из немецкого перевода комментария к «Евгению Онегину» — подарок издательства:

Между нами, пасторскими дочками: прочел я по этому случаю знаменитый комментарий и стал отчасти понимать Романа Якобсона — в общем, любительщина. Интересно, что от «лекций» такого ощущения не возникает — это своего рода эссеистика с разного рода любопытными наблюдениями. Можно соглашаться, можно не соглашаться, но протеста у меня никакого. А здесь — даже не могу сказать почему (уж конечно, не из-за обиды за Баратынского да Вяземского, хотя заворот насчет их полнейшей незначительности выглядит глуповато). Вероятно, сама форма комментария вызывает ожидание «корректности» и «научности». При этом, конечно, разного рода наблюдения и сведения бывают очень ценны и любопытны.

Думаю, в конечном счете проблема упирается в полемику с советским пушкинизмом (насчет которого ничего специально хорошего не скажу, да дело и не в этом): Набоков очень ядовито полемизирует с ним, но явно знаком не в полном объеме (частично и не по своей вине) и предубежден. Понять это можно, но выглядит чрезвычайно нелепо и несерьезно.

Ну, и смешные штуки, вроде «суда над Татьяной» (навроде «судов над Онегиным» 20-х гг.), где некоторым свидетелям приписывается не совсем то, что они на самом деле утверждали (напр., Белинскому — одобрение поведения Татьяны в последней главе, а он его не одобрял с колокольни своего семинарского прогрессизма).

При этом — поразительное и гениальное, по крайней мере для меня, никогда на этот счет особо не задумывавшегося: Татьяна, в сущности, со всеми этими «и буду век ему верна» не отказывает Онегину, любой человек, когда-либо профессионально соблазнявший женщин, понимает: разговор прошел хорошо, на днях даст. Вероятно, этого человек недворянской культуры и не мог понять, а люди дворянской культуры на этот счет помалкивали, пока не пришел Набоков и не выдал тайну. Или я пропустил в свое время, напр., у Анненкова какого-нибудь? Вряд ли — Белинский сразу же всех подавил со своей влюбленностью в Татьяну, неловко было и вылезать со светским здравым смыслом.

Жалко, нельзя поговорить обо всем этом с покойным Вольфом, который владел этой наукой — наукой соблазнения, как ужением и сочинением детгизовских повестей. Но и сам знал (в старости), что счастья она не приносит — как сочинение детгизовских повестей и в отличие от ужения и сочинения стихов. Но это, конечно, совсем другая история.

«О ВВЕДЕНСКОМ / О ЧВИРИКЕ И ЧВИРКЕ. Исследования в стихах»

размышляет Олег Дарк.

(Эденкобен — это городок в Пфальце, где мы жили пару лет назад в местном Кюнстлерхаузе, постоянные читатели этого журнала вспомнят).

Этот сюжет я помню с детства — его всегда очень любили карикатуристы:

Foto: Claudia Eidinger

Следы кошачьи, есть там у нас такой кот, а по имени Неро — служащий кот на довольствии Рейнланд-Пфальцского земельного министерства по делам науки, образования, молодежи и культуры (а я что могу сделать, так оно называется!). Недавно мы выпустили «фестшрифт» в честь его семилетнего юбилея, кошки же существа семеричные — семь жизней и т. д. Вот он на обложечке:

Между прочим, очень хорошая книжка получилась (неудобно себя хвалить, поскольку был составителем, но ей-богу, все говорят!), есть стихи замечательные разных крупных немецких лириков — Ульфа Штольтерфота, например, или Вульфа Кирстена, да и прозы некоторые, например, знаменитого девяностолетнего писателя Ханса Бендера…

(ранняя весна 2007 года)

Мы вышли из ворот под синий дождь флоренский,
В жемчужной сеточке жужжащий на весу —
Как туча пчельная, как воздух полуженский,
Как вдох, которого уже не донесу.

Так пело олово, расплескано меж облак,
Так ныли головы деревьев под мукой
И сердца голого летел веселый отблик
Над телом свернутым реки полумужской,
Так твердь творожная свой дождик отрояла —

остановившийся чтоб подождать пока вдохну
архангел с крыльями как крышка от рояля
наклонно реющий по итальянскому окну.

I-II, 2010

Одну хавиру посещал,
Шекспир узнал про это дело
И водевильчик накатал…

Лена, нам в свое время Ирина Константиновна Новодворская говорила, что это Ваш папа сочинил, как и насчет «В имении Ясной Поляне». Напутала или правда? — давно хотел спросить.

* * *
Много я видел разных мавров (и никто из них не сделал дела и ни один не хотел ухoдить), но фильм Орсона Уэллса «Отелло» (1952) — вчера ночью смотрели по Средненемецкому телевиденью MDR — совершенно гениален и всех забивает. Оно, конечно, и не диво, если речь идет об Орсоне Уэллсе. Но каждый гениальный фильм Орсона Уэллса гениален по-своему (а негениальные негениальны более или менее одинаково; не смог удержаться, не возьмусь доказывать, поскольку не киновед, но звучит как-то очень убедительно).

Здесь: прежде всего нечеловеческая красота съемки, нечеловеческая скорость смены кадров, никогда не приводящая к мельканию, нечеловеческие ракурсы, и в них лица актеров, прежде всего самого Уэллса-Отелло… Сцена убийства Кассио в бане — сверкающим клинком, проходящим настолько насквозь, что, кажется, он и измерения насквозь проходит, и переходит в другую физику, где его и один, и несколько.

Вообще — другая геометрия: всё наклоненное, всё по всему скользит — по крепостным стенам, по морю, по небу…

Собачка Родриго!
Осиротела собачка Родриго, ее жальче пуще Дездемоны…

У всех, кроме Отелло, такие носы! Такие носы! Не могу сказать, какие носы — гоголевские, итальянские.

Перевернутое и неперевернутое курносое лицо Отелло, вырезанное из тьмы…

Все это совершенно незабываемо. Вообще, кажется, я помню каждый кадр (хотя, конечно, вряд ли).

Если бы не дурацкий сюжет (стихи-то в порядке, классический немецкий перевод, по которому в XIX в. в России переводили Шекспира, притворяясь, что с английского), то было бы совершенство, которого в мире не бывает, если, конечно, не считать «Капитанской дочки» и некоторых стихотворений Тютчева.

Интересно, что это фильм настолько же неамериканский, насколько «Гражданин Кэйн» — американский. Даже принцип отработки сюжета (дурацкого) не американский при всей его удивительной скорости. Вероятно, поэтому фильм настолько не пошел в Америке, что практически потерялся и его сейчас пришлось реставрировать. Он скорее японский, но это, вероятно, по той причине, что он в начале 50-х гг. был очень знаменит в Европе. Очень возможно, что и любимые самурайские балеты не без его воздействия.

Опять же не киновед, но такое ощущение, что фильм разобран на цитаты — это мягко говоря. А лучше — разворован, как забытая дача.

Но больше всего я все равно люблю «Третьего» — там и сюжет хороший. Не надо переживать из-за собачки Родриго и Дездемоны, дурочки с переулочка.