Среди прочих книг мы привезли из Петербурга альманах «Круг» с дарственной надписью покойного Володи Шенкмана, про которого даже и не знаем, как он умер, когда (хочется глупо прибавить: зачем) — слышали только, что умер. Вообще, считать не стану, но кажется, что в «Круге» в этом уже больше умерших, чем живых. Дурацкая советская шутка про «братские могилы» приобретает — что вообще является свойством дурацких советских шуток и дурацких советских людей — какую-то внезапную угрожающую серьезность. Теперь вот и Олега Охапкина нет…

Я знал его плохо, чтобы не сказать — совсем не знал. Вряд ли можно считать знакомством краткий разговор году в 1984, после моего единственного авторского вечера в «Клубе-81» (членом которого я никогда не был). Охапкина, вероятно, отпустили из клиники «на побывку», вот он и угодил на мое чтение, после которого подошел с похвалами, что было не совсем принято в тогдашней литературной среде — на хорошие слова скорее осторожной. В нем чувствовалась какая-то сухая русская чистота, какое-то природное, не выдуманное бескорыстие — он мне очень понравился.

Потом мы, вероятно, еще несколько раз где-то коротко пересекались, но подробностей я не помню. Не знаю также, остался ли он доволен моей короткой рецензией на его книжку в составе знаменитой «кассеты» (году в восемьдесят девятом, в газете «Вечерний Ленинград») — я очень старался и не наврать про свои ощущения от его стихов, и вложить в эти несколько строк то теплое чувство к нему, которое сохранилось у меня до сегодняшнего печального дня.