не в качестве новости, а просто чтобы были под рукой и для дальнейшего использования:

1. В июньской книжке <Звезды» новонайденные стихи Н. М. Олейникова (публ., подг. текста, посл. Игоря Лощилова). Здесь — два из шести:

Николай Олейников

БОТАНИЧЕСКИЙ САД

В Ботанический сад заходил, —
Ничего не увидел в саду.
Только дождик в саду моросил,
Да лягушки кричали в пруду.

И меня охватила тоска,
И припал я к скамье головой.
Подо мной заскрипела доска,
Закачался камыш надо мной.

И я умер немного спустя,
И лежал с неподвижным лицом…
В Ботанический сад заходя,
Я не знал, что остануся в нем.

1933

КУЗНЕЧИК

Что выражает маленький кузнечик?
Каков его логический состав?
Он сделан из крючков, он сделан из колечек,
Он чем-то связан для меня со словом “костоправ”.

Спина кузнечика горит сознаньем, светом,
Его нога сверкает, как роса.
С поджатыми коленками, пузатенький,
он выглядит пакетом;
Разрежь его — и ты увидишь чудеса:

Увидишь ты двух рыбок, плавающих вместе,
Сквозную дырочку и крестик.

1933

2. Наконец-то выверенная версия стихотворения Иосифа Бродского «На независимость Украины» (огромная благодарность Н. Е. Горбаневской), долгие годы бродившего в увечных расшифровках аудиозаписи и увечных списках с этих увечных расшифровок. Этому стихотворению — уже очевидно! — предназначено судьбой вынырнуть из небытия и встать в ряд самых прославленных стихотворений Бродского. На мой личный вкус — вполне заслуженно. Здесь со всем возможным блеском демонстрируется не только поэтический талант и большой ум Иосифа Бродского (последнее едва ли не самое важное в наше время — талантливых людей всегда много; с умными, т. е. просто-напросто быстро и хорошо соображающими, дело обстоит гораздо хуже; надо полагать, это вирусная инфекция, вроде гриппа-испанки, ничем иным не объяснишь, что все естественные соотношения нарушены), но что и сердце у него было на верном месте.

Ниже повторяю это, несомненно, самое важное и «действующее» из поздних стихотворений Бродского. В журнале Натальи Евгеньевны оно, к сожалению, мгновенно обросло какими-то нечленораздельными криками, частично на совершенно моноцеллюларном уровне, чего здесь, надеюсь, не произойдет.

И даже точно не произойдет, потому что комментарии такого умственного качества буду просто удалять.

Иосиф Бродский

НА НЕЗАВИСИМОСТЬ УКРАИНЫ

Дорогой Карл Двенадцатый, сражение под Полтавой,
слава Богу, проиграно. Как говорил картавый,
время покажет — кузькину мать, руины,
кости посмертной радости с привкусом Украины.

То не зелено-квитный, траченый изотопом,
— жовто-блакитный реет над Конотопом,
скроенный из холста: знать, припасла Канада —
даром, что без креста: но хохлам не надо.

Гой ты, рушник-карбованец, семечки в потной жмене!
Не нам, кацапам, их обвинять в измене.
Сами под образами семьдесят лет в Рязани
с залитыми глазами жили, как при Тарзане.

Скажем им, звонкой матерью паузы метя, строго:
скатертью вам, хохлы, и рушником дорога.
Ступайте от нас в жупане, не говоря в мундире,
по адресу на три буквы на все четыре

стороны. Пусть теперь в мазанке хором Гансы
с ляхами ставят вас на четыре кости, поганцы.
Как в петлю лезть, так сообща, сук выбирая в чаще,
а курицу из борща грызть в одиночку слаще?

Прощевайте, хохлы! Пожили вместе, хватит.
Плюнуть, что ли, в Днипро: может, он вспять покатит,
брезгуя гордо нами, как скорый, битком набитый
отвернутыми углами и вековой обидой.

Не поминайте лихом! Вашего неба, хлеба
нам — подавись мы жмыхом и потолком — не треба.
Нечего портить кровь, рвать на груди одежду.
Кончилась, знать, любовь, коли была промежду.

Что ковыряться зря в рваных корнях глаголом!
Вас родила земля: грунт, чернозем с подзолом.
Полно качать права, шить нам одно, другое.
Эта земля не дает вам, кавунам, покоя.

Ой-да левада-степь, краля, баштан, вареник.
Больше, поди, теряли: больше людей, чем денег.
Как-нибудь перебьемся. А что до слезы из глаза,
Нет на нее указа ждать до другого раза.

С Богом, орлы, казаки, гетманы, вертухаи!
Только когда придет и вам помирать, бугаи,
будете вы хрипеть, царапая край матраса,
строчки из Александра, а не брехню Тараса.

