(Что интересно, ничего такого — не про стол и стул, это я сам давным-давно придумал и теперь обрадовался, что можно вставить, а что-де кормят плохо — он, т. е. тренер этот самый, совершенно не говорил. Это очевидно из нижеследующего интервью. Впрочем интервью, если кто не интересуется вдруг биатлоном, читать необязательно. Вероятно, журналист, придумывавший заголовок, его тоже не читал — ну, это нормально.)

напомнил немцам о нацистах.

С тех пор, как мы вернулись во Франкфурт, постоянно замечаю — точнее, физически ощущаю — невыносимую прокуренность франкфуртских улиц. Курящих на ходу, у дверей или у мусорных урн стало несоизмеримо больше, чем было раньше (за пять месяцев нашего отсутствия в Гессене вступил в силу запрет на курение в общественных местах). Это уже не улица, а курилка Публичной библиотеки какая-то. Просто противно выходить из дому. Если «пассивное курение» действительно вредно, то теперь ему подвергается значительно большее количество людей, не говоря уже о птицах!

Кроме того, количество больничных, взятых немецким трудящимся народонаселением, впервые за десять лет (пишут в газетах, если не врут) стало увеличиваться — что, конечно, большой убыток, с которым в последние годы успешно боролись разного рода драконовскими мерами, принуждающими симулянтов ходить на работу в полупростуженном состоянии.

Понятное дело, от курения на улице, и особенно от постоянного выбегания из теплых помещений без верхней одежды на «свежий воздушек», люди в массовом порядке простужаются.

Ну, это как везде и всегда — кто за что борется, тот то и портит.

Курят по одному, молча, тупо глядя перед собой и убирая после затяжки руку за спину. Лица виноватые и испуганные. Думаю, вскорости дойдет до нагрудных знаков, например большой белой буквы «R» — «Raucher» (курящий), обязательных к ношению чадящими исчадьями рода человеческого. Ну и т. д.

Но должен заметить, что цитата в заголовке этой записи указывает совершенно ложный путь ассоциаций. Борьба с курением в ее описанных формах есть результат низкопоклонничества перед ненавистной и обожаемой Заокеанией, причем не собственно даже со стороны местного немецкого начальства, но есть скорее обычное обезьянничанье брюссельских недотыкомок, убежденных, что если перенять у звездочек шпалерами все мелкокалиберные глупости, то звездочки кружком победят.

Как сообщают получатели, посылка с двумя книжками, отправленная из Франкфурта-на-Майне 8.10.2007, поступила в Париж-на-Сене сего 20 дня Декабря того же, как ни странно, 2007 года. Который — не год, а Париж, конечно, — скоро, увы, придется официально переименовать в Париж-на-Соломе.

Под мостом Мирабо
тихо Солома шуршит
и уносит нашу любовь…

По-моему, ничуть не хуже.

Все это, однако, лишний раз подтверждает правоту моего глубочайшего убеждения (в одной из трех моих политических ипостасей — русского патриота, еврейского националиста и немецкого либерала; кажется, в последней; да ладно, что там в одной — во всех в трех), что главным врагом европейской цивилизации является Евросоюз, изобретенный специально сталинистом-гегельянцем Кожевниковым с целью обеспечения контроля косовских албанцев над публичными домами Гамбурга.

Высоко в невысоких горах над Эденкобеном размещается Памятник в честь… Дело сложное. Раньше он назывался (и в некоторых указателях называется до сих пор) Памятник в честь Победы и Мира (Sieg- und Friedensdenkmal). Речь идет, естественно, о франко-прусской войне 1870-71 гг. Сейчас его наиболее применимое в официальных случаях название — Памятник в честь Мира (Friedensdenkmal), т. е., я бы сказал, Памятник в честь Мира над Францией. Местное же население как-то так запуталось во всех этих политических тонкостях, что уже и не знает, как это дело назвать. Мычит и тычет заскорузлой виноградарской рукой. А один особо талантливый с утра пораньше даже назвал его недавно «Памятник в честь «Войны и мира»» (Krieg-und-Frieden-Denkmal). Впрочем, вот он, красавец. Построен уже в конце века и подарен благодарным Пфальцем Германскому Рейху:
Читать далее →

63-я годовщина офицерского заговора и попытки убийства Гитлера. Как всегда, отмечается в Германии чрезвычайно пышно — парадами, салютами, постными минами и речами о героических личностях, в первую очередь, о Штауффенберге.

