TVP Kultura
26.10.2008 /niedziela/ godz. 15.10
Oleg Juriew
«Miriam»
Reżyseria — Roman Zaluski
50′

Лучший спектакль по этой пьесе (разумеется, из виденных мной, я ведь далеко не все постановки видел). Очень рекомендую. Актриса там совершенно замечательная. Поставлено было году в 1993.

Навстречу матчу сборных Германии и России — гениальная статья Тино Кюнцеля в известной постоянным читателям этого журнала газете «Дер Тагесшпигель». Только ли о футболе?

«Sogar Guus Hiddink hört sich kompliziert an, wenn es um die Irrungen und Wirrungen der russischen Seele geht». „Wir sollten stolz auf unser Abschneiden bei der EM sein“, sagte Russlands Nationaltrainer diese Woche und lieferte eine tiefenpsychologische Erklärung mit, warum sich das gar nicht unbedingt von selbst versteht: „Mir ist gesagt worden, dass sich die Leute hier bisweilen für ihre Erfolge genieren, weil sie die Verantwortung fürchten, die damit einhergeht.

Der Holländer hatte in Russland zwei Jahre Zeit zum Gedankenlesen. Dabei ist ihm offenbar klar geworden, dass er es mit Virtuosen im Meckern zu tun hat, zumal eines Meckerns, das keinen Impuls zur Veränderung beinhaltet, sondern nach Gründen sucht, warum jede Anstrengung zum Scheitern verurteilt sein muss.

<Даже Гууса Хиддинка становится сложновато понять. когда речь заходит о метаниях русской души. «Мы должны гордиться нашим результатом на чемпионате Европы», — сказал тренер российской сборной на прошлой неделе и предложил глубокое психологическое обоснование причин, по которым это совсем не само собой разумеется: «Мне сказали, что люди тут иногда стесняются собственных успехов, потому что боятся связанной с ними ответственности». У голландца было в России два года на изучение искусства читать мысли. По всей видимости ему стало ясно, что он имеет дело с виртуозами брюзжания, причем брюзжания, не содержащего никаких импульсов к изменению, а только ищущего причин, по которым всякое усилие обречено на провал.>

Ну, не гениально ли?

В принципе, присущая жителям б. СССР маниакальная одержимость памятниками и мемориальными досками вашему корреспонденту совершенно чужда. Его не волнует ни установка каких бы то ни было памятников, ни их неустановка. Но если памятники уже стоят, то ваш корреспондент всегда склонен ими полюбоваться. Про двух Аленушек (одна с бородой — на ул. Правды, а другая с носом и отвернулась — на Малой Конюшенной) речь уже шла. Но есть и милые. Например, появившиеся там-сям бюсты русских царей с прекрасно расчесанными усами, причем обычно в каких-то скорее ведомственных ракурсах.
В банковском, например:

Читать далее →

Священная пародия и царская харизма при дворе Петра Великого, М., НЛО, 2008. Соч. Эрнеста Зицера.

Вполне добротное, на мой вполне любительский взгляд, историческое сочинение. Автор, если я правильно понял, молодой историк из США, сын советских выходцев, не потерявший языка и, до какой-то степени, культурного контекста. Где-то когда-то я заметил, что почти все дети капитана Гранта являются по совместительству и детьми лейтенанта Шмидта. Здесь, я думаю, исключение из этого правила, т. е. именно это «почти».

Ничего сенсационного, но все вполне складно, живо и последовательно, Впрочем, я вообще люблю всё про Петра Великого, кроме, разумеется, прямой и злобной клеветы на него, на гения и полубога, на зиждителя, которому мы обязаны всем — и Петербургом, и Кантемиром (не кончись так печально Прутский поход, не было бы у нас сатир Кантемира), и Пушкиным (надо же уметь так негритят покупать!) — ну, да и всем. Всё, чего он касался, в конечном итоге превращалось в поэзию. Иногда через несколько поколений. Единственная Россия, которая имеет смысл, — это Россия Петра. А не московское царство и не советское псарство.

В книге Зицера сжато, хотя и без чрезмерной сухости, описываются ритуалы и мифы («потехи» и «потешные заведения») внутреннего петровского круга, ставшие после переезда двора в Петербург внешними, открытыми, цивилизационно-образующими. Это ценное наблюдение, сущностное.

Есть и много другого чрезвычайно интересного. Например, история с орденом Иуды, к стыду моему глубокому, прошедшая мимо меня стороной. Узнал о ней только из этой книжки (уже, значит, не зря покупал).

Первым кавалером Иудина ордена должен был стать гетман Мазепа. Орден и учреждался в надежде, что Мазепу удастся поймать. Судя по всему, награждение должно было предшествовать торжественной казни. Увы, старая лиса улизнула в адские норы.

