Последнее стихотворение оделось пунктуацией и кое-где заметно (для меня, по крайней мере) изменилось смыслоритмически. То есть заметно изменило свой вид.
Это сообщение не означает, что я приглашаю к обсуждению перемен — оно означает, что я считаю процесс сочинения (почему время от времени он получается публичным — и сам не знаю) оконченным, а стихотворение в основном готовым.
Я хотел бы звезд зеленых,
вздыхающих в ночном пуху,
и я хотел бы гор, сожженных
зыбкой нитью наверху,
но сыпкой тенью черный порох
ссыпается с заоблачных корон:
мир этот с верху покорён,
где горний гул, и дальний шорох,
и самолеты в сияющих шорах,
и горны ночных похорон.
Луны подотъеденный твóрог,
звезд огурецкий орех
застревают в решетчатых створах
неподъемно-ступенчатых рек:
подрагивают колосники,
подпрыгивают колесики,
и чей-то поезд поперек реки
сквозь облый мрак летит по просеке;
река же, створы затворя,
углом уходит в горькие моря.
III, 2010
Шуршащий гром почти замолк,
Столь нестерпимый человеку,
И чтобы дождик не замок,
Уже замкнули на замок
Огнем замощённую реку.
Прощай, прощеная зима
И запах смертного карбида,
Спускающийся на дома,
И ты, светящаяся тьма —
Мы свидимся, дева-обида.
Мы были блеском без тепла,
Мы были теплотой без тела,
Когда на западе блестела
Обледенелая пила
И птица в падении пела.
Теперь мы дождик на весу,
Зеленый снег шестиугольный,
И воздуха укол небольный,
И Бог, смотрящий на лису,
И грохот шуршащий над Школьной…
II, 2010
(ранняя весна 2007 года)
Мы вышли из ворот под синий дождь флоренский,
В жемчужной сеточке жужжащий на весу —
Как туча пчельная, как воздух полуженский,
Как вдох, которого уже не донесу.
Так пело олово, расплескано меж облак,
Так ныли головы деревьев под мукой
И сердца голого летел веселый отблик
Над телом свернутым реки полумужской,
Так твердь творожная свой дождик отрояла —
остановившийся чтоб подождать пока вдохну
архангел с крыльями как крышка от рояля
наклонно реющий по итальянскому окну.
I-II, 2010
Постоянные читатели этого журнала знают, почему каждого 30 января здесь выставляются три стихотворения из «доисторических времен». Не стану нарушать традицию.
предшествующее стихотворение — этот вариант, кажется, окончательный.
Спасибо всем, кто кротко и терпеливо терпел мельканье.
Куда ушли нагие зимы?
Их больше нету
Ни в невском воздухе, ни в рейнском.
В бумажном садике еврейском
Вновь пишет снег неугасимый
Как свет по свету.
Вгорает след неугасимый
Слюдою — в воздух
В бесследном дворике еврейском.
И в невском проблеске, и в рейнском
Вновь: только снега шаг гусиный.
И в ватных звездах.
I, 2010
Ваш корреспондент считается (см. напр., здесь) изобретателем «хоров», особого рода стихотворения наподобие предыдущего, состоящего из двух в широком смысле конфликтных частей («строфы» и «антистрофы») и (в большинстве случаев, но необязательно) тем или иным способом снимающего противоречие «эпода».
Понятно, что идея такого стихотворения пришла от чтения античных трагедий с их пародосами и стасимами, особенно в силлабо-тонических переводах Анненского.
Справедливости ради надо заметить, однако, что только что, буквально пару недель назад, при чтении недавно изданного московским изд-вом «Водолей» тома Сергея Соловьева, я обнаружил два отдельных текста, имеющих ту же самую структуру. Оба являтся вольными переводами соответствующих хоровых номеров из «Трахиниянок», но по сути стоят на листе как отдельные лирические стихотворения.
С удовольствием уступаю патент — в первоизобретательстве применительно к стихотворству всегда есть что-то сомнительное.
строфа
золотой
оселедец
расслоён
о колодец
положён
на порожек
как мерцающий
ножик
на порожек
полóжен
из темнеющих
ножен
из ножон
подлужённых
и затем
погружённых
ВСЁ ТЕМНЕЙ
ОКОЛОДОК
В ОБЛАКАХ —
ОГОРОДАХ
ГОР
антистрофа
золотой
запорожец
из отслóенных
кожиц
положён
полужженный
а вокруг
полужёны
соложён
да посолен
хоть бы вытек
из штолен
посолён
но солодок
встал бы хоть
из колодок
А НЕ ЛЮБО
НЕ НАДО
СПИ В УГЛÉ
ПОЛУСАДА —
ВОР
эпод
спит в углу
палисада
ВОР
тень горы
как глиссада
ГОР
в ней мерцают
кинжалы
ГОР
а он лежит
полежалый
ВОР
I, 2010