Не могу не заметить, что прусские мышиные жеребчики, замышлявшие ликвидацию Гитлера, были ничуть не меньшими империалистами, великогерманскими националистами, милитаристами и человеконенавистниками, чем нацисты. В Гитлере им не нравилась прежде всего его явная неуспешность. И запах поражения. И перспектива потери земель от Мемеля до Штеттина, от Данцига до Одера, захваченных и колонизированных их предками — псами-рыцарями. «Родовых поместий». И уж потом «дурной тон» (сами не Б-г весть какие аристократы были эти прусские солдафоны) и социалистическая не только риторика, но и практика национал-социализма, его пролетарская и крестьянская социальная база.

Что произошло бы, удайся заговор? Надо полагать, все могло бы пойти и по плану заговорщиков — сепаратный договор на западе, а война на востоке могла бы продолжаться до сего дня (если бы, конечно, новые англо-американские хозяева не подмогли бы атомной бомбой).

Но даже если бы не — несомненно ясно, что, что никто никогда не услышал бы ни о каких концлагерях и ни о каких других немецких преступлениях. И, конечно, никакого Израиля не было бы. Да и евреев бы не было почти никаких — по крайней мере, в Европе. И в Азии. И, уж разумется, никаких Нюрнбергских процессов. Разве что Гаагский трибунал по расследованию жидо-большевистских зверств.

Культ Штауффенберга и компании — одна из мерзостей, изобретенных аденауэровскими специалистами со стажем работы в геббельсовском ведомстве и под присмотром комиссаров из ЦРУ (сидевших во всех западногерманских министерствах до семидесятых гг., если не позже). Другая — планы объединения Европы (в перспективе против американских хозяев), разработанные совместно с засевшим во французском МИДе безответно влюбленным в товарища Сталина младомладогегельянцем Кожевниковым-Кожевом.

Лично для меня каждое празднование 20-го июля — напоминание о том, что на самом деле, какая на самом деле история стоит за поверхностью. О том, что если бы им дали, они бы меня съели.

Замечательно писал обо всем этом Айке Гайзель (см. напр., в посмерно собранной книге его статей: Eike Geisel, «Triumph des guten Willens», Edition TIAMAT, Berlin 1998), берлинский журналист и эссеист, всю жизнь пытавшийся вывести на свет Б-жий эти связи и покончивший с жизнью от невозможности и безнадежности.

Он пытался объяснить эти довольно-таки простые вещи, и, кажется, не понимал, что их и так все понимают.

По старинному анекдоту:
— Дяденька, это ты взорвал завод?
— Я.
— Так это же наш, советский завод!
— Ja, ja!

Из всего сказанного не существует никаких практических выводов, кроме необходимости жить с открытыми глазами и не жрать всё, что тебе впаривают «люди доброй воли».

По причинам, досюда не относящимся, за прошедшие полторы-две недели пропустил несколько (и даже много) событий зернистых и зовущих к перу.

Основное — это, конечно, Сочи. Все знающие прикуп туда поедут, но это, увы, не я. Никогда не был. Однако как патриот очень рад за державу, это само собой и никто ничего другого от меня ожидать не в праве. Интересно только: а вот какой вид спорта появится в репертуаре Сочинских ЗОИ.

Неужели преферанс?! «СОЧИ»?

Это было бы крайне огорчительно по двум причинам: во-первых, как патриот же, но уже в данном случае локальный, предпочитаю «ленинградку» (не умею ни того, ни другого, даже не предлагайте), а во-вторых, все же преферанс — это скорее летний вид спорта. Шезлонги в снегу, голым волосатым пузом на обледеневшие ящики из-под компота «Абрикосовый» — как-то это не смотрится, честное слово. Все же было бы уместнее ввести преферанс в программу Летних Олимпийских игр в Якутске, которые, несомненно и к еще большей моей радости, в недалеком будущем там состоятся.

Или лучше буру без картинок и молодок?..

Какие-то еще шутки наворачивались у меня насчет 4 июля, и особенно горькие и со слезами пополам стали наворачиваться вслед за тем, как я прочел новость об американце, отапливающем помещение … водкой (!!!???) Ну не урод ли! Хотел я подарить американскому народу собственноручно изготовленный перевод на немецкий язык знаменитой песни про одного американца, который известно что известно куда засунул, но передумал. Дело в том, что буквально вчера были мы в кинотеатре и смотрели цветной (но и звуковой тоже!) художественный кинофильм производства США, а под названием «Stirb langsam 4.0», то бишь, если верить своим глазам, «Крепкий орешек — 4». В этом прекрасном фильме мой любимый (после смерти Чарльза Бронсона) артист Брюс Виллис (к сожалению, не в майке) в очередной (4-ый, как легко догадаться) раз спасает США от очередной катастрофы. В очередной раз заглянул я в душу американского народа и убедился в ее (его) детской беззащитности, хрупкости и ранимости. И особенно под 4 июля. Как раз обычно в этот день все начинает потихоньку ломаться и взрываться.