Вот этот замечательный орден:

Единственное, что меня очень огорчает и в этой книжке, и во всех изданиях «Нового литературного обозрения», так это повальной и обвальной эпидемией распространившаяся манера экономить пробел между инициалами имени и отчества: «Ф.Ю. Ромодановский»! С чего вдруг, с каких щей? Противно, смотреть не могу! И дело даже не в «Книге редактора и корректора», вполне осмысленным образом устанавливающей написание «Ф. Ю. Ромодановский». Есть же здравый смысл: точка обозначает сокращение некоторого количества букв. Если бы писалось ФедорЮрьевич Ромодановский, то еще можно было бы понять… Какая-то за этим стоит бессмысленная, ненужная, жалкая убогость. То ли с какого-то западного ГОСТа содрали, не подумав, то ли просто так, по малограмотности… Но распространилось это ужасно. Вчера получил факс по каким-то мелким театральным делам из Российского авторского общества — и там тоже самое: О.А. Юрьев. Не О.А. я Юрьев, а О. А.!

Ну да ладно, Эрнест Зицер в этом, конечно, не виноват.

Я знал! Знал! Я всегда это чувствовал:

Как киевляне сожрали библиотеку Ивана Грозного

Видимо, не один Балыка разнообразил свой рацион литературными памятниками. Многие книги существовали в единственном экземпляре. Теперь их уже не восстановишь. А жаль. Ведь даже ‘Слово о полку Игореве’ уцелело только потому, что его рукопись хранилась в отдаленном монастыре под Ярославлем. Сколько таких шедевров переварили в своем брюхе безграмотные казаки во время тогдашней оккупации Москвы?

Статейка (автор: Олесь, говорят, Бузина, в газете какой-то «Сегодня» из логова змиева) вполне зернистая, хотя факты, в ней приведенные, и так известны каждому читателю еврейских исторических хроник и романов Генрика Сенкевича. А вот мысль, что древнерусские рукописные книги, которые Иван Грозный фанатически собирал где только мог, были пожраны немцами, украинцами и поляками при осаде Москвы, обладает фосфорическим молнийным блеском, при свете которого многое в истории отечественной литературы становится гораздо яснее.

Сведения даются на основе мемуара киевского барыги по имени Божко Балыка, участвовавшего в завоевании Москвы в качестве ассоциированного дилера. Барыга, между прочим, пишет совершенно волшебно Тогож лета септеврия дня 14, голод велми стал утискати, пехота новая стала з голоду мерти и мало не вси вымерли, и наша пехота и товариство также все поели; немцы кошки и псы все поели, мед и зеля, и травою и леда чим живилися, бо все Москва отняла; дорогувля великая стала: селедец был по ползолотого, шкури воловыи перво были по пять золотых, а потом стали по 12 золотых; сыра мандрыку куповали по 6 золотых; хлеб денежный 10 золотых; мы сами куповали калач денежный 7 золотых.

В связи с (вяло)текущим сочинением маленького эссе в честь Петера Урбана, получившего Тургеневскую премию, отныне выдаваемую лучшим переводчикам русской литературы, мучительно вспоминал и, кажется (?), вспомнил название сайгоновских эспрессо-машин — «Omnia» (даже, кажется, «Omnia Lux») производства ВНР. Так или не так, если кто помнит? «Яндекс» ведет себя скорее уклончиво.

Надо сказать, что название это (если я его действительно правильно вспомнил) бросает довольно игривый отсвет на шереметьевский девиз — такой «каламбур для себя» со стороны Ленобщепита (?) или как это страшное учреждение называлось. КГБ?

Спустился сон еще до тьмы
на сад, закрывшийся руками
своих смутнобелеющих камней.

Мы засыпали стариками,
а просыпаемся детьми
и даже лучше, кажется, — умней.

Над садом шелк небесный туг
и солнечно круглеет боком
над твердым шевеленьем вод —
последний щелк, последний стук,
и вот, как в выдохе глубоком,
корабль, шар и сад и небо поплывет —

тогда очнемся и начнем,
гудя свежеподдутой пневмой,
о человечестве ночном
и о России полудневной.

IX-Х, 2008

Среди прочих книг мы привезли из Петербурга альманах «Круг» с дарственной надписью покойного Володи Шенкмана, про которого даже и не знаем, как он умер, когда (хочется глупо прибавить: зачем) — слышали только, что умер. Вообще, считать не стану, но кажется, что в «Круге» в этом уже больше умерших, чем живых. Дурацкая советская шутка про «братские могилы» приобретает — что вообще является свойством дурацких советских шуток и дурацких советских людей — какую-то внезапную угрожающую серьезность. Теперь вот и Олега Охапкина нет…

Я знал его плохо, чтобы не сказать — совсем не знал. Вряд ли можно считать знакомством краткий разговор году в 1984, после моего единственного авторского вечера в «Клубе-81» (членом которого я никогда не был). Охапкина, вероятно, отпустили из клиники «на побывку», вот он и угодил на мое чтение, после которого подошел с похвалами, что было не совсем принято в тогдашней литературной среде — на хорошие слова скорее осторожной. В нем чувствовалась какая-то сухая русская чистота, какое-то природное, не выдуманное бескорыстие — он мне очень понравился.

Потом мы, вероятно, еще несколько раз где-то коротко пересекались, но подробностей я не помню. Не знаю также, остался ли он доволен моей короткой рецензией на его книжку в составе знаменитой «кассеты» (году в восемьдесят девятом, в газете «Вечерний Ленинград») — я очень старался и не наврать про свои ощущения от его стихов, и вложить в эти несколько строк то теплое чувство к нему, которое сохранилось у меня до сегодняшнего печального дня.