Текущее чтение

Как прекрасен полученный вчера каталог берлинского книжного магазина «Геликон». Как зернисто пишут люди (уж не знаю, кто — в издательствах или в самом магазине…)!!!

Например, про книгу дочери одного известного русского писателя, выпустившей в середине 90-х гг. две написанные по-немецки книжки в мюнхенском издательстве «Пипер»:

Впервые на русском языке новый роман немецкой Франсуазы Саган …. («Эксмо»)

А вот роман какого-то, видимо, красного кхмера (других там не печатают) в изд-ве «Ад Маргинем» представлен так:

Автор — известный писатель, а содержание его нового романа Вы узнаете, прочитав его…

Увы, никогда не узнать мне содержания этого нового романа, уже давным-давно я положил себе никогда не читать красных кхмеров, особенно родом из Харькова.

Но всего, конечно, прекраснее аннотация одной преувлекательной книги о Чехове (изд-во «Ладомир»):

В центре внимания автора — жизнь и творчество писателя.

Удивительно, не правда ли?

Гиперсексуальный с гимназических лет, Чехов оказывается осознанно женофобичным. Целью является разумная экономия либидо, и в результате, несмотря на обилие связей едва ли не со всеми женщинами, с которыми он знакомится, возникает нарциссическая фиксация и страх постоянных сексуальных отношений, семейной жизни, которая может забрать энергию, необходимую для творчества.

Не иначе как сам автор книги писал аннотацию — по языку судя. «Женофобичным»!

А вот аннотация на книгу стихов Ольги Мартыновой «Французская библиотек» просто и скромно начинается словами:

Автор родилась… (на этот раз точно не издательство).

Небольшие романы — 27

Пфальц, улица под и над виноградниками, старая мельница, перестроенная под жилье, заполночь, бабочка —

ночная, небрежно и изобильно позолоченная — золотильным порошком, но как же мне быть? золотильный порошок я уже несколько дней как отдал — винограду, наклонно стоящему сверху вниз, сейчас изнутри себя темному, даже лучше сказать: тмимому, и только снаружи кое-где посеребренному, а вовсе не ей, небрежно и изобильно посыпанной чем-то рыхлым и жирным, не ей, под широко- и выгнутолистым, а сейчас похожим на подвитой сухой дождь цезарским деревом (оно же павловния войлочная в честь нидерландской королевы Анны Павловны, дочери императора Павла) сдвинувшей у меня на рукаве свои вздрогнувшие в желтом оконном свете, небрежно и изобильно позолоченные — парчовые, как я бы сказал лет двадцать назад — крылья (а я и сказал: крылья парчовых ночниц), ровно как собаки сдвигают во сне уши, точнее, прижимают их к голове.

Читающим по-немецки: JURJEWS KLASSIKER

Очередная колонка в «Тагесшпигеле» — о «Докторе Живаго» Бориса Пастернака. Русский вариант (впятеро расширенный по сравнению с немецким) ждет своей публикации в журнале «Критическая масса».

«Новая Камера хранения»: ИЗВЕЩЕНИЕ ПЯТИДЕСЯТОЕ от 8 сентября 2007 г.

СТИХИ
Игорь Булатовский. КВА?
Ольга Мартынова. ВВЕДЕНСКИЙ

О СТИХАХ
Виктор Бейлис. ДВЕРЬ В ПОЭЗИЮ ОТКРЫТА (о поэме Ольги Мартыновой «Введенский»)
Валерий Шубинский. АРОНЗОН: РОЖДЕНИЕ КАНОНА (о двухтомнике Леонида Аронзона)
Валерий Шубинский. ПРОШЛОЕ — НАСТОЯЩЕЕ — БУДУЩЕЕ? (о книге В. Кулакова «Постфактум. Книга о стихах») Мария Степанова о книге Михаила Айзенберга «Контрольные отпечатки»

АЛЬМАНАХ НКХ
Выпуск 15: Стихи Юрия Турова (Дюссельдорф), Павла Жагуна (Москва) и Александра Месропяна (хутор Веселый Ростовской обл.)