Черт с ним, с подарком. Ну, засунул и засунул, американец этот, ну и что? Что ему, собственно, еще остается. Пусть стоит и ждет, когда подойдет «какой-то русский» и «дернет» как следует! Когда дернет, тогда и поговорим. Взвешенно.

Еще одно радостное событие: папа римский разрешил (снова!) мессу на латинском языке «по старому обряду», отмененную Вторым Ватиканским собором (для знающих по-немецки — обзор прессы). Цитировать Бабеля, как известно, почти так же пошло и невозможно, как 12С и ЗТ (для таких изысканных интеллектуалов, как мы с вами), но удержаться, видит Б-г, невозможно: Беня, конечно, не говорит мало. Но тем не менее: Беня говорит очень смачно. Теперь уже недолго ждать торговли индульгенциями, инквизиции и прочих радостей. Что подчеркивает давно уже ясную (для таких умников, как мы с вами) мысль: светлое будущее объединенной Европы — это Средневековье. В связи с чем особенно горячо поздравляем б. братский чешский народ с состоявшимся на днях днем сожжения Яна Гуса и состоявшимся несколько ранее возвращением в семью европейских народов. Интересно, переживет ли он еще парочку Тридцатилетних войн?

Кажется, основное пока всё. Может, еще что-нибудь всплывет. Во благовременье.

Ночью проснулся от голосов на улице. Что-то там говорили и смеялись внизу по-немецки. И вдруг — впервые за 16 лет — понял, что именно эти голоса, именно этот смех я уже слышал. В детстве, часто.

И не дежавю это было никакое — в Пярну мы каждое лето снимали комнату, иногда даже на самой Ныукогуде (т. е. Советской), главной улице приморского района. Ночью я просыпался от голосов за окном. Иногда голоса были русские — тогда это были отдыхающие евреи, возвращающиеся из приморского ресторана «Раннахооне». Но чаще всего русскими эти голоса не были. Мне казалось тогда, будто говорят по-эстонски, но с какой-то странной — несглатывающей — интонацией, которой днем не было слышно. Я сквозь сон думал, что ночной эстонский язык ровнее дневного. Подходил к окну (или приподнимался на раскладушке, если спал под окном), но под фонарем никого не было, ни одной живой души. Луна зеленела сквозь облака. Фонарь синел сквозь побледневшие липы. Из санатория «Сыпрус» взволнованно визжали девки, прижатые очерствевшими от сланцев руками.

И только прошлой ночью я вспомнил и понял: говорили-то не по-эстонски на улице Ныукогуде под синим фонарем и зеленой луной, а — теперь стало мне очевидно — по-немецки. Ночью по эстляндским городам ходили — ходят наверняка и сейчас — невидимые какие-то немцы. Говорили, смеялись и пели.

Тяжело ворочались кнехты в господских постелях. Тоже слышали говор и смех бывших хозяев. И страшно им было во сне — вдруг придут и прогонят обратно, в болото.

Гуляли по лесу с французской дамой-философом. Очень милая, живая и слегка извивающаяся снизу вверх, как маленькая золотистая змейка. Собирается эмигрировать в Германию от кровавого режима Саркози, которого еще, правда, не выбрали, но все уже так, как если бы выбрали. Раньше полиция во Франции была такая милая, дрессированная, хоть кол ему на голове теши, он в сторону смотрит. А сейчас — чуть что, так сразу по репе. Поэтому ничего, конечно, не остается, как купить квартирку в Берлине.

Видели цаплю:

Приехали (вчера) на побывку во Франкфурт (в понедельник уже обратно).

Получены с оказией 2 «Временника НКХ — II», 2 «Воздуха» № 4 и один сборник «Мост» по результатам одновременной премии (которой, кажется, в этом году не было?).

