профессор.

Я даже подумал сначала, что подделка и выдача желаемого за действительное, но, во-первых, таких искусных поддельщиков взять нынче неоткуда, а во-вторых, вот он, вроде, источник.

В берлинской газете «Der Tagesspiegel» за наступившее воскресенье очередная колонка «JURJEWS KLASSIKER» — о последнем сочинении Владимира Набокова, о колебаниях его сына, о павлинах, голубях, и кипарисах, ну и обо всем остальном.

Следующая колонка пишется уже и будет о Теодоре Крамере, спасшимся из социал-демократического реализма благодаря миметической природе своего дарования.

В мартовском номере московского журнала «Октябрь» статья Валерия Шубинского о стихотворных книгах Ольги Мартыновой и Олега Юрьева — «Два голоса».

«Оригинал Лауры» будет-таки опубликован.

Упоительные дикторы, выпрыгнувшие из «Дня радио» — юноша с ма-асковским га-аворком, а девушка — а-девушка. Очень милые!

Упоительный персонал отеля с рассказами о мэтре!

Упоительный Д. В. Набоков, объясняющий, что принял решение напечатать «Лауру» против воли своего отца, но по его желанию, возникшему бы, если бы отец знал, в каком положении сын находится! Впрочем, смотрите и слушайте сами:

Спасибо огромное за наводку eiuia. Пошел срочно писать в сданную уже колонку о «Лауре» последнюю фразу.

Ура, разорвали Пилюлькиных!!!

Я всё лучше и лучше отношусь а) к голландцам, б) к «Газпрому»!

А вот четвертый гол с китайским комментарием:

(вспомнил в связи с Крамером)

Мне очень стыдно, что за хлопотами последних недель я совсем об этом позабыл, но постараюсь исправиться.

Некоторое время назад спросил меня Петер Урбан, как обстоят дела с русскими переводами Иоганнеса Бобровского, которого он очень любит. Я был рад изумить его сообщением, что Бобровский еще в советское время был переведен и опубликован сравнительно обильно (том в «Библиотеке литературы ГДР», «Мельница Левина» отдельной книжечкой, еще что-то, кажется). И прибавил, что и в последнее время Бобровского переводили очень удачно — например, Игорь Булатовский и Валерий Шубинский (небольшие подборки стихотворений — интересным образом одних и тех же, кажется — для одного международного фестиваля переводов Бобровского; по случайности обе подборки у меня есть).

Петер Урбан, неистовый как в ненависти своей, так и в любви, немедленно вытребовал у меня переводы, внимательно прочел, досконально сравнил с оригиналами и постановил, что обе работы БЛИСТАТЕЛЬНЫ (brilliant! — вот так, друзья мои!)

Добрые слова следует передавать по возможности сразу же (прошу прощения, не вышло!) и по возможности публично — каковую возможность по ее мере и использую.

Насколько я знаю (могу и ошибаться, Валерий Игоревич и Игорь Валерьевич могут меня при желании поправить), переводы ни того, ни другого еще не опубликованы.

3 апреля.

Более чем замечательный австрийский поэт, в свое время более чем замечательно переведенный Евг. Витковским. Когда я впервые прочел эти переводы, т. е., конечно, их часть — кажется, в книге «Пять австрийских поэтов» или как-то так она называлась (она у меня есть здесь, но вместе с прочими переводными стихами задвинута очень глубоко, сейчас не найти) — автор показался изобретением переводчика, настолько хорошо — неправдоподобно хорошо — стихи стояли на странице, дышали и звучали. Это были едва ли не лучшие стихи на весь сборник, где, между прочим, были и Целан, и Ингеборг Бахман, и Эрих Фрид (ну, это на любителя). Изобретением пусть не в фактическом смысле (я догадывался и в том нежном возрасте, что разыгрывать издательство «Прогресс» — кажется, его тогда еще не разделили на «Прогресс» и «Радугу» — было бы занятием во всех смыслах малоперспективным), но хотя бы в смысле радикального улучшения переводимого переводящим, такие случаи тоже бывают.

Поразительно не это. Качества Евгения Витковского как стихотворного переводчика общеизвестны. В этом качестве он равновелик Жуковскому (при весьма отличной функции стихотворного перевода в современной культуре, не отменяющей эту равновеликость, но воспрещающей великоравность, если я понятно выражаюсь; впрочем, не будем сейчас о грустном). В его переводе можно не отрываясь читать всё, даже безумные и, подозреваю, чудовищно скучные трагедии голландца Вондела (пардон, пардон, Е. В. — Вондел, конечно, велик!). Я в свое время как открыл книжку, так и не закрывал, пока все до конца не прочел.

Но когда я по случайности до некоторой степени выучил немецкий язык и однажды не без содрогания перевел взгляд в «Золотом сечении» с правой на левую страницу, выяснилось, что Крамер ровно так прекрасен, каким изображен у Витковского.

Вероятно, это один из последних взлетов немецкого регулярного стиха перед его полным обрушением в 60 гг.

Сажусь писать колонку для «Тагесшпигеля». Вышестоящее — это был как бы попутный газ.

Небольшое московское животное под названием «живчик-неполживчик», выведенное для развлечения публики на корпоративных вечеринках. Шутка позабылось, а животное, морща маленькое голое лицо и высовывая кривые рыжие руки из камуфляжной жилетки, бегает по ночным клубам с зажигательными речами.

Московские демократические писательницы с лицами харизматических продавщиц.

У N — двухкомнатная голова. В одной комнатке, поменьше, — чисто, светло, все лежит и стоит на своих местах. Это где о стихах и вообще о литературе. Во второй — где все остальное — мерзость запустения: беспорядок, грязь, пыль, проваливающиеся половицы, обвисающие провода, навал вещей ненужных и испорченных, паутина в углах. Но N — исключительный человек в своем роде. У большинства людей головы однокомнатные.

NN — сердитый атеистический христосик.

Два поддельных Бродских: один — глупый и злой, а второй — злой и глупый.

Причина не любить русских: все они русофобы.

КАМЕРА ХРАНЕНИЯ — non pars sed totum

СТИХИ
Игорь Булатовский. СТИХИ НА ВРЕМЯ
Евгений Ракович. БЕССМЕРТНАЯ ДУША
Олег Юрьев. С ОКТЯБРЯ ПО МАРТ

О СТИХАХ
Наталья Горбаневская. «Время шуршит в саду…»
Наталья Горбаневская. Ахматова Поморского
Виктор Бейлис. «Поэт есть зеркальце у рта больного мира…»
Кирилл Анкудинов. Чудесный сплав

Отдельностоящие русские стихотворения:
Петр Гаврилович Сиянов (ок. 1797-8? — после 1846). «Вечерком, в душе с тоскою…». Предложено Т. Ф. Нешумовой

АЛЬМАНАХ НКХ. Выпуск 19: Стихи Александра Месропяна (хутор Веселый Ростовской обл.), Алексея Порвина (Петербург), Ильи Берковича (Кирьят-Арба) и Олега Юрьева (Франкфурт)

ПРИМЕЧАНИЕ: Илья Беркович = Борис Беркович

Всякому непредвзятому и внимательному наблюдателю, проведшему в Италии хотя бы неделю, довольно скоро становится ясно: подлинной, народной (но тайной) религией италианцев является поклонение сумкам и сумочкам. О сумоверии, чтобы не сказать сумобесии своем италианцы никогда не рассказывают, по крайней мере посторонним, для отвода же глаз усердно посещают хмурые католические церкви с темнолаковыми картинами из жизни полуголых святых, стадионы, по которым наклонно летят футболисты с их волшебными прическами (по ветру лети или против — ни волосок не выпорхнет) и районные дома культуры Итальянской коммунистической партии (надевая для этой цели шерстяные кольчуги и роговые забрала — обсуждать проблемы вывоза мусора с улицы Грамши).

Сумочные храмы и часовни спрятаны самым действенным, как известно, образом — они у всех на виду: замаскированы под сумочные магазины и лавки. И открыты, даже когда закрыты (витрины всегда полны). Косвенным свидетельством настоящего их назначения служит единственно их бессмысленное с коммерческой точки зрения количество (в городах через каждые две-три витрины одна с сумками) и, пожалуй, распространение (даже в самых отдаленных деревнях, где женская рука умеет сжимать только два предмета, один из которых козья титька, — и там неподалеку от католической церкви и сельсовета найдете вы лавку с дамскими сумочками). Внимательный наблюдатель заметит, однако, что все эти искусно расставленные и развешанные сумочки никто никогда не покупает, кроме особо безмозглых туристов — итальянские люди заходят вовнутрь или задерживаются у витрины, на несколько мгновений погружаются в созерцание, затем идут дальше по своим итальянским делам.

Особенно ночью, когда над городами Италии темнеют громады страшных холодных соборов, сплавленных с темномраморными облаками, а улицы патрулируют наряды американской женской полиции (обыкновенно по трое: одна толстая блондинка, одна худая брюнетка и одна без особых примет — в руках они держат пластиковые стаканы с вином и хохочут как ненормальные, в надежде поймать нарушителей на себя как на живца), светятся глубоким теплым светом эти витрины. Из соседнего дома иногда выбегает простоволосая женщина, обернутая сетчатой шалью, становится перед окном, вставляет в рот белую курительную палочку и запаливает.

Настолько важен для внутренней жизни италианцев этот культ, что повсюду в Италии мы можем увидеть его бродячих жрецов и проповедников — на первой попавшейся улице расстилают они свои ковры, раскладывают разноцветных божков и стоят дотемна, улыбаясь блестящими черными лицами. Пожертвования верующих принимают они (или прогуливающиеся неподалеку коллеги) в форме ритуальной «покупки» одноразовых зонтиков или солнцезащитных очков.

Вероятно, сумкопоклонничество является развитием одного из позднеантичных культов, тайно сохранявшегося на протяжении двух тысячелетий. Поскольку население Апеннинского полуострова так строго хранит его тайны, то до сих пор нам неизвестно, являются ли все эти бесчисленные сумки (что они не имеют никакого отношения к торговле, можно считать доказанным, да, в сущности, это и очевидно для всякого) выражениями сущности одного великого Сумкобога, своего рода иконами его, идолами и амулетами, или же самостоятельными божественными сущностями — бесчисленными маленькими богами. Вопрос этот требует, конечно, отдельного прояснения, но совершенно уже ясным представляется, что именно этому культу — и хоть сумобесием его назови, хоть любосумием! — обязаны италианцы прелестными и вызывающими повсеместную симпатию чертами своего национального характера, так отличающими их от чисто католических народов — в соединении с исторической ролью победителей надуто-жестоких и ханжески-грубых, как испанцы, или же бессмысленно-вероломных и самозабвенно-лживых, как поляки — в случае воспитания историческим поражением.

Естественная любезность, непринужденная веселость и умная сердечность итальянцев могут быть следствием только поклонения сумочкам. Все остальное в их истории склоняло их совсем в другую сторону. Но сумочки в исторической перспективе победили, и это радует сердце всякого друга Италии.

Деревенский храм во Фьезоле. Фото автора.