Авторы НКХ в журнале «Воздух»

На новом сайте «Литературная карта» открыт первый номер журнала «Воздух».

Как известно, в нем были опубликованы стихотворные подборки

Ольги Мартыновой
и
Михаила Айзенберга.

Тихие радости журнального зала

Во-первых, блистательный рассказ Сергея Юрьенена в «Новом береге» — 17. Называется «Мальчики Дягилева». Подзаголовок — «евророман, конспект», т. е. конспект евроромана — и действительно, на нескольких страницах развертывается и свертывается треугольник «Мясин — Дягилев — Нижинский». Впрочем, лучше прочесть рассказ, чем мой пересказ. Последнее: следует обратить особое внимание на отрывки из дневника Нижинского в переводе Сергея же Сергеевича Юрьенена — там всё: и безумие, и гений, и полуграмотность, и даже, кажется, польский акцент.

Во-вторых, в «Ново -открыто -м мире» девятый номер прочел я ламца-дрица-оп-ца-ца рецензию Никиты Елисеева на книгу стихов Г. И. Алексеева «Избранные стихотворения». Судя по рецензии (книги мне еще не добыли, хотя и обещали — это не укоризна, а кроткое напоминание!), в томе содержатся и некоторые поэмы, как минимум, «Жар-птица», которую рецензент именует «великой книгой о блокаде». Стало быть, не только стихотворения. Впрочем, это мелочи, конечно, да никто и не ожидал от издательства «Геликон Плюс» внимания к подобным подробностям. Прекрасно, что книга появилась, неплохо, что рецензия вышла: Геннадий Иванович Алексеев — фигура чрезвычайно интересная в своей … типичности? … нетипичности? В своей типичной для своего времени нетипичности, — пожалуй, так.

Рецензия, собственно, как рецензия. Ничего дурного я сказать о ней не могу. Слегка приблизительная по высказыванию, да и по фактологии. Г. И. Алексеев, например, не только «учился на архитектора», но и выучился на него, и даже преподавал архитектуру в Ленинградском инженерно-строительном институте. Любопытно было бы сообщить иногороднему читателю, что поэт-верлибрист Алексеев был членом СП СССР, автором нескольких книг. При этом его неопубликованные рукописи вполне циркулировали в «профессиональном самиздате» — т. е. среди литературной общественности, я их помню и люблю с юности. Это, может, и необязательные сведения, но с их помощью можно поставить фигуру поэта хоть в какое-то конкретно-историческое соответствие с его жизнью и творчеством. «Мистика и духовидчество» — это очень хорошо, но только на фоне реальных обстоятельств существования. Впрочем — к большому сожалению — нельзя исключить — и никогда нельзя этого исключать — что в исходном тексте все было как раз очень хорошо и подробно изложено, а потом все так сократили и отредактировали, что автор стоит в чистом поле, разводит руками и сам на себя удивляется: и как же это я выгляжу тут, каким чучелом! Я, конечно, нравов отдела критики «Нового мира» не знаю, никогда там (и вообще в этом издании) не печатался, и если что, то заранее извиняюсь, но исхожу из общеизвестного обыкновения (в газетах, конечно, это встречается чаще, чем в журналах, но и в журналах тоже бывает). Вследствие всего вышесказанного я обычно практикую своего рода презумпцию невиновности по отношению к авторам литературно-критических статей, появляющихся в периодике. Да и вообще — статьи Никиты Елисеева (с которым я лично незнаком, как не был лично знаком и с покойным Г. И. Алексеевым) мне по большей части всегда скорее нравились. Конечно, бранные отзывы у него выходят живее и радостнее, чем похвальные, но это явление почему-то нередкое. Выбор предметов издевательства (на которое он признанный мастер) у меня (за одним или двумя исключениями) протеста не вызывает — в отличие от выбора предметов восхваления — тоже за некоторыми исключениями, одно из которых — Геннадий Иванович Алексеев.

