Сто тысяч вырванных ноздрей
Плывут по Яику, как цвет весенний.
Тулупчик заячий всё мездрей.
Гаврила Романыч всё вдохновенней.

Кумысный жалостный алкоголь
В крови щекотится, в горле прыгает…
Глядит сощурясь на глаголь,
Где пугачовец ногами дрыгает.

III, 2013

от 9 марта 2013 г.
www.newkamera.de

КАМЕРА ХРАНЕНИЯ — non pars sed totum
===========================================================

СТИХИ
Игорь Булатовский. ЛАСТОЧКИ НАКОНЕЦ. Поэма.
Алексей Порвин. СТИХИ

О СТИХАХ
О Валерии Шубинском
Андрей Тавров. ТЕНЬ АПОЛЛОНА
В. В. Мароши. СЕМИОТИКА КАРАКОРУМА В СОВРЕМЕННОЙ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

Об Алексее Порвине
А. А. Житенев. Из книги «Поэзия неомодернизма»

Об Олеге Юрьеве: три текста о «Двух стихотворениях» (конкурс им. В. В. Розанова)
Игорь Булатовский
Всеволод Власкин
Евгения Суслова

ОТДЕЛЬНОСТОЯЩИЕ РУССКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
Федор Волков (1729-1763). Ты проходишь мимо кельи, дорогая…. Предложено В. И. Шубинским

Сетевые издания «Новой Камеры хранения»

АЛЬМАНАХ НКХ (редактор-составитель К. Я. Иванов-Поворозник) Выпуск 52: стихи Алексея Порвина (Петербург), Валерия Шубинского (Петербург), Григория Стариковского (Нью-Йорк)

НЕКОТОРОЕ КОЛИЧЕСТВО РАЗГОВОРОВ (редактор-составитель О. Б. Мартынова)
Выпуск 23
Игорь Булатовский: О стихах Владимира Уфлянда

— Бабушка, бабушка в чепчике белом,
Чтó шепчете вы тре шарман?
— Цыц, шалопутный! Я занята делом:
Диктую, диктую роман!

— Бабушка, бабушка, зачем ваша челюсть
Зубами торчит изо рта?
— Раб нерадивый построил не целясь,
Каретник Базиль, простота!

— Бабушка, бабушка, не спрыгнёт ли на столик
С вашей щеки паучок?
— Тише, дурак… доведет же до колик…
Тоже нашелся внучок!

III, 2013

Ветер с моря жмет затылок
В шапке черной ко столу.

Рой летучий искр застылых
Рассевается во мглу.

Ой тумане, что туманишь?
— Фыркнул конь, как пьяный еж —

Не обманешь, не подманишь,
Не подманишь, не убьешь.

— Я, туман, тебя туманю,
Сизопер, красноочит…

Над невидимой Таманью
Птица черная кричит.

II, 2013

Когда природе опостылим
И станем пыль, и станем тлен,
Взойдем, как Жилин и Костылин,
К чечену ласковому в плен.

Кавказ, России остров адский
С чертями в пыльных газырях… —
Крест офицерский, крест солдатский
И мизер в пятых козырях.

II, 2013

зачитана Игорем Булатовским 15.02.2013 в редакции журнала “Звезда”
на вручении премий журнала “Звезда” за лучшие публикации 2012-го года.

Премия за новеллу “Неизвестное письмо писателя Л. Добычина Корнею Ивановичу Чуковскому”, № 7, 2012

Дорогие друзья, высокочтимые коллеги!

В мире существует неисчислимое множество литературных премий, да и в России их за последние лет двадцать появилось немало. Некоторые из них (мало какие) делают тебя богаче, иные (еще более редкие) — знаменитее, а прочие приносят мимолетную радость и еще более мимолетные деньги, после чего бесследно оседают на твоей странице в Википедии.

Премия журнала “Звезда” относится, однако, к тому редкому, почти не существующему уже роду литературных премий, какие дают награжденному гораздо большее, чем минутное богатство или суточная слава, — они дают ему ощущение защищенной спины. Чувство, что есть на свете место, откуда идет тепло. Признáюсь: такое чувство к журналу “Звезда” у меня уже несколько лет, с тех пор, как я вошел с ним в непосредственное соприкосновение, а теперь оно нашло и “документальное”, так сказать, подтверждение.

