Пфальцское небо равномерно вращается с облаками на нем, но облака не проворачиваются за горизонт, а скапливаются между горами белогрудой и златобокой грудой — с каждым поворотом неба всё плотнее скатанней и резче вырезанней.
Кривой бук, наряду с мелкой еще-пока-зеленью, обнавтыкался сложно сконструированными пучками желтоватых трилистников, словно бы вырезанных на манер бурбонских лилий из старой промасленной бумаги; у основания каждого — широкое, часто и округло насеченное семечко.
Под буком охотится местный кот: прыгает четырьмя лапами, а приземляется на три. Четвертой, точнее первой — передней правой — он прибивает дуру-бабочку к земле, осыпанной мятыми бурбонскими знаками, а затем ее с непонятным удовольствием съедает. Впрочем, и кот неумён. Или труслив до такой степени, что кажется неумным. Несколько времени назад в дом начал приходить другой кот, неотличимо похожий на нашего, — такой же короткошерстный, сверкающе-черный, высокозадый и круглолицый. Но тот был умен и храбр, добрался до кошачьей миски в коридоре и до кошачьей подушки на диване в каминной комнате. Наш на время его визитов уходил в виноградники и глядел оттуда широко раскрытыми глазами. А может, он думал: “Зачем же я туда пойду? Я же и так там”. Но потом экономка увидала их вместе — когда один приходил, а другой уходил — и прогнала самозванца. Самозванца ли? Скорее всего. У нашего один глаз светится, а другой тускнет. Возможно, это и вообще у него не трусость, не глупость, а подслеповатость.
Куда делся второй черный, неизвестно. После разоблачения его никто не видел. Быть может, перекрасился ослепительно-белым персом и целыми днями валяется в неприлично разъевшемся состоянии два квартала ниже по Монастырской улице — на газоне у дома девяносто четыре, в компании двух Венер Милосских, четырех гипсовых гномов, роз, желтофиолей и каких-то дальневосточных лишайников. А настоящий Сен-Жон скитается в виноградниках — исхудал, посерел, оробел и питается птичками, улитками и опавшими виноградинами.
…Раздавленные гроздья похожи на трупы каких-то мелких животных; в них на лету копаются осы.
Или это все он же, кошачий стрикулист, на воротной тумбе дома номер семьдесят шесть — изображает львиное изваяние в скромной серо-полосатой, но изящно скроенной шубке и даже головы за прохожим не повернет, только скосится?
На подоконнике дома номер четырнадцать — в виде махи раздетой?..
А вот дымчато-крапчатая, как бы сетчатая кошка с черными руками и окончанием хвоста — в эзотерическом уголке магазина «Книги. Чай» на сине-белом тибетском молитвенном полотенце с надписью «Шальке 04» — это тоже он? Тогда ему пришлось не только цвет поменять и телосложение, но и самое пол!
…А собак в городе Эденкобене почти не встречается, кошки их, очевидно, окончательно победили. Ну разве что очень маленькие, приезжающие с туристами, никогда не отпускаемые с поводка и ночующие с хозяевами в их спальных машинах (но наш кот боится и таких маленьких — как взвидит, так оказывается на верхушке бука и смотрит оттуда своими полутора глазами, расширенными на лбу до предела). Правда, есть одна пожилая овчарка на самой околице, почти что за городскою чертою уже, но ее никогда не выпускают и категорически запрещают лаять. Целыми днями она безмолвно шагает по загородке три метра на три, а если и гавкнет на прохожего, то смущенно остановится и с выражением ненароком рыгнувшего простака из малороссийской музкомедии прижмет правую переднюю лапу ко рту: “Звиняйте, панычу”.
Вечерами здесь не слышно лая. И петухи не кричат по утрам. И ласточки только изредка вскрикивают, заходя на вираж. И лишь цикады трещат прерывисто, но непрерывно — как установленные в глубине виноградников телефоны; но к ним никто никогда не подходит.
Небо так безоблачно, что видны звездные облака.
Чернее тьмы, из-под крыши падают в сад несколько летучих мышей. Они тоже едят бабочек — не ситцевых дневных, а ночных — парчовых. Совершенно бесшумно.
А еще по саду ночью бегают ежики. И от них шума никакого — пока не начнется осень. Тогда они станут шуршать и потрескивать. Но недолго, потому что скоро заснут.
Как и летучие мыши.
И в Эденкобене останутся только коты.
Чудесно! Цикадный телеграф-телефон, должно быть, у них целый штаб. Венерам в компании гномов можно посочувствовать, какая у них нелегкая женская доля.
>А собак в городе Эденкобене почти не встречается, кошки, очевидно, их окончательно победили.
Значит, не всюду еще в Германии коты перевелись, что отрадно. В Берлине, напротив, почти не видела на улицах кошек. Зато собак — которых держат либо нищие, либо миллионеры, либо они вообще эмансипированы и с мефистофельской значительностью входят и выходят в вагоны S-Bahn’a — хоть отбавляй, кажется, что они-то и не дают котам проходу.
Берлин — вообще собачья столица. Особенно если судить по мостовым.
Кошек же часто просто не выпускают на улицу в больших городах. Я только что читал книжку, где одна страсбургская писательница описывает жизнь своей кошки — дальше балкона ее не пусакют; внизу только машины и злые дети.
А здесь у нас деревня, так сказать. Сельская местность.
Изрядно и душевно! :Ж)
Мерси, коллега.
…и не сказка вроде, а — магии до самых… летмышей и ласточек…
Спасибо.
Нет, не сказка ни в коем случае. Все чистая правда.
И нет пышнее магии, чем правда.
Волшебная шкатулка такая. А вместо колокольчиков — цикады.
И коты, конечно. Хороши.
Моя вот тоже дальше балкона не ходит. Иногда, правда, падает, вернее, выпадает, охотясь на птичек и прочих летучих (кстати, вполне успешно). Но уж если выпадет — она знает, что на улице плохо, мокро и злые дети. Словом, залезает к нижним соседям в форточку и бывает отдана в руки хозяина, а если соседей нет и форточка закрыта, сидит на их подоконнике и орёт о том, как ей плохо от выпадения из знакомого континуума. Когда же несёшь её домой, чепляется всеми, наверное, ста пятьюдесятью когтями в воротник и мурлычет, как геликоптер при взлёте.
Спасибо, рад, что понравилось.
Домашней там, наверно, и делать не
чего, на улице.
Эот наш — полудикий; мышей давит только так.
Да, домашней там совсем лихо пришлось бы.
Как-то раз, будучи котёнком, погналась за бабочкой и выпала в окно посреди ночи, попала в грозу, найти сразу не смог, так в десять утра сама прибежала под окно — мокрая и несчастная. Только года через два научилась не уходить.
А раз ещё на сутки потерялась — опять бабочки или птички и снова посреди ночи. Где эти сутки сидела — непонятно, но вечером, когда не так страшно, дико орала под окном, была вся ужасно грязная и ужасно несчастная (особенно, когда плюхнули её в тазик и в четыре руки отмывали. Звонивший мне в тот момент человек утверждал, что обиженные кошачьи вопли слышны были даже в трубке).
Сложное, оказывается, дело — кошек держать. Никогда над этим не задумывался. Всегда казалось, что кошки сами с собой правляются.
В основном, да. Сами справляются.
Кроме совсем каких-то отдельных моментов.
И они очень нуждаются в общении, как выясняется.
Если меня дома не было продолжительное время, пусть даже еды и воды — навалом, встречает меня зверь плачущий, с тусклыми глазами и шерсть перестаёт блестеть, и с рук он не сходит.