Окончательный, я надеюсь, вариант предыдущего стихотворения с существенными изменениями в начале и в конце.

Василий Павлович Бетаки, спасибо ему, напомнил мне в связи с одной уже отмененной строчкой про «заячьи следы» и «крестики вороньи», я кивнул, потому что их знал, но что-то меня потом весь вечер томило. Проверил — оказалось, что знал, да не совсем те следы и крестики.

А вот известно ли кому-нибудь: какой природы связь между этими строчками:

Пруд окован крепкой бронью,
И уходят от воды
Вправо — крестики вороньи,
Влево — заячьи следы.

Дм. Кедрин, «Зимнее» (1938 — стихи хорошие, хоть насчет «брóни» — употребление неверное и несколько комическое; пруд окован бронёй, а брóню или бронь получили сотрудники оборонных предприятий)

и этими:

Дремлют овцы, спят хавроньи,
дремлют избы, спят сады.
В небе — крестики вороньи,
В поле — заячьи следы.

Иосиф Бродский, «Январь» (конец 60-х, что ли, напечатано, кажется, в «Костре» с выкинутым Китежем, если я правильно помню эту историю; мне сейчас лень лезть в марамзинское собрание, да и не важно это сейчас)

Рас-/Исследовался ли уже этот вопрос? И снова скальд чужую песню сложит или как? У Бродского с перенесением вороньих крестиков в небеса они, как это у него часто бывает, потеряли физическую точность, но приобрели метафизическую красоту. Но, в общем, и Кедрин человек небезымянный. Кто-нибудь про это писал?

(Ленинград, 80-е гг.)

М. Н. Айзенбергу

*

снег скрипит свежепросольный
на немеющих губах

снег садится парасольный
на сугроба карабах
в смутный садик двуугольный
среди утлых калабах

снег везут по колокольной
в скарабеях-коробах

*

едут едут скарабеи
жвалой гнутою гребут
всё слабее и слабее
этот скрежет этот гуд

всё грубее и грубее
тьмы светящейся скорбут

*

снизу прах зимы последней
сверху зрак ночной слюды

всё бесследней и бесследней
наши круглые следы

XII, 2009

Завтра, 20 декабря 2009 г., в воскресенье, в 15.00 в Музее нонконформистского искусства на Пушкинской 10 (на выставке В. Мишина). (403 к, вход с Лиговского пр., 53) состоится

презентация книг издательства «Русский Гулливер».

Участвуют: Вадим Месяц, Андрей Тавров, Игорь Булатовский, Дмитрий Григорьев, Валерий Земских, Илья Кучеров, Арсен Мирзаев, Валерий Шубинский.

Читаться будут и стихи Ольги Мартыновой из недавно вышедшей в «Русском Гулливере» книги исследований в стихах «О Введенском. О Чвирике и Чвирке».

На этой презентации книги изд-ва «Русский Гулливер» презентовать (что, несмотря на укрепившееся в последнее время совершенно бессмысленное и неверное употребление, вообще-то на русском языке означает: «дарить»), вероятно, не будут, но купить их, возможно, окажется возможным.

Думаю, сходить стоит: серия интересна разворотом, оперативностью и разнообразием. Одно из самых перспективных начинаний последнего времени.

На платан-позвоночник, что до пястьев истёкших облез,
С облаков подзолоченных осыпается шелковый блеск.
Там, где низкое облако в кислоту обращенного льда —
Там в колючья разодрана проволка и стекает руда, как вода.

Там, где мгла просыпается, там, где мга протирает стекло,
До того там протерто стекло, что и солнце стекло
По платану полуголому, что сдирает последний кушак,
И — на мертвую голову с морозной осокой в ушах.

XII, 2009

некоторых обзорных статей в некоторых журналах заставило меня вспомнить о старинном и прекрасном анекдоте, который любил рассказывать мой покойный дедушка.

Дедушка знал наизусть практически весь конферанс 30-х гг. («один дурак — это конферансье, а много дураков… — это конференция!»), бесчисленные куплеты и редкие анекдоты того времени. Подозреваю, что серия анекдотов о том, как Рабинович вступал в партию, относится к самому началу 30-х, если не к концу 20-х гг. Этот Рабинович прочим анекдотическим Рабиновичам, как мы их знаем и любим, даже не однофамилец. Это дерзкий, слободской, слегка приблатненный Рабинович, довольно-таки воинственный и отважный. Но в партию по каким-то своим деловым соображениям вступает. Процедура приема протекает не без затруднений, что провоцирует его на неожиданные дерзости вроде «у каждого своя компания!» в ответ на законное возмущение приемной комиссии по тому поводу, что он-де хочет вступать в партию, а сам не знает, кто такие Маркс и Энгельс. — А вы Соньку Кривую знаете? А вы Моню Ценципера знаете? А Абрашу Скокаря? Вот видите — у каждого своя компания!»

Но вернемся к нашим печальным баранам, хотя и предыдущий анекдот мог бы быть отлично применен к литературным отношениям.

В анекдоте, о котором я вспомнил, на приемной комиссии спрашивают:

— Скажите, Рабинович, вы «Правду» читаете?

— Ну конечно, читаю!

— А сколько читаете, много?

— А сколько оторву, столько и читаю!*

* Надеюсь, эта замечательная шутка понятна и посетителям, выросшим после гигиенической революции 70-80 гг., украсившей прохожих в крупных советских городах ожерельями из рулонов туалетной бумаге на шпагате. Кажется, двадцать штук в одни руки выдавали.

о новом и в свете дискуссий последнего времени чрезвычайно важном, на мой взгляд, эссе М. Н. Айзенберга. Кажется, культура всё же пытается себя защитить от Х. Грянувшего. А еще несколько месяцев назад казалось, что все, капитулировала.

статья Ольги Мартыновой о романе Ульрике Кольб «Йорам».

Очень, кстати, разумно со стороны «Букника» оповещать публику о существенных книгах, еще не переведенных на русский язык.