Но что меня в это рецензии совершенно поразило, так это:

Для этого-то и нужен верлибр Геннадию Алексееву. Верлибр — это ведь тень стихов. Белый стих на то и белый, чтобы быть призрачным, прозрачным, привиденческим, привидевшимся. Он словно из другого мира, где не действуют наш ритм, наши созвучия.

То есть получается, что верлибр и белый стих синонимы? Не буду вдаваться в определения верлибра — их у него множество и все довольно бестолковые, но мне всегда казалось, что даже студенты Литературного института усваивают в конце концов, что белый стих — это нерифмованный регулярный стих. Когда-то мне приходило в голову, что при некотором расширении понятия о регулярности стихе можно с помощью «белых дольников» и т. п. отбить часть пространства у верлибра как у поля отрицательно определяемых сущностей — нерегулярного нерифмованного неметрического и т. д. Преследовать эту идею я, не будучи филологом, естественно не стал, за стиховедческой литературой давно уже слежу крайне нерегулярно (но рифмованно), но дело, конечно, не в том.

Неужели все уже так далеко зашло? Мне, кстати, было бы как-то спокойнее, если бы вышестоящая синонимизация оказалась на совести отдела критики «Нового мира».

Но в целом не могу не сказать, что я огорчен. Пустяк, а неприятно.

Отвыкают от пчеловода пчелы

Нам пишут из Америки (все сегодняшние немецкие газеты), что тамошние ученые якобы раскрыли, наконец, загадку массовой гибели пчел, происходящей последние несколько лет (преимущественно и с наибольшим размахом в Америке, но с недавнего времени и в Европе тоже). Причина — не сигналы мобильных телефонных сетей, спутывающие у пчел ориентировочные механизмы, как предполагалось, а какой-то австралийский пчеловирус в соединении с каким-то американским пчелопаразитом. Ребенку ясно, что «американские ученые» проплачены телефонными компаниями. От вируса пчелы валились бы вповалку там, где он их застал, а картина выглядит совершенно иначе: рабочие пчелы покидают ульи, оставляя маток, детву, мед, воск и все прочее имущество — и не возвращаются. Это даже не гибель (судя по всему, никто еще не находил миллиарды дохлых пчел вповалку), а массовое исчезновение. Они просто уходят куда-то.

Вероятно, среди рабочих пчел завелились агитаторы, пчелиные скопцы и хлысты, зовущие их (представим: затанцовывая на полу улья духовные стихи, прокламации и воззвания) в райские области, где не существует экслуатации пчелы пчелой, не говоря уже об эксплуатации пчелы человеком, где текут реки, полные готового меда — в страну Муравию своего рода, или в пчелиное Беловодье. Забавно: пчелы уходят в Муравию.

Может быть, они уходят в «другое измерение», в параллельную вселенную, что твои эльфы у Толкиена? Может быть, они и есть эти самые эльфы? И вообще вся эпопея — из жизни насекомых: пчел, ос, жуков мохноногих. Впрочем, всем этим я интересовался в последний раз лет пятнадцать назад и открыл (и даже опубликовал это открытие в «Русской мысли»), что «Властелин колец» является в известном смысле парафразой «Пиквикского клуба».

Но — скорее всего — виноваты все-таки вышки сотовой связи.

* * *

         В ночных колесиках огня
Зияет колбочка зрачка,
Сияет полбочкá волчка — 
         И все это едет на меня.

         Но скрип земной и хрип ночной,
И шаг дождя в глухом саду,
Его дыхание на ходу — 
         Это все мимо, стороной.

                                                IX, 2007

Ольга Мартынова

УПАВ С ВЕЛОСИПЕДА

Упав с велосипеда, знаешь вдруг:
между тобой и миром – плоть,
и так тонка, и так капризна,
что грубой и выносливой душе
она сплошная укоризна.

И знаешь вдруг,
что равен небу, лесу, полю,
как зеркало, что ли, ты –
тогда представишь ЗЕРКЛО,
чьи отраженья сначала расплывчаты,
потом и вовсе вылиты,
и брызнули на волю,
как рыбки из садка,
как мотыльки из сада,
как с неба облака,
как с облаков вода,
как Аронзона вкруг
все замелькало, смеркло.