Еще одна важная для меня вещь. Не стану утверждать, что в течение четырех с лишком десятилетий моих занятий литературой награды на меня так и сыпались. Хотя кое-какие всё же просыпались. Но только не в стране моего языка, не в России. Собственно говоря, премия журналал “Звезда” — первая, если, конечно, не считать призовых мест, полученных пьесами “Мириам” и “Маленький погром в станционном буфете” на конкурсах новой пьесы соответственно “малого” и “большого”, т. е. республиканского и союзного союзов театральных деятелей. Уже по самой терминологии Вы, несомненно, понимаете, как давно это было.

Особое дополнительное, дополняющее значение имеет для меня и то несомненное обстоятельство, что “Звезда”, претерпевшая за время своего существования немало — недобровольных по большей части — изменений, находится сегодня в традиции одного из лучших журналов, выходивших в России за всю историю существования литературных журналов — “Русского современника” Корнея Чуковского (где, между прочим, дебютировал в 1924 году статистик из Брянска — хотел сказать: “скромный статистик из Брянска”, но скромен он не был, и с полным правом не был — Л. Добычин). В этой же традиции по мере сил и возможностей старались находиться и “Литературный современник” до его закрытия в 1941 году, и “допостановленческая” “Звезда”. Это единственная традиция, возможная и осмысленная для литературного издания в Петербурге — понимание литературы как цели литературы, а не как средства для воздействия на “народ” в целях получения власти над умом и сердцем этого “народа“ и не как средство угождения вкусам этого “народа”, его развлечения в целях заработка, что сегодня, в тех или иных сочетаниях, является практически нормой литературной жизни.

Я благодарен за высокую оценку моего сочинения. Я благодарен за тепло. И очень жалею, что по разным — можете мне поверить, уважительным — причинам — не могу лично высказать это собравшимся в высокой квартире на Моховой, где я, между прочим, был ровно три раза. Первый — в начале 80-х гг., по чьей-то просьбе передавая в отдел прозы рукопись некоего сочинителя из Киева (довольно непечатные по тем временам рассказы с названиями типа “Предчувствие гражданской войны”). Второй раз — скорее в конце, но не в самом конце 80-х: забирал у Андрея Юрьевича (вряд ли он это вспомнит) корректуру переводов из мансийского эпика Ювана Николаевича Шесталова (тот, кстати, проживал тут же, на Моховой, несколько домов дальше по этой же стороне, в бывшей квартире писателя Никитина, а теперь, читал я на очень интересной шаманской странице в Интернете, вернулся на прыщущую нефтегазом родину и сделался профессиональным шаманом!). Третий же случился в 2008 году, осенью. Это была хорошая осень: “Зенит” выиграл ВСЁ; Лена Шварц была еще жива, мы смотрели с ней финал Суперкубка в ее огромном новом телевизоре; а в Павловском парке, таинственнейшем из парков мира, я вдруг увидел границу между этим светом и тем — за тем поворотом аллеи, за той рогатой березой, там, куда утекает Славянка… И — еще редакция “Звезды”, Китайский садик, коньяк с шоколадкой, мигающий и покачивающийся Литейный проспект… Да, это была счастливая осень.

Пока я пишу эти слова и представляю себе, как они через несколько дней и два с половиной часа лёту будут произноситься и слушаться, я как бы и сам уже там, — или лучше сказать здесь? — в высокой кварире на Моховой. Прилетел. Преодолел не только расстояние, но и время. Редкая возможность.

Здравствуйте!

Олег Юрьев
12 января 2013 года, Франкфурт-на-Майне

Сталинизм/оттепель: Февраль, достать чернил и плакать…

70-80-е гг.: Февраль, достать полукопченой колбасы и кушать…

90-е гг.: Февраль, достать волыну и шмалять…

2000-е гг.: Февраль, достать всех по самые помидоры разговорами про миллиарды Путина…

Самые безмозглые, конечно, первый и последний феврали.

Сегодня сообщили, что пришел сигнал книги

Олег Юрьев. Заполненные зияния: Книга о русской поэзии

Юрьев О. Заполненные зияния: Книга о русской поэзии / Олег Юрьев. — М.: Новое литературное обозрение, 2013. — 196 с. ISBN 978-5-4448-0048-5

Серия: Критика и эссеистика

Аннотация:

Книга представляет собой собрание эссе и статей о русской поэзии ХХ века. В первой ее части речь идет как о классиках русской поэзии (Анна Ахматова, Осип Мандельштам, Бен. Лившиц), так и об авторах чрезвычайно значительных, но до последнего времени малоизученных. О некоторых из них (Геннадий Гор, Павел Зальцман) автор написал первым, о других (Андрей Николев или Алик Ривин) — одним из первых. В этот ряд органично встроены большие поэты 1960—1980 годов — Иосиф Бродский, Леонид Аронзон, Олег Григорьев, Сергей Вольф, Елена Шварц, Александр Миронов. Вторая часть посвящена актуальным проблемам послевоенной истории русской поэзии. Собранные вместе, статьи разворачивают систему историко-литературных и историко-культурных представлений автора, стержнем которых является мысль о постоянном взаимодействии и взаимоотталкивании двух культур в русской культуре ХХ века.

Олег Юрьев (р. 1959, Ленинград) — поэт, прозаик, переводчик, автор многих книг стихов и прозы. С 1991 года живет в Германии.

                    строфа 1

Кто ты, товарищ бессонный, ночной,
вздыбленный дым у стены зоопарка?
Кто ты, на полой подушке свечной
льнущая к стеклам ночная товарка?

— Липа и дуб потрясают мошной,
но не собрать им на прощанье подарка.

             антистрофа 1

Кто ты, бессонная тень за углом,
тенью на полой простынке, на белой?
Кто ты, засвеченный снег за стеклом
комнаты круглой, заиндевелой?

— Спит человек за наклонным столом —
без липовых рваных и без жёлуди прелой.

                     эпод 1

Кто-то на росстанях машет рукой,
кто-то вопит над трехцветной рекой,
прижав треугольные ушки,
кто-то пылит в заголенном окне,
кто-то выбрасывает во сне
полушки из-под подушки.

— Липа и дуб подставляют мошны.
— Кто-то влетает во тьму, как в ножны.

                строфа 2

Что ты, бессонная совка-сова,
что ты на росстанях ухаешь адом?
Чьи ты в ночи повторяешь слова,
девка-сорочица над зоосадом?

— Тьма и река различимы едва,
шопот и шорох осыпаются рядом.

                 антистрофа 2

Что ты, бессонный, во сне увидал,
что ты сквозь сон услыхал, непробудный?
Долго ли свет твой в окне увядал?
Горько ли гаркал твой филин простудный?

— Встал человек, и простился, удал,
с совкой бессонной и сорочицей чудной.

                      эпод 2

Что-то на росстанях крутится тьма,
что-то летит через реку чума,
чтобы спрятаться в дубе и липе.
Что-то вопит над зверинца стеной —
голос свободный, прощальный, родной —
пенье воронье, вóпленье выпи.

— Белая птица летит в колесе.
— Все ли простились? Нет, как будто не все.

II, 2013

Поглядели «Джанго» — очень милая помесь итальянского вестерна с «Хижиной дяди Тома». В публике много смеются, особенно когда звучат слова «Дюссельдорф», «Брунгильда» и т. п. Впрочем, это и есть комедия, вполне забавная. «Дядя Том», т. е. Самюэль Джексон, по обыкновению гениален.

Пришло в голову, что следующим номером Тарантине следовало бы снять вторую часть «Бесславных ублюдков» — под условным названием «Убогие уебки». Сюжет такой: великий генетик и пламенный коммунист Суслов (Suslov) выводит в подземных лабораториях Кремля говорящих хомяков, которых Советская власть выдает за людей, поскольку ей совершенно ясно, что с настоящими людьми никакого не то что коммунизма, но даже и развитого социализма не построишь. Развитой социализм построить удается, но тут говорящие хомяки, возгордившиеся элементами «культурности» и «духовности», запрограммированными Сусловым в их генетический код — в качестве своего рода компенсации и отличительной черты, поскольку настоящим людям эти занятия категорически недоступны, да и неинтересны (КВН, самодеятельная песня, стихотворные пародии аля Александр Иванов, юморески а ля Жванецкий и т. п.) восстают на своего создателя (поскольку считают, что он ограничивает их свободу мысли (хотя никаких мыслей, кроме «ежик резиновый с дырочкой в правом боку» или «калинарный техникум» у них не бывает, в чем они, несомненно, не виноваты, поскольку Суслов им никаких других не запрограммировал). Они выходят из подъездов своих пяти-, девяти- и четырнадцатиэтажек, сливаются на перекрестках в серые пушистые потоки (хомяки все же) и идут на Кремль, протягивая в судорожных лапках свернутые в трубочку журналы «Огонек» и «Квант» и скандируя: «Суслов, дай порулить!». Суслов и все кремлевское руководство мгновенно падают и умирают от страха. Хомяки начинают рулить… Ну и т. д.

В жанре зомби-фильма, я думаю.