Зимнее чтение. Продолжение. Презентация книги Валерия Шубинского "Вверх по течению"

Опубл. на сайте “Культурная инициатива”

ТЕНЬ АПОЛЛОНА

На состоявшейся 11 октября в клубе «Билингва» презентации была представлена книга Валерия Шубинского «Вверх по течению», состоящая, в основном, из новых стихотворений. В течение почти часа автор читал стихи, которые можно было бы услышать и тридцать лет назад и, думаю, что через тридцать лет — тоже. В самой книжке стихотворения «Вверх по течению» нет, и поэтому название вполне эпиграфично, т.е. важно для автора, является некоторой заклинательной формулой, на которой держится соединяющий книгу смысл. (Кстати, книгу «Вверх по водопаду» я уже видел). Почему же вверх, и почему против течения? О каком усилии тут идет речь?
Конечно, можно говорить, вообще, о склонности питерской/ленинградской поэзии к удерживанию формы. Город, легший на болота в виде повторяющихся геометрически-архитектурных рефренов предполагает волю к форме. Все пытающееся удержаться на болоте, океане, реке, вообще во владениях Хаоса – начинает все больше ценить способность формы быть какое-то время удержанной, создавать кристаллы надежности, вторить Аполлону на фоне Диониса. И то, что стихотворение «Считалка», например, написано тем же размером, которым пользовался еще Бальмонт, может говорить о двух вещах: тяге к кристаллизации и тяге к периоду, макроритму строфы.
Но если усилие города, что стоит на болоте или усилие судна, идущего через шторм, направленное на сохранность своей формы – залог победы над хаосом – понятно, то среди каких инкарнаций Медузы стремится удержать форму флот и плот Валерия Шубинского?

Речь идет, кажется, о той преемственности, которая одна может помнить начало и конец себя, тем самым выходя за их ограничительные рамки. Я думаю, Шубинский настаивает на традиции не из консерватизма, а скорее, отграничивая себя от того стихийного процесса, в силу которого современная поэтика, во многом забыв про свое начало и свой конец, утратив жизненность преемственности, оттолкнув канон, а вернее, никогда его так и не освоив, утратила то единственное наполнение поэзии, ради которого поэзия была, есть и будет началом, соприродным человеку, излечивающим человека – жизнь. Ибо жизнь складывается из начала, конца и вневременного. Присутствие осмысленной повторяющейся формы в поэзии (в верлибре, например, почти невозможной) – это всегда след вневременного, след того, что превосходит форму, ее же образуя, и если для этого жизнь прибегает к услугам мастера, то поэзия свершается. Это след скромности. Мастер знает, зачем ему форма, канон и после этого может отступать от них как угодно далеко – вневременные черты канона уже растворились у него в крови.

И только дом не спит, в холме по пояс,
Пластинка вертится на верхнем этаже,
И голос сквозь иглу ползет, не беспокоясь,
Что тела нету у него уже.

Когда форма растворена в крови, можно не беспокоиться о теле – оно все равно прочитывается, оно все равно есть, даже если его нет.
Я мог бы говорить на тему «стоицизма» Шубинского, по поводу конкретных строк, конкретного содержания книги – она о городе – но не стану этого делать. Просто упомяну, что город дан в превосходных по большей части стихах, старых и новых, с теплой интонацией старожила, с ноткой иронии, которая ужасное делает невыносимым, а прекрасное – вдвойне желанным.

Прекрасен цикл «Стихи и песни на разные случаи». Совершенно особая фактура, крайне любопытная. Иногда мне не хватало в стихах того, что для меня лично стоит на вершине поэтических приоритетов – священного безумия, утраты точки опоры под ногой, для того, чтобы спрессовать ее ступней в воздухе на ходу и удержаться ни на чем… но у каждого свой след. И к середине чтения я все же стал ощущать тонкое мерцающее безумие, подкравшееся мягко и незаметно, как тень, что ли, надежной музыки Аполлона. За каждым Аполлоном, как и за каждым солнцем стоит тень, а все конструкции – даже бог Солнца – неустойчивы. Иначе за что их любить.