Вчера вечером были в гостях. Пожилой господин, родом немец, но перед войной переехавший с семьей в Швейцарию и получивший в начале 50 гг. швейцарское гражданство, рассказывал, что при призыве в швейцарскую армию должен был, как и всякий рекрут, написать вступительное сочинение. Выбирать можно было только из двух тем: «Почему я выбрал профессию своего отца» и «Почему я не выбрал профессию своего отца». Разгорелся спор: на хрена при заборе в швейцарские солдаты писать вступительное сочинение.

Наиболее убедительным кажется мне следующее соображение:

речь идет о внутренней структуре швейцарской армии, о ее делении на рода войск. В швейцарской армии существует два основных рода войск — «выбравшие профессию отца» и «не выбравшие профессию отца». Ну, и ВМФ, конечно. Вероятно, в концепции тотальной обороны Швейцарского Присяжного Товарищества первым двум родам войск отводятся совершенно разные задачи. Можно предполагать, что «не выбравшие профессию отца» будут отправлены в первое боестолкновение с ворвавшимся в Швейцарию неприятелем (по тогдашней военной доктрине, с «русскими»; уж не знаю, кто это сейчас, допускаю, что по-прежнему «русские»), а «выбравшие» останутся сидеть в бункерах и обеспечивать продолжение швейцарской нации.

Швейцарский ВМФ — не шутка, а свойственная этому народу известная предусмотрительность. Когда в результате геологических и экологических катастроф континентальная Европа отломится, и моря подступят к швейцарским горам, обнаружится, что в их сердцевине (а все швейцарские Альпы, как известно, внутри полые, выгрызенные под бункера, шахты, крепости, военные заводы и пр.) стоят давным-давно построенные и полностью оснащенные морские эскадры. Вода хлынет в доки. и Швейцария станет царицей морей.

Вчера вечером в кафетерии Солитюда состоялась обещанная азиятская пасха. Азиятская пасха оказалсь очень хорошая, а не то что я подозревал: супчик с двухмерными грибами, одномерными водорослями и кусочками чего-то белого, пяти- или шестимерного; затем азиятские макароны, переложенные азиятской же капустой, и печеный банан на закуску. Запивалось же это все самоходно притараненным гостями красным вином европейского, южноафриканского и, кажется, калифорнийского происхождения. Впрочем один красавец-негр принес литр водки «Абсолют», но, кажется, сам его и выпил в составе разноцветных коктейлей. Вообще, все было очень хорошо и мило.

Ну что мне вам еще сказать про Восток? Разве что следующее:

ВОСТОК, ОН ЧЕМ ДАЛЬШЕ, ТЕМ ЛУЧШЕ.

Среди прочих восточных радостей познакомились с юношей из Копенгагена по фамилии Соломон. Мама его датчанка, а отец француз, «родители которого оба русские». С одной стороны русских родителей имелись Врангели и Голицыны, а с другой — соответственно, Соломоны (евреями ли были русские Соломоны, юноша точно не знал, но знал, что во время оккупации Франции «было сложно»). Впрочем, это все было сообщено так, для знакомства — главной страстью юноши Соломона является язык эсперанто. Во славу этого замечательного языка он ездит по всему миру (только что вернулся из Ханоя) и пару лет назад был на всемирном съезде эсперантистов в городе Коврове Владимирской области (собралось около 400 человек!), о чем вспоминает с нежностью. Добрая Ольга Борисовна, решившая что юноша приходится ей через Голицыных дальним родственником, согласилась взять у него несколько уроков эсперанто, чем привела юного миссионера в неимоверный восторг.

Но тут в беседу влез ваш корреспондент (который, собственно, тоже мог бы оказаться родственником — через Соломонов). Будучи, как известно, по своим политическим взглядам русским патриотом, еврейским националистом и немецким либералом, ваш корреспондент, в первом и втором из этих своих качеств, внезапно очень возмутился тем, что потомок Врангелей, Голицыных и Соломонов не знает ни слова по-русски. Арктические льды вокруг острова Врангеля тают-де от стыда, перекопские плавни высыхают от этого позорного факта! А что касается Голицыных, так это вообще невозможная вещь, что их потомок не знает по-русски, о Голицыных-де и по сей день поются в народе песни, — втолковывал я на ломаном английском языке и, кажется, попытался даже спеть отрывок из одной такой народной песни:

Взирают все девы на наши погоны,
А мы улыбаемся только в усы…
Корнет Оболенский, давайте гондоны,
Поручик Голицын, снимайте, снимайте трусы… —

но осекся под внимательным взглядом Ольги Борисовны.

Как вы уже поняли, время мы провели замечательно!