Михаил Айзенберг о своем чтении

Спасибо, Миша! И далеко не только за меня и за две мои книжки, но и за других и за другие книги, особенно за Введенского! Редко, когда писатели так хорошо пишут о своем личном чтении и о своем понимании этого процесса.

В средневековье все шевелили губани и шептали. Читать «про себя» научились совсем недавно, считается, что это больше достижение человечества. Ой, не знаю…. Во всяком случае, поскольку мы всё больше и больше превращаемся в каких-то живущих в миру, но отдельно от этого мира средневековых монахов, то не стоит ли вернуться и к некоторым техническим особенностям средневековья (не ко всем). Шептать, шевелить губами, например…

JURJEWS KLASSIKER:колонка № 68

Очередная колонка в берлинской газете «Der Tagesspiegel» — о прозе Пушкина я его статусе в качестве, по стихотворению Пригова, бога урожая и покровителя стад.

Следующая будет о Циприане Камиле Норвиде, единственном из «Большой тройки» польских романтиков, кого еще можно читать. Норвид — такой поздний романтик, что уже очень ранний модернист, этим и интересен. Ну, и кой-какие размышления о двух модернах в польской литературе.

Литературный мелкоскоп — 2

Пошла очередная глупость по совочьим мозгам: я-де ненавижу «всё советское». Сталкиваюсь уже не в первый раз — то в заголовке какого-нибудь поискового результата, а то кто-нибудь по доброте душевной ссылочку пришлет (вот сегодня Наташа Горбаневская прислала, что и послужило поводом).

Что, почему, на каком основании, почему именно «всё» — совершенно непонятно. Мороженое, например, сливочное в вафельном стаканчике, я любил и люблю, и фильмы «Белое солнце пустыни», «Неоконченная пьеса для механического пианино и нек. (собств. мн.) др., а также телепередачу про Тяпу, Ляпу и Жаконю, но об этом у меня никто не спрашивал: ненавидит «всё советское» — и всё тут!

Т. е., конечно, само собою понятно, что им, совкам, всегда надо для объяснения факта, что кто-то думает не так, как они, какое-то внешнее объяснение: куплен заграничными спецслужбами (или КГБ), ненавидит все советское, потому что в советское время не печатался и т. д. и т. п. Предположить, что кто-то что-то неположенное думает просто потому, что он сам думает, своей головой, а не коллективным разумом толпы господ-товарищей-возьмемся-за-руки-друзей, — на это у них (со)воображения не хватает и не может хватить — по цивилизационному закону, которому они подлежат.

Может, и не всё «советское» я ненавижу (собственно, ничего я, конечно, не ненавижу, много было бы чести — это вторая причина приписывания мне этой «ненависти»: дескать, вот мы какие сурьезные, что нас ненавидют даже!), но советских (и антисоветских) интеллигентов действительно за полноценных в культурном смысле людей не считаю, грешен. Особенно пародистов, юмористов, кэвээнщиков, бардов и сочинителей текстов рок-песен. Но и провинциальных писменников, которые принципиально не в состоянии отличить Константина Ваншенкина от Константиноса Кавафиса. Шучу-шучу. какой уж там Кавафис. От лорда Байрона.

Может, некоторые из них и хорошие люди в отдельностои от своих занятий и представлений, но в культурном смысле они и не люди вовсе, а выведенные в советских НИИ биороботы. Их ненавидеть, как ненