Пешая прогулка на родину черно-красно-золотого знамени

Сравнительно неподалеку от нас находится Гамбахский замок, место проведения т. н. «Гамбахской демонстрации» 1832 г. Тридцать тысяч человек отборного сброда — в первую очередь националистически настроенные студенты из буршеншафтов с их жидоедским кличем «ХЕП-ХЕП-ХЕП», члены полувоенизированных гимнастических обществ, поэты-романтики, беглые (естественно, из русской Польши, а не из прусской Польши, те помалкивали в тряпочку) польские инсургенты, беглые французские революционеры и даже какие-то женщины неизвестного поведения, что особо подчеркивалось в речах устроителей («Deutsche Frauen und Jungfrauen!»), — собрались на горе, в развалинах разбойничьего замка и потребовали срочного объединения всех «немецких земель» (т. е. от Нарвы до Любляны), а вслед за этим и создания «объединенной Европы» (под немецким руководством, естественно). Не без риторики, конечно, насчет «прав человека» и «демократии» — в целом, традиционную идеологию немецкой прогрессивной общественности начиная с романтизма, с начала XIX века, я бы назвал красно-коричневой. Здесь, в Гамбахском замке, были впервые зафиксированы черно-красно-золотые знамена, которые до того (в обратной последовательности цветов) использовались националистическими буршеншафтами (т. е. студенческими объединениями) и обозначали цвета добровольческого корпуса генерала Лютцова во время войны с Наполеоном — мундир, обшлага, пуговицы: порох, кровь, пламя, как сочинил поэт Фрейлиграт.
Вот так замок выглядит издали:
194,46 КБ Читать далее

Прекрасная мороженица

150.23 КБ
Можно было бы еще назвать «Человек не на своем месте». С таким лжеироническим ртом, с такими псевдоинтеллектуальными глазами, с легкой такой сутулостью и сухокожестью искусствоведческой дамочки ей бы просекко распивать на вернисажах, а она — в переднике — разносит мороженое, пусть она даже хозяйка и жена хозяина. Вообще есть очень много людей, которые кажутся живущими не свою жизнь, а чью-то чужую. Вполне возможно, что их большинство. Но здесь это просто видно насквозь.

НЛО-85 в «Журнальном зале».

а в нем поэма Ольги Мартыновой «Введенский»
и предваряющая ее статья Виктора Бейлиса «Дверь в поэзию открыта»».

Это объявление предназначено для тех, кто пропустил сообщение о появлении этого номера НЛО на его собственном сайте, и/или для тех, кто принципиально читает журналы только в «Журнальном зале».

А для любителей моего фотоискусства настоящим анонсирую скорое появление на этих страницах фотографии весьма изумительной официантки местной итальянской мороженицы. Мороженица — советское слово, обозначающее кафе с подачей мороженого в вазочках, но может служить и обозначением профессии (наряду со словом «мороженщица», которая, скажем, делает, мороженое, а мороженица его п(р)одает). Итак, скоро на этих страницах: «Прекрасная мороженица».

Но пока что я должен прочесть еще одну биографию Генриха фон Клейста.

Конгениальность как высшая стадия гениальности

Капитан сборной Кириленко был признан «самым ценным» игроком чемпионата, а также вошел в символическую пятерку турнира. Форвард «Юты Джаз» гениально отыграл весь Евробаскет, а в полуфинале с Литвой был конгениален.

И тем не менее, я очень рад и счастлив. Как минимум, в память о Шуре Белове и его великом полете над кольцом американских кукушкиных детей — в 1972 году в Мюнхене.

Вопрос о Диккенсе

Знает ли кто-нибудь источник истории о праздновании рождества у Диккенса дома: в один прекрасный момент Диккенс открывал окно и гости смотрели на нищего в отрепьях, который топтался на улице, изнемогая от холода и голода. И так много лет.

Еще через много лет выяснилось, что Диккенс этого нищего сам нанимал — для создания контраста и для, так сказать, повышения рождественского уюта.

Источник истории. Для дела. Спасибо.

ДОПОЛНЕНИЕ:
Один источник я нашел (в немецкой книге 2004 г. о рождественских обычаях европейцев), но в свою очередь без указания на источник. Читать далее

КОТЫ ГОРОДА ЭДЕНКОБЕНА

Пфальцское небо равномерно вращается с облаками на нем, но облака не проворачиваются за горизонт, а скапливаются между горами белогрудой и златобокой грудой — с каждым поворотом неба всё плотнее скатанней и резче вырезанней.

Кривой бук, наряду с мелкой еще-пока-зеленью, обнавтыкался сложно сконструированными пучками желтоватых трилистников, словно бы вырезанных на манер бурбонских лилий из старой промасленной бумаги; у основания каждого — широкое, часто и округло насеченное семечко.

Под буком охотится местный кот: прыгает четырьмя лапами, а приземляется на три. Четвертой, точнее первой — передней правой — он прибивает дуру-бабочку к земле, осыпанной мятыми бурбонскими знаками, а затем ее с непонятным удовольствием съедает. Впрочем, и кот неумён. Или труслив до такой степени, что кажется неумным. Несколько времени назад в дом начал приходить другой кот, неотличимо похожий на нашего, — такой же короткошерстный, сверкающе-черный, высокозадый и круглолицый. Но тот был умен и храбр, добрался до кошачьей миски в коридоре и до кошачьей подушки на диване в каминной комнате. Наш на время его визитов уходил в виноградники и глядел оттуда широко раскрытыми глазами. А может, он думал: “Зачем же я туда пойду? Я же и так там”. Но потом экономка увидала их вместе — когда один приходил, а другой уходил — и прогнала самозванца. Самозванца ли? Скорее всего. У нашего один глаз светится, а другой тускнет. Возможно, это и вообще у него не трусость, не глупость, а подслеповатость.

Куда делся второй черный, неизвестно. После разоблачения его никто не видел. Быть может, перекрасился ослепительно-белым персом и целыми днями валяется в неприлично разъевшемся состоянии два квартала ниже по Монастырской улице — на газоне у дома девяносто четыре, в компании двух Венер Милосских, четырех гипсовых гномов, роз, желтофиолей и каких-то дальневосточных лишайников. А настоящий Сен-Жон скитается в виноградниках — исхудал, посерел, оробел и питается птичками, улитками и опавшими виноградинами.

…Раздавленные гроздья похожи на трупы каких-то мелких животных; в них на лету копаются осы.

Или это все он же, кошачий стрикулист, на воротной тумбе дома номер семьдесят шесть — изображает львиное изваяние в скромной серо-полосатой, но изящно скроенной шубке и даже головы за прохожим не повернет, только скосится?

На подоконнике дома номер четырнадцать — в виде махи раздетой?..

А вот дымчато-крапчатая, как бы сетчатая кошка с черными руками и окончанием хвоста — в эзотерическом уголке магазина «Книги. Чай» на сине-белом тибетском молитвенном полотенце с надписью «Шальке 04» — это тоже он? Тогда ему пришлось не только цвет поменять и телосложение, но и самое пол!

…А собак в городе Эденкобене почти не встречается, кошки их, очевидно, окончательно победили. Ну разве что очень маленькие, приезжающие с туристами, никогда не отпускаемые с поводка и ночующие с хозяевами в их спальных машинах (но наш кот боится и таких маленьких — как взвидит, так оказывается на верхушке бука и смотрит оттуда своими полутора глазами, расширенными на лбу до предела). Правда, есть одна пожилая овчарка на самой околице, почти что за городскою чертою уже, но ее никогда не выпускают и категорически запрещают лаять. Целыми днями она безмолвно шагает по загородке три метра на три, а если и гавкнет на прохожего, то смущенно остановится и с выражением ненароком рыгнувшего простака из малороссийской музкомедии прижмет правую переднюю лапу ко рту: “Звиняйте, панычу”.

Вечерами здесь не слышно лая. И петухи не кричат по утрам. И ласточки только изредка вскрикивают, заходя на вираж. И лишь цикады трещат прерывисто, но непрерывно — как установленные в глубине виноградников телефоны; но к ним никто никогда не подходит.

Небо так безоблачно, что видны звездные облака.

Чернее тьмы, из-под крыши падают в сад несколько летучих мышей. Они тоже едят бабочек — не ситцевых дневных, а ночных — парчовых. Совершенно бесшумно.

А еще по саду ночью бегают ежики. И от них шума никакого — пока не начнется осень. Тогда они станут шуршать и потрескивать. Но недолго, потому что скоро заснут.

Как и летучие мыши.

И в Эденкобене останутся только коты.

Сегодня за чаем

в саду, Жан-Мишель, стипендиат из Франции, рассказал настоящий французский анекдот:

1871 г. Пруссаки осадили Париж. Блокада. Голод. Один парижанин, который очень любил своего пса, был вынужден съесть его.

Съел и грустно смотрит на тарелку, полную костей:

— Бедный Жужу! Как бы он радовался этим косточкам!