27.03.2008 (если мои источники ничего не путают) в омском «Пятом театре» состоится премьера пьесы Петера Туррини «Альпийское сияние» в моем переводе. Пьеса замечательная, можно только порадоваться за артистов и зрителей (если, конечно, постановка удастся). Постановщик — неизвестный мне австриец Петр Шальша.
«Возвращенная драгоценность» (Китайские повести XVII века). М., Наука (Гл. редакция вост. лит-ры), 1982
Из повести «Любовные игрища Вэнжэня»:
«Рассказывал мне кто-то, что существует секрет сжимания детородного уда, — подумал судья. — Ведь старуха заметила, что монахиня чем-то отличается… Может, это мужчина? Если так, я выведу на чистю воду мошенника! Есть один способ, как его распознать!»
Судья велел повитухе смазать между ног монахини салом, а подчиненным привести собаку, которая, едва почуяв приятный запах, принялась слизывать сало горячим и шершавым своим языком… Лизнула раз, другой… И вдруг по телу монахини прошла дрожь, словно ей стало холодно при нестерпимой жаре. И тут все заметили, что откуда-то изнутри выползает предмет, прямой, как палка, торчит и не падает. Молодые монахини и повитуха стыдливо прикрыли лицо».
(Перевод Д. Н. Воскресенского)
Некая ассоциативная связь существует между этими прекрасными строками и обрисованной мною вчера перспективой въезда Хиллари Клинтон в Овальный кабинет и наема ею рыхлого еврейского юноши Мони Левинского в качестве практиканта. Существует — но вдумываться в нее не хочется.
А вот как замечательно описывает сообразительный судья разоблачение лжемонахини в официальном приговоре:
«Настоящим выяснилось, что некий Ван из трех У, сластолюбец и блудодей, намазывшись румянами и скрывши имя свое, проповедовал тайны Белого Лотоса, вводя в искус простой люд и дурача прекрасноликих дев. … Соединяя длани на молитвенном ложе, он мог извлекать нефритовый стебель, и никто не подозревал, кто перед ним, монахиня или монах. И, когда освободив золотой лотос, он располагал тело свое на ложе расшитом, кто мог знать, мужчина то или дева? Так аист, проникнув в гнездо самки феникса, занимается там игрою любовной. Так змея, проскользнув в пещеру дракона, в тучу играет и дождь!»
Перевод в рамках нормального советского качества, т. е., в сущности, неплохой, но если представить себе на минуточку, что бы из этого сделал (просто-напросто по ритму фразы, по звуку, по выбору слов) академик В. М. Алексеев, то станет слегка грустно.Впрочем, не будем гневить Б-га, и это неплохо.
Я, кажется, не высказывал еще своего глубокого убеждения, что как ни перечисляй лучших русских писателей ХХ века, среди них непременно должен находиться В. М. Алексеев? И не только из-за переводов Пу Сун-лина и других переводов китайских стихов и прозы, но и благодаря собственной научной и эссеистической прозе.
Не высказывал? Ну, вот и высказал.
Второе внезапное постижение истины за один (вчерашний) день:
Все болезни западной культуры ХХ века либо от пере-Ибсена, либо от недо-Ибсена.
Либо от Ибсена.
Из комментариев, чтоб не пропало — внезапное постижение истины:
Миром правит, конечно же, не «тайное правительство».
Все гораздо хуже: миром управляют несколько клерков из американского министерства сельского хозяйства, отдел, кажется, бобовых. Причем сами этого не знают.
То есть, конечно, гонец. Очень небольшой гон, то есть.
Итак, простое и для всякого непредвзятого наблюдателя убедительное удостоверение того факта, что башня-то совершенно прямая, а вот Пиза как раз кривоватая:
Читать далее
Фьезоле
(«если завтра будет солнце, мы во Фьезоле поедем…» — солнце было, поехали. Замечательный памятник: Гарибальди с королем Виктором-Эммануилом не могут разъехаться посреди строительного мусора, хоть эвакуаторов вызывай):
Под сьенской городской стеной (мрачный городок Сиена, типа горного аула, даже на нижестоящем этюде в розовых тонах):
Тоже Сиена:
А это не помню где, но явная красота:
Ну ладно, Пиза, пожалуй, остаетсяна следующий — и последний — раз.
