Авторы | Проекты | Страница дежурного редактора | Сетевые издания | Литературные блоги | Архив |
Борис КутенковЗА ПОЛМИГА ДО СРЫВА. О книге Валерия Шубинского "Вверх по течению"(Валерий Шубинский. Вверх по течению. М.: Русский Гулливер, 2012)
Похожий мотив находим и в другом стихотворении: «Но что расшивается, уже не заживается». Однако лирический герой способен волевым сверхусилием преодолеть разрыв. Недаром и цирк из четвертого, заключительного раздела («Circus и другие стихотворения») оказывается «циркулем вычерчен» и «распахнут / раз навсегда, раз навсегда» (отметим характерный «заклинательный» акцент в рефрене), словно бы эта «вычерченность» становится залогом стабильности. Постоянный диалог вполне различимых оппозиций оказывается завязкой увлекательной интриги: кто победит? Мир, упорно противостоящий равновесию, или поэт как инстанция созидающая, порой — фиксирующая «за полмига до срыва» еще не успевшее рассеяться? В конце концов, этот сюжет становится олицетворением поэзии в предельном смысле — претворяющей хаос в гармонию, летящей против времени и плывущей против течения. Да и сам поэт Шубинский действительно по-хорошему архаичен; не случайно тот же Тавров пишет, что его «стихи… можно было бы услышать и тридцать лет назад, и думаю, что через тридцать лет — тоже» (4). Шубинский, автор биографических книг о Гумилеве, Ходасевиче, Ломоносове, — историк и в стихах. Оттого и возникает так часто грустная интонация хранителя лавки древностей, одинокого и не претендующего ни на какое своекорыстие: «…Я один лишь помню, что под ним» (о «выпотрошенном» доме). И древности видны лишь зоркому, внимательному глазу, и архетипическая лавка находится под угрозой сноса. Здесь не может не вспомниться легендарный конволют неподцензурной словесности «Камера хранения», одним из основателей которого был Шубинский. (Теперь, как известно, он существует в Интернете, обзаведшийся «приставкой» «новая» и заботливо курируемый Олегом Юрьевым, тоже легендарным хранителем ленинградских культурных ценностей.) Бережное хранение «элитарного» наследия, важного лишь для нескольких приверженцев, — труд неблагодарный, но благородный. И нельзя ли усмотреть тут связь с поэтическим миром Шубинского — и с «фиаско», которым так часто и, увы, логично заканчивается стихотворение?
Как и его коллега Юрьев, тоже замечательный лирик и эссеист, Шубинский причудливо сочетает и специфику дарования историка, и талант живописца. Стихи удивляют эпитетностью, порой — симметрией цветовой гаммы: если клены — «зеленые с прожелтью», то «осины — немного желтей», если «за домом ночь немного белее», то «возле развязки — совсем не бела». Но живописность — архитектурного свойства: строго геометрична, иногда похожа на расчерченность рейсфедером. Эта скульптурность и геометричность — истинно питерская; питерское же — и ощущение легкого отщепенчества. Симметрия — не только в отмеченной Тавровым «воле к форме», но и — в природе образов: «Птица ходит по кругу — мы остались в кругу». Частый мотив сохранения внутри круга (в одном из циклов появляется реминисценция «В черной-черной комнате» с последовательной градацией: «снящимся городом», «гулом, падающим в сердце гуда», «горой в любой дыре»…) имеет, однако, важное значение в мире Шубинского: словно бы это «проникновение» гарантирует незыблемость и защищенность. И здесь вспоминается Гумилев — тоже очень питерский поэт и герой одной из книг Шубинского — с его пристальным вниманием к архитектуре стиха и интонацией «идола металлического среди фарфоровых игрушек». Неслучайна и аллюзия к гумилевскому стихотворению («Я вежлив с жизнью современною…»):
Однако если у Гумилева — скорее память неживого существа, созерцательное ощущение беспомощности, то здесь — прошлое, словно бы приведенное в действие («Спешит человечек сквозным переулочком, / Стоит человек на мосту»). Удивительный стереоскопический эффект оживания прошлого в настоящем часто возникает в рецензируемом сборнике. Шубинский пишет о небывшем или о прошедшем так, словно действие разворачивается здесь и сейчас. Вот — «О смерти задумался Жоржик в вечернем кафе» (жест с характерным для Шубинского фиксированием мира «за полмига до срыва» в стихотворении «Парижская нота», вошедшем в раздел «Стихи и песни на разные случаи»; тут, в этом разделе, собраны малые жанры: анекдоты, песни, считалки, определение которых весьма условно; в каком-то смысле — тоже реконструкция этих жанров, синтез песенной, анекдотической и лирической формы, имеющий прочную и освоенную традицию в лице не только поэтов прошлого, но и современников — Пригова и Марии Степановой). Вот — «трехглавую вывел овчарку / мертвый сосед». Можно согласиться с Кириллом Анкудиновым, назвавшим Шубинского «певцом утраченного символистского двоемирия»(5). Здесь важны в равной степени и слово «символистский», и слово «двоемирие». Отношения с миром дольним — давняя и сложная тема поэта Шубинского («рядовой лазутчик пустоты» — такую идентификацию можно встретить в одном из его стихотворений 1994 года). Тот мир — подземный, но словно бы идущий параллельно, синхронно, дающий возможность и окликнуть жителей по именам, и проследить выход каждого «на своей»:
Часто синхронность выражается то одномоментностью действий (как в уже приведенном примере с одновременно «идущим» и «стоящим» человечком), то намеренным лексическим сближением («Скоро сломают совсем эти стены, / и не жалко этих стен»), то «второй» речью за скобками. Словно бы сближаются две взаимодополняющих реальности. Что же до эпитета «символистский» — правомерен и он (и в этом тоже можно усмотреть традицию «Русского Гулливера»): часты такие слова, как свет, вздох, луч. Выше я написал о «живописности архитектурного свойства», но порой кажется, что в книге существуют (не исключая, а, скорее, дополняя друг друга) два поэта: архитектор и живописец (и это не отменяет третьего — историка, словно бы незримо присутствующего во всем). Первый — расчетлив, точен; второй работает на полутонах, тонких вибрациях, колеблющихся значениях. У второго — ни один признак понятийно не завершен, оттенен, но не окрашен ярко: и остается ощущение ускользающего нечто, некой тайны, явно присутствующей в каждом стихотворении Шубинского.
Поползновение на «новизну» или попытка дать себе передышку среди «скульптурности»? Здесь, в отличие от большинства стихотворений Шубинского, о которых чаще всего не хочешь знать, как это сделано, — увы, виден рецепт (симптоматично ли нарастание этой инерции, учитывая то, что даты под цитируемыми менее удачными стихами часто стоят более поздние, — утверждать не берусь). Вместо «ясной сложности» и метафизической глубины — звук «как бы со дна колодца», по выражению самого поэта. Или — небрежно-обиходная (можно сказать, «оптовая») интонация, так часто и, увы, узнаваемо эксплуатируемая однотипными стихотворцами:
(и так далее — кажется, что лексическое нанизывание уведет текст в дурную бесконечность). (1) Месяц В. Цитадель Андрея Баумана и торт размером с город // Новый мир. 2012. № 5 (http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2012/5/m11.html). „Гвидеон“, 2013, № 6
|