мероприятие закончилось.

Мы собрались было подняться на второй этаж, где выставка, но выставка, хоть и открылась, но была закрыта — в буквальном смысле «караул устал»: сказали, что не удалось найти сидельцев на вечернее время. Такой оборот вещей мне в голову не приходил, хотя — каюсь — известная наклонность (пред)видеть абсурд у меня имеется.

Придется зайти еще раз — почему-то очень хочется взглянуть на т. н. «микрограммы», крошечные бумажки, на которых Вальзер микроскопическим в буквальном смысле слова почерком писал в душевнобольной клинике. Их сравнительно недавно удалось расшифровать под большим увеличением.

Рассказывать, какой Р. Вальзер замечательный писатель, не буду. Это таки да, но читал я только один роман и несколько мелких текстов.

Писатели читают книги коллег единственно с целью нахождения в них опечаток.

Заходили к знакомой, только что вернувшейся из Москвы. Угощала, среди прочего, «Грильяжем». Провожая, от щедрого русского сердца насыпала в карманы. Теперь хожу, жую (хочется сказать, щелкаю) и вспоминаю старинное безымянное двустишие:

Давай с тобой приляжем
И похрустим «Грильяжем».

Хочется, конечно, куда-нибудь добавить «под трельяжем», но это, пожалуй, было бы уже чересчур изысканно. (И чересчур соответствовало бы реалиям былой советской меблировки.)

Лучшее, что мне в данный момент вспоминается о конфетах, см. ниже:

«Северная Аврора»!

второй нумер известного и знаменитого журнала по вопросам пневматики и несколько выпусков книжного приложения к нему. В том числе книжка ярославского автора Александра Белякова «Бесследные марши». Очень хорошие стихи. Следовательно, очень хороший поэт. И Ярославль город замечательный — беленький и зелененький, всегда его любил.

Вышеупомянутого журнала в сети пока что не имеется, поэтому никаких ссылок. Статья Валерия Шубинского о стихах Ольги Мартыновой и ответ в. п. с. на опрос «О великом поэте» появятся с очередным обновлением на сайте «Новая Камера хранения», о чем будет объявлено отдельно.