В «Ex Libris НГ» рецензия К. Анкудинова на книгу Валерия Шубинского «Золотой век».
Флорентинский кафедральный собор ночью напоминает исполинскую груду фисташкового мороженого. Днем — не напоминает.
Флоренция — город осуществившейся дружбы народов. Исконное ее население — английские школьники и американские студенты — в целом довольно терпимо и даже почти добродушно относится к понаехавшим итальянцам и японцам. Если те не мешают традиционным ремеслам — ходить группами в темноте и ржать англосаксонским горловым ржанием. И издеваться над туристами, спрашивая у них, как пройти к Колизею. Туристы — в основном, русские — только вздрагивают нервно и роняют себе на туфли многотонные «Образы Италии» Павла Муратова.
Русские туристы, кстати, состоят почему-то исключительно из еще не старых, но уже и не молодых женщин в плащах. Незамужние ткачихи составляют, по всей видимости, большинство. Передвигаются они в основном в темноте по двое. Вероятно, у них как раз сезон (начало марта). Младшая в каждой связке внимательно рассматривает под фонарем карту Ивановской области, а старшая наклоняется через ее плечо и рассказывает всю свою жизнь: «И тут я ему говорю, ну ты чё, совсем…»
Новорусские туристы: видел только одну пару (а у них как раз, по всей видимости, не сезон): гнущаяся во всех сочленениях во все стороны девушка с гладким плоским лицом, темнеющим неуверенной степной красотой. Подтянутый (во всех ли смыслах — не скажу, откуда мне знать?) мужчина с нижней губой, повторяющей загиб носа. Ру(сс)коговорящая эскурсоводша интимно щебечет с дроздово-кипарисным акцентом — только для них двоих — о золоченом комиксе на дверях флорентинского баптистерия. По ее сухому счастливому личику видно, что наконец-то она поняла, зачем столько лет учила русский язык.
Но что же мне сказать об Уффициях? Во-первых, «Уффиции» по-русски сказать правильнее, чем сказать «Уффици». На языке коренного населения (см. выше) они вообще называются «Offices». По-французски, в принципе, тоже — «Galerie des Offices de Florence». По-новорусски, пожалуй, следовало бы называть их тогда «Офисными Помещениями». А по-старорусски — «Флоренскими Приказами».
Во-вторых, искусствоведческое открытие удалось сделать только одно, зато, полагаю, весьма ценное: как была изобретена улыбка Джоконды.
Изобретена она была в «Благовещении» Леонардо да Винчи, хранящемся как раз в наших Уффициях:
Как мы видим, архангел Гавриил протягивает руку, как будто собирается щелкнуть деву Марию цифровой мыльницей и просит: «Улыбочку». Но никакой мыльницы у него в руке нет — их еще не изобрели. Леонардо да Винчи и не изобрел, в отличие от всего остального. Девушка неуверенно улыбается, не понимая, чем же он собирается ее фотографировать. И именно эта слабая улыбка перешла впоследствии на Мону Лизу — очевидно, и ее тоже фотографировали без фотоаппарата.
Кажется, по Флоренции более или менее всё. Остается еще немножко Сиены и Пизы. Сразу скажу, башня довольно странная. Прежде всего, совершенно непонятно, почему она находится в Пизе, а не в Падуе. Но об этом несколько позже.
Толстый Фет идет вдоль сада;
ночь сквозь прутья палисада
с трех концов подожжена;
и выходит, полосата,
женщина за Шеншина,
оттого что он печален.
И пока она без сна
светит скулкой, как блесна,
в круглой комнате без дна, —
в антрацит ночных купален
насыпается луна.
III, 2008