Городок Ольденбург (10 000 жителей) в Голштинии (есть еще один Ольденбург, в Нижней Саксонии — тот заметно больше и к нашему изложению отношения не имеет) веков еще пять назад именовавшийся Старегард, был некоторое время столицей славянского своего рода государства на балтийском побережье — Ободритского племенного союза (ободриты = бодричи). Местное племя называлось вагры или вагрии (исторический район до сих пор именуется Вагрия) и было знаменито талантами в рассуждении морской торговли и/или разбоя. Уже довольно давно мне представляется естественным произведение летописных «варягов» не от скандинавов, а от вагриев, по крайней мере, их военной верхушки, выдавливаемой немцами на восток (и, как уже не раз отмечалось, где есть Новгород — должен быть и Старгород). Единственное полученное мною «лингвистическое» объяснение, почему этого не получается, клонилось к тому, что слово «варяг» достаточно хорошо выводится из древнескандиновских языков и ни в каких дополнительных этимологиях не нуждается.

Как известно, славяне довольно успешно воевали с упорно наступавшими немцами и часто их били — они проигрывали (и проиграли) не войну, а мир, потому что их элиты сравнительно легко ловились на «мирное сосуществование», на «культурный обмен», а также на христианство, джинсы, кока-колу и что там еще предлагалось. Частично покорение и последующее за ним онемечивание осуществлялось не без активной помощи соплеменников, исповедующих «европейские ценности». По ходу серии восстаний (983, 990 и 1083 гг.) запславянам удалось избавиться от немцев и католичества почти на целый век, но в результате Славянского крестового похода 12-го века их сопротивление было окончательно сломлено, они были полностью обращены, на их земли в массовом порядке стали завозить колонистов с Юга и Запада, а через несколько веков и сам язык славянский перестал звучать и Старегард, лишенный Любеком торгового значения, а вслед за этим и прав на проведение ярмарок, переименовали в Ольденбург.

Сейчас «славянское прошлое» — практически единственное, чем городок может похвастаться (и на чем может подработать); остатки «славянского вала» были очищены от застройки, каждое лето на них производится «славянский праздник» (с ним мы не совпали, поэтому тишина, пустота и красота):

Луковка на церкви не православная, конечно, а барочная. Но тем не менее — выглядит любопытно.
Читать далее →

В течение четырех дней с 6-го по 9-е августа каждый день зачитывал для шлезвиг-голштинской публики, среди прочих сочинений, отрывки из романа «Новый Голем, или Война стариков и детей» (2003). Из главки «Двадцать граней русской натуры». В том числе и нижеследующее (даже не подозревая о происходящем):

Русские миролюбивы. Русские не любят воевать. К насилию по натуре склонны европейцы, что легко доказывается долгими столетиями непрерывной резни, не говоря уже о двух мировых войнах, ими затеянных. Русская армия всегда была армией штатских, не интересующихся военной профессией людей (казаки, как известно, не русские, а чубастые потомки хазар). Поэтому воюют русские всегда одинаково — бесконечно долго раскачиваются, уклоняются, отругиваются и отстреливаются, как бы не понимая, зачем это все, когда уборочная на носу, терпят сокрушительные поражения, потом разъяряются и крушат все вокруг, не обращая внимания на потери — ни на свои, ни на чужие. Так было в семнадцатом веке, так было в двадцатом, так будет всегда. Способ ведения войны является одной из основных культурных констант. Немцы всегда будут образцово начинать: лет двадцать осторожно готовиться, выигрывать сражения, брать города — и всегда это будет кончаться чудовищным разгромом, если противник хоть чуть-чуть в состоянии сопротивляться (т.е. не француз). Американцы всегда будут из безопасного далека-высока стирать с лица земли все, что шевелится, а потом приземляться в руинах с шоколадом и кока-колой для одноруких детишек.

Это было, так сказать, для иностранцев и тех, кому хочется себя уверить, что они иностранцы (т. е. для «иностранцев Василиев Федоровых», так сказать).

А мы с вами сядем к столу, рассыпем по мискам горяченьких щец (но без потрошков, конечно!), разольем на два пальца по кружкам и послушаем любимую песню:

Несколько «Обстоятельств мест» в сетевом журнале «Textonly».

Заодно: эссе о «Ликвидации» из «Букника» перепечатано газетой «Киевский телеграф» — разумеется, без спроса, не говоря уже о чем еще. Я как-то уже даже и попривык вроде, что меня в этом замечательном «государстве» систематически обворовывают — вроде как бы так и положено даже. Возможно, что и так — у них так положено. В данном случае я бы и не отказал, если бы меня спросили, по многим причинам, но не спросили, конечно.

И еще: вышла, говорят, книжка с несколько странным названием «Третья мировая Баси Соломоновны» (М., Текст, 2008) — составленный Асаром Эппелем сборник «рассказов о жизни российских евреев». Что бы это ни значило. Среди авторов — такие знатоки предмета, как Василий Аксенов, Сергей Юрский, Алексей Варламов и Сергей Довлатов. В этот сборник включен мой рассказ «Гольдштейново детство» из книги «Франкфуртский бык». Ни за что остальное прошу на меня ответственности не возлагать.

не знаю в чью пользу: вчера с утра пораньше две газеты просили написать о Солженицыне — мы, конечно же, отказались. Вместе с некрологом «про запас», для банка данных, который несколько лет назад пыталась мне заказать одна швейцарская газета это уже три ненаписанных некролога Солженицына.

Нельзя сказать, что я в жизни не писал некрологов — напротив и даже, к сожалению, не один; но речь в них — еще раз к сожалению — шла о людях, бывших для меня жизненно, лично существенными. Необязательно в смысле дружбы и/или близкого знакомства, но требуется, с моей точки зрения, наличие хотя бы какой-то внутренней связи, внутреннего чувства потери… И, конечно, писать некрологи следует только людям, ненавидящим писать некрологи.

Людей, обожающих писать некрологи («некроложество» — шутил в свое время записной остряк Лейкин), не следовало бы к этому делу вообще подпускать. Свидетельства чему вчера и сегодня обильно разбросаны как по прессе, так и по просторам Живого Журнала.

гласит любимое стихотворение А. П. Чехова. Стихотворение — чистый реализм:

Этого могло бы не случиться, и этого бы не случалось так часто, если бы не развал Совета Экономической Взаимопощи (СЭВ).

В Доме переводчиков в швейцарских горах, где мы провели три недели в июле, была также одна весьма юная и весьма милая переводчица с немецкого языка на словацкий, а по имени же Паулина. Паулинин папа, учитель на пенсии, человек, судя по всему, весьма хозяйственный и заботливый, снабдил ее, в качестве привета Альпам от Карпат, значительным количеством домашнего продукта — и чесночком с собственного огорода, и копченой колбасиной собственной выделки, и домашним сальцом, и сушеными грибани… Бедной девушке приходилось кушать с утра и до ночи — и то, не везти же ей было продукты обратно в Словакию.

Так вот, грибы (от которых и мы, в качестве гонорара за интервью для словацкой газеты получили на супчик — вкусный был супчик!) достаются папе непросто. В лесах у них, у словаков, тех медвéдей или, как говорила покойная и нежно нами вспоминаемая прекрасная и безумная беспартийно-большевистская и внецерковно-православная литературная старуха Наталья Иосифовна Грудинина, медведéй — видимо-невидимо. Поэтому для похода за грибами проходится принимать две основные меры предосторожности. Во-первых, курить в лесу — папа и курит, хотя некурящий и вообще это чревато лесным пожаром и пр. Второй же способ, собственная папина технология, заключается в опрыскивании себя с ног до головы польским духами «Быть может», которых медвéди и медведú боятся пуше огня. А может, брезгают. Короче говоря, стремглав убегают в Румынию на своих косых колоссальных лапах. Свойство польских духов «Быть может» отпугивать медвéдéй было замечено еще в эпоху развитого социализма, и предусмотрительный словацкий папа закупился прозапас. В каких количествах — очевидно из того факта, что и по сей день хватает.

Может, они еще их производят, те духи? А может, какой другой польский продукт сгодится для отпугивания медведей на Камчатке? Водка ихняя пенная-шопенная? Кинофильмы Анджея Вайды? Стихи Загаевского? Нет, это было бы, пожалуй чересчур жестоко. Медведи бы дохли, а этого ведь мы тоже не хотим.

и при случае воспользоваться:

Д. В. Кузьмин рассуждает о «демифологизации классиков»:

Мне кажется, что в статье Перцова против Лосева и Жолковского общее и частное — конкретные стихотворение Лосева и статья Жолковского и генеральный вопрос о функционировании образов и текстов классиков в современной культуре — соединены неудачно. … и т. д.

oleg_jurjew 2008-07-31 11:32 pm (local) (ссылка)

Статья, разумеется, довольно наивная, благонамеренно-обывательская, но проблема существует. И даже в нескольких срезах. Мне кажется, интересно было бы, например, рассмотреть «филологическое творчество», т. е. личное художественное и полухудожественное творчество профессиональных филологов 60-80 гг. (не всех, разумеется, а только предъявляющих известную агрессию по поводу «непосредственного творчества» и производящих свое авторство на базе техник и методик основной профессии) под углом «революции сферы сервиса», постепенно произошедшей в позднесоветском обществе, когда в его «реальной жизни», т. е. на практическом уровне распределения благ (и вне сферы непосредственного хозяйничанья пархозноменклаторы, где распределение товаров и услуг осуществлялось по другим законам) наиблее влиятельным социальным слоем сделалась сфера обслуживания — товаровед, продавец, официант, билетерша в кассе и т. д. С течением времени «сфера обслуживания» стала и в самопонимании своем важнее, нужнее и выше «сферы производства», которой занимались спившиеся рабочекрестьяне и туповатые инженеры. В некотором смысле литературоведение и литкритика являются сферой обслуживания — обслуживания ли читателя, обслуживания ли писателя, но обслуживания. Секундарным производством. И этот всплеск «понимания об себе» (которого, например, у формалистов не было, даже когда они писали романы) объясним из исторических социальных реалий позднесоветского социума — как и многое в нынешней ситуации. Другая (и более актуальная) сторона всего этого — распахнутая дверь в являющуюсь «содержанием настоящего момента» агрессию самореабилитирующегося и переходящего в культурное наступление советского хама, который пользуется подработками «бунтующих филологов» в несколько иных целях. Жолковский не знаю где назвал «Анти-Ахматову» полезной — несомненно, ему и кажется, что она полезна — но где-то (может быть, там же) он же сказал, что чувствует себя Иваном Карамазовым. Значит, понимает где-то, в чем дело. Я даже собирался когда-то писать про революцию сферы обслуживания в гуманитарной области (очень забавно, кстати, получается: «теневая экономика» литературы — «тень, знай свое место» — и пр. коннотации), да как-то все руки не доходили. А теперь, наверно, и незачем уже. (Ответить)(Ветвь дискуссии)

	dkuzmin 2008-07-31 11:43 pm (local) (ссылка)
	Несколько я побаиваюсь таких вылазок в социологию — хотя если без звериной серьезности, то почему бы нет… Но, Олег, ведь смещение акцента со сферы производства на сферу обслуживания и посредничества — это не специфически советский процесс, а вполне общемировой? (Ответить)(Уровень выше)(Ветвь дискуссии)

oleg_jurjew 2008-08-01 12:02 am (local) (ссылка)

Ну, звериной серьезности у меня нет ни по какому поводу. Потому что не зверь я… Кроме того, это все же не социология, которая претендует быть наукой и иметь свой понятийный аппарат, — это у меня, скорее, вполне традиционное объяснение литературных реалий через «быт» — литературный и нелитературный. Легкая такая эйхенбаумщинка. А не тяжелая вульгарная социологизация. Процесс общемировой, тут Вы правы. В смысле акцента. Вероятно, можно обнаружить и параллельные процессы в зарубежных литературах. Но хочу обратить Ваше внимание на пикантную подробность: речь-то шла о «дефицитном хозяйстве» позднесоветского времени, построенном на системе распределительных труб подачи с легальными и нелегальными патрубками и крантиками. Советский «продавец», выкатывающий из-под прилавка Пикуля, не равен, в смысле, структурно и, стало быть, метафорически не подобен своему рыночному коллеге, не говоря уже о наглых советских халдеях и подобострастных западных официантах. Что литературовед хочет отменить автора, п. ч. литературоведу литературовед кажется важнее, так это простой и понятный подход к вещам. Это по-западному — не нуждаемся, ну и отменяем. Но надрыв-то, надрыв — он-то как раз местный, вследствие широты натуры и различных комплексов. Поэтому в персональную демифологизацию вкладывается личная страсть. И в борьбу с ней вкладывается. Что, наверно, даже хорошо.

самый любимый праздник! Наряду с Новым годом, конечно, и Днем Леопольда Блума.

Новый год, День Оливье, — единственный день, объединяющий все порождения советской цивилизации в каком-то однократном подобии безъядерного пространства и времени. Чаще и не надо, а то наутро мутит.

День Леопольда Блума — и всегда был важен: просто как напоминание, чем литература отличается от торговли вразнос — сегодня особенно важное и особенно безнадежное в мире необольшевицких буратин и карабасов-барабасов с заблеванными бородами. Но в этом году еще и потому, что каждый внутренне свободный человек на территории Новой Священной империи сегодня отчасти ирландец .

Но День ВМФ — главный литературный праздник России! Потому что без Военно-Морского флота Московское царство никогда бы не превратилось бы в петербургскую Россию, без него не было бы ни Ломоносова, ни Пушкина, ни Тютчева, ни Блока — один сплошной протопоп Аввакум. Это еще в лучшем случае. А в нелучшем случае — бесконечное провинциальное польское нытье, переваливающееся с силлабы на силлабу, как хромая утка.

Виват!

Еще одна строфа в предыдущем стихотворении.