братское небо обратная твердь
утлые волны как облые горны
эй господин пошевеливай смерть
парус потягивай чорный
я угодил из гудящих афин
с круглого театра избитых ступеней
в братское поле где филин и финн
дрогнут в сугробах взаимных сопений
и убежал по заржавой лыжне
к снулым русалкам на братское море
и надо мной выдыхали в огне
горние горны последнее горе
XII, 2013
СТИХИ
Валерий Шубинский. НОВЫЕ СТИХИ
Ольга Баженова. СТИХИ
Александр Беляков. МАМА НЕ ХОЧЕТ ЦЕПЛЯТЬСЯ ЗА МЕРТВЫХ (тексты марта-июля 2013-го года)
О СТИХАХ
Александр Житенев об Алексее Порвине (послесловие к книге Солнце подробного ребра». СПб.: Инапресс, 2013)
Валерий Шубинский об Алле Горбуновой. ОТКРЫТЫЙ ГОЛОС
Борис Кутенков о Валерии Шубинском. ЗА ПОЛМИГА ДО СРЫВА
Мария Галина о Валерии Шубинском (отзыв о книге «Вверх по течению». М.: Русский Гуливер, 2012)
Сетевые издания «Новой Камеры хранения»
АЛЬМАНАХ НКХ (редактор-составитель К. Я. Иванов-Поворозник)
Выпуск 56: стихи Валерия Шубинского (Петербург), Ольги Баженовой (Петербург) и Юрия Цаплина (Харьков)
ПРЕДЛОЖЕНИЯ ПО СПАСЕНИЮВЕНЕЦИИ
Во-первых:
Воспретить местным жителям сильно топать ногами,подпрыгивать (со скакалками и без), а также бросаться со всего маху всупружеские постели,особенно вдвоем. Личности весом свыше 90 кг выселять за чертугорода, для чего раз в год производить поголовное взвешивание. Туристов на сушувообще не выпускать — пускай плавают.
Потому что же самопонятное дело: Венеция тонет и всякая дополнительная нагрузкаопускает ее еще на несколько микронов. Микроны складываются в миллиметры,миллиметры в сантиметры, ну и так далее, и вот уже одна только верхушка соборасвятого Марка торчит из зеленой воды, а на кресте голубь чешет клювом подмышку— как на водохранилищах Волгобалта.
Да, вывезти из музеев и палаццо картины в тяжелых рамах и мраморные статуибогов и героев.
Автомашины, автобусы, танки, мотоциклы — не смешите меня! Чтобы и духу их небыло!
Во-вторых:
прикрепить ко всем крышам воздушные шарики,наполненные гелием — чем больше, тем лучше. Они поднимут город из пучины морей.(внимание: если шариков будет слишком много, Венеция улетит из юрисдикцииитальянского государства, что, быть может, и неплохо).
Автора настоящих предложений в награду похоронить между Бродским и Эзрой Паундом с надписью по-русски, итальянски и немецки:
Аминь!
«Голый год» Пильняка (в ардисовском факсимильном издании — библиографическая редкость своего рода). Ну что скажешь? — Пильняк плохой писатель, исключительно талантливо притворяющийся хорошим. «Голый год» — плохая книга, не потому что пытается — возможно, что и искренне — прислужиться новой власти, в конце концов и Бабель таков, не говоря уже об Олеше («Зависть» может вызывать судороги омерзения, но это другая тема), а потому что плохо написана, при всей затейливости и при всех таторах и ляторах. Во многих местах внезапно замечаешь: снять слой особо модернистских завитушек — рубаночком, рубаночком! — и получится ранний Гладков или даже ранний Панферов.
Одновременно читал «Москву» Вальтера Беньямина (1927). В смысле, Беньямина я пытаюсь читать время от времени вообще, у меня тут книжек пять или шесть образовалось, просто совпало. Там забавным образом упоминается Пильняк (и только он один из всех «актуальных писателей»!). Речь, в основном, идет о «Повести о непогашенной луне» (кто-то ее ему пересказывал, не исключено, что сам автор) — и речь не о зверствах сталинизма, а о том, что коммунист (якобы) душой и телом принадлежит партии. Беньямин честно пытается разобраться и даже без противного «я всё понимаю, потому что я с Запада, что ли), распространенного у навещавших (и навещающих) Москву гостей с Запада. Он очень старается видеть и замечать. Но его губит категориальный аппарат на основе марксистского, с которым он пытается подойти к действительности. Ну и отсутствие, при всех прочих извстных достоинствах, чисто литературного таланта. Можно вспомнить очерки о России Йозефа Рота примерно того же времени, где и пристрастности и безответственности гораздо больше, но какое острое наслаждение от фактуры текста!.. И поэтическое воззрение на действительность позволяет Роту вне зависимости от «взглядов» понять очень многое в советской жизни. Очерк о Петербурге относится, кстати, к лучшему, что было написано иностранцами об этом городе — наряду, пожалуй, с описанием Льюиса Кэролла, автора «Алисы» (в его «Путешествии в Россию»).
Беньямина же отсутствие художественного таланта лишает не только возможности создать общий образ (при тщательном выписывании образов мелких), но и простого понимания вещей и взаимосвязей, что я недавно заметил, читая «Берлинское детство», где он, уж кажется, все должен знать и чувствовать, это же его детство. Чудовищная вязкость не как прием, а как результат борьбы с текстом. Что уж тут говорить о Москве — вроде и не врет ничего, но ничего и не понимает. В другом эссе, посвященном еде, он описывает борщ — и ровно то же самое: живой борщ он, как ни старается, изготовить он не может. Когда он сравнивает сметану со снегом — это прямое убийство борща.
Вот, говорят, Витгенштейн хорошо пишет. Надо бы заглянуть.
что-то сделалось с глубиной
с тёмно вздыхающей голубизной
промежду холмами —
вечер сплетается лубяной
ветер катается ледяной
и месяц поблескивает стальной
в подгрудном кармане
и резать он будет и будет он бить
всё равно тебе любить
сколько хватит
жидкого сердца и плоской луны
каменной крови едкой слюны
пока глаза твои солоны
и ветр на одном коньке катит
XI, 2013
я был твоим нощным песком
бегущим пó небу пешком
(скребущим окна что подстыли
свечением двойным) — в пустые
коры коробочки лежать —
да и куда же ему еще бежать
в том небе — спящем?
там только золото ночей
горит горé как бы огнь ничей
там птицы мертвые на сворках
там звезды в раздвоённых свертках
и я и я там — нощной песок
во мгле этих стёкол и досóк
по склонам тех стекóл и дóсок
соря трухою из папиросок
горящей — бегу
а ты не спи моя душа
я швыдко пробегу шурша
простым песком в двойном окне
и ты забудешь обо мне
XI, 2013
За нулевые и начало десятых годов в России была создана культура — мы сейчас о литературе, так пускай будет литература — двоечников. Возглавляемая, естественно, троечниками. Был один хорошист, но потом выяснилось, что он всё списал.
Но тут бывают особи, которых даже двоечниками трудно назвать, это уже скорее учащиеся школы для умственно отсталых, где им никаких оценок не ставят, а выдают красивые шарики за кое-как склеенные коробочки. Ничего не слышат, ничего не видят, ничего не понимают, но исполнены сознания своей значительности — как же, в какой-нибудь урюпинской или щекинской школе для дураков (включая сюда МГУ, СпГУ и РГГУ) им выдали воздушный шарик под названием «степень кандидата филологических наук». А то и доктора. Вот взять, например, какую-то Анну Голубкину, что ли, — или нет, пардон, Голубкина — это скульпторша со стаканом, а это Голубкова — которая всё ко мне пристает почему-то. Девица (не знаю, какого она возраста и девица ли она — это оборот речи, если кто не понял) исключительно слепая, глухая и пустоголовая и ничего не понимает — ни того, что читает, ни того что пишет. Ни когда хвалит, ни когда ругает. Я, конечно, целиком читал только одну ее статью, причем (и потому что) о себе — и статья эта была пускай и хвалебная, но совершенно безмозглая, что я тогда очень вежливо не отметил публично. И какие-то еще читал начáла (начала — поскольку до конца дочитать невозможно) каких-то еще статей того же времени (это было уже давно, я был молод и наивен). Но после инцидента в ЖЖ, где девица (еще раз: не знаю, какого она возраста и девица ли она — это оборот речи; бесполезная оговорка, конечно: оборотов речи они не понимают — всё только в упор, прямым текстом, которого они, впрочем, тоже не понимают) показала себя полной сквернавкой без малейшего соображения, ничего, конечно, больше не читал. Но вполне достаточно и цитат в случайной поисковой выдаче (вот и сейчас подвернулось какая-то очередная бессмыслица, с которой, соответственно, бессмысленно дискутировать, и напомнила о скверной девице).
Да и дело-то не в ней, не в Анне Голубковой, не одна же она такая. Просто подвернулась, спасибо Яндексу. Дело в том, что она и ей подобные — есть, существуют, находят площадки для своего «м-мы и м-му…»
Мне, конечно, не жалко, и я даже рад за них, да я и не участник, а наблюдатель всего этого безобразия, но что-то заставляет подозревать, что за цивилизацией двоечников маячит и надвигается цивилизация умственно отсталых.
Буду очень рад ошибиться.
Иешуа-Исроел Зингер, старший брат Башевиса Зингера. Благодаря любезности Валерия Ароновича Дымшица прочел уже две книжки: «Чужак» и «Станция Бахмач». Это сборники повестей и рассказов — разного времени и о разном времени. Очень большой писатель, с неисчерпаемой технической выдумкой (для читателя практически незаметной), с достижением галлюцинативного эффектана минимальной площади… Иногда, от некоторых мест, возникает ознобное восхищение, как от некоторых мест у Чехова. Ну и перевод, естественно,(Игоря Булатовского и Валерия Дымшица) — не переводческий, а писательский, что с прозой бывает исключительно редко, в отличие от стихов.