Наталья Горбаневская

Стихи

О стихах

Наталья Горбаневская

АХМАТОВА ПОМОРСКОГО

Анна Ахматова. Путем всея земли. Поэзия. Проза. Драма. Выбрал, перевел [на польский] и комментариями снабдил Адам Поморский.
[Варшава], научное и литературное издательство «Опен», [2007]. 795 с.

опубл. в «Новая Польша» №2, 2008

Уже в приведенных здесь выходных данных сделанное переводчиком указано не во всей полноте (подозреваю, впрочем, что формулировка «выбрал, перевел и комментариями снабдил» принадлежит самому Поморскому). Во-первых, не только «комментариями», но в большинстве случаев (ко всей прозе и к драме «Энума элиш») — «комментариями и примечаниями». В отличие от общепринятого отнесения всего этого аппарата в конец, здесь они следуют за каждой строкой содержания. Само это содержание стоит привести целиком (опуская вышепомянутые комментарии): чтобы русский читатель мог себе представить, чтo получил читатель польский.

Коротко о себе
Стихотворения
Поэма без героя
Энума элиш
Из «Прозы о поэме». Из «Прозы к поэме»
Pro domo sua. Листки из дневника
Из воспоминаний о Мандельштаме
Амедео Модильяни

И самое неожиданное: когда терпеливый читатель уже дочитал всю книгу, вплоть до содержания, а нетерпеливый, пробежав по диагонали, просто заглянул: а что там дальше (а что может быть дальше содержания?), он обнаруживает на чистой странице, правой странице чистого разворота, словно прощание, — двустишие (в польском переводе, естественно):

Непогребенных всех — я хоронила их,
Я всех оплакала, а кто меня оплачет?

Такое мощное заключительное ударение в книге, вынутое из контекста и в то же время организующее контекст, сильно расширяет восприятие и понимание. (Я, конечно, вместо скучных слов «сильно расширяет восприятие и понимание» хотела написать «... — это вам не хухры-мухры», но сомневаюсь, оценит ли редакция.)

Напоследок переводчик «снабдил» книгу — и это, может быть, главное во всем «снабжении» — обширным, на сто с лишним страниц, послесловием «Анна всея Руси» — по сути дела ученым, хотя не по-ученому эмоциональным, трудом об Анне Ахматовой, ее творчестве и поэтике. Одну, первую и самую принципиальную главку этого послесловия я перевела и предлагаю читателям «Новой Польши» — хотя бы для того, чтобы не пересказывать. Идея о том, что «Ахматову надо читать с конца», то есть читать раннюю Ахматову в свете поздней, выглядит настолько очевидной, что удивителен приоритет Поморского (по крайней мере — прямо в такой формулировке). Тот факт, который отметила еще сама Ахматова и который в наши дни стал общим местом ахматоведения: что Недоброво в своей статье 1914 года (опубликована в 1915м) говорит о ней пoздней, о той, которой еще как бы не было — но, значит, уже была! — в формулировке Поморского инвертирован, опрокинут: не просто усматривать в ранних книгах какие-то зачатки будущей Ахматовой, ее эволюции, а с помощью телескопа (или перископа) позднего творчества прямо видеть единство всего ее пути. Сам путь поворачивать в обратную сторону. То есть вдобавок к ахматовскому «Как в прошедшем грядущее зреет, / Так в грядущем прошлое тлеет» появляется еще одна инверсия: так в грядущем прошлое зреет.

Уже первый комментарий к стихам — к стихотворению «Хорони, хорони меня, ветер...» из книги «Вечер» — начинается словами: «Ввиду ключевых мотивов более позднего творчества поэтессы существенен жанровый характер этого юношеского стихотворения: монолог умершей». И следующий, к стихотворению «Три раза пытать приходила...»: «В ранней, неоромантической форме здесь выступают ключевые для Ахматовой мотивы: дурного сна, из которого возникает негативный двойник лирического субъекта».

Сон во сне — к этому всё идет. Если «Поэме без героя» Поморский посвятил сравнительно небольшой комментарий, отсылая читателя к ахматовской прозе «о» и «к» поэме, плюс, разумеется, важную аналитическую главку в своем послесловии, то с драмой «Энума элиш» (в одном из вариантов — с подзаголовком «Пролог, или Сон во сне») переводчик разбирался сам. Конечно, тоже главка в послесловии, но кроме того текст (с вариантами) завершается еще несколькими фрагментами из записных книжек Ахматовой и затем краткой характеристикой драмы, из которой выберу лишь важнейшее:

„Пьеса эта по сознательному замыслу поэтессы соединяет известный ей с молодости опыт гротескного «театра для себя» — иронической театральной мистерии Мейерхольда и Евреинова (а следовательно, и подвала «Бродячая собака») с уже современным театром абсурда, с восприятием Кафки (особенно «Процесса») и с автотематическим романом, т.е. романом, изображающим процесс собственного становления.

Сам текст произведения соотносился и переплетался с главными произведениями позднего периода творчества Ахматовой: с «Поэмой без героя», а также сопутствовавшей ей «Прозой о поэме» и фрагментарными набросками балетного либретто на канве «Поэмы», с «Северными элегиями» и с лирическими циклами «Cinque» и «Шиповник цветет (Из сожженной тетради)», связанными с мотивом Гостя из Будущего. (...) ...сегодня трудно окончательно установить, что такое наброски, извлеченные издателями из папки, сохранившейся в наследии поэтессы, — варианты ли, предназначенные для дальнейшей обработки и отсева, после сожжения пьесы в сороковые годы восстанавливавшиеся автором под конец жизни по памяти — своей и ранних читателей, или же это записи сцен, сознательно повторяемых, различающихся всё новыми деталями, на манер упомянутого в последней записи [из записных книжек, от 20 февр. 1966] «В прошлом году в Мариенбаде». Как ни говори, а такой характер одержимости возвратами носило всё позднее творчество Ахматовой — начиная с «Поэмы» и «Северных элегий» и кончая «Энумой элиш», вышеназванными лирическими циклами и «Листками из дневника»”.

В связи с этим перед переводчиком встала та же головоломная проблема, которую так или иначе приходится решать составителям русских изданий, где драма «появилась не меньше чем в трех разных составах, скомпонованных из рассеянных рукописей автора». На основе этих публикаций Поморский составил текст (как я уже отметила, с вариантами), с которого делал перевод.

В этом кратком комментарии Поморский обещает более глубокий анализ драмы в рамках статьи «Анна всея Руси». И обещание выполняет. Но, что характерно для его подхода, начав главку со ссылки на знаменитую статью Недоброво, он замечает, что «критик в поисках истоков поэзии Ахматовой игнорирует театр». И далее следует подробный — но не отходящий от предмета, от Ахматовой, — рассказ о русском театре 10х годов, о «Бродячей собаке», о возрождении в ту эпоху русских традиций лицедейства. «Понятие это [лицедейство], — пишет Поморский, — живо в ахматовском контексте: в стихотворении, написанном при известии о мученической смерти Гумилева и слухе о самоубийстве Ахматовой, Хлебников наделил себя титулом Одинокого лицедея, возвращаясь к воспоминаниям 1915 года и прямо называя Ахматову». В спектакле кузминского «кукольного вертепа» (Рождество 1913) Поморский отмечает «союз вертепа и мистерии», о котором после спектакля писал в «Аполлоне» Сергей Ауслендер и который важен и для драмы «Энума элиш». Один из выводов, к которым приходит здесь переводчик, таков:

„В «Бродячей собаке» расположен центр мира всей «Энумы элиш» — от вавилонской мистерии до современной политической пародии и любовной арлекинады театральных кулис и сомнамбулических привидений, среди которых блуждает «Гость из будущего», постепенно теряя черты Исайи Берлина. Из «Бродячей собаки» и выводится эта поэтика иронии, замаскированной насмешки, пародии, передразнивания, маскарадного переодевания и, что интересно, скандала (через Достоевского отсылающая к Данте), которая стала подспудной поэтикой акмеизма, — особенно существенная для Ахматовой — как под конец жизни в ее «мистерии для себя» и в «скандальных» антимемуарах, где даже эпохальный для поэтессы и, в конце концов, отождествленный с началом «холодной войны» доклад Жданова является в красках скандала в коммунальной квартире»”. Остановлюсь на этом. До конца главки (последней в статье) еще страницы и страницы. Глубокий анализ драмы «Энума элиш», или «Пролог», или «Сон во сне» и все послесловие заканчиваются загадочной фразой:

«Процесс перед судом памяти длится вечно, приговор на нем — гороскоп».

Хотелось бы в заключение сказать несколько слов и о поразительном качестве переводов. Увы, могу лишь дать честное слово, что переводы прекрасны, а многие стихи казались мне просто написанными Ахматовой... по-польски. Если б она написала по-польски, то так бы и написала.

Чтобы не быть совсем уж голословной, приведу по-польски восемь строчек (мучительно любимых) из Эпилога «Поэмы без героя», знаменитый врез частушечного ритма в вереницу «ахматовских строф»: «За тебя я заплатила / Чистоганом...». Вот перевод Адама Поморского:

Ja za ciebie uiscilam
Hojny datek,
Pod naganem przechodzilam
Dziesiec latek,
W prawo, w lewo — ani kroku,
Jasna sprawa:
I szelesci za mna z boku
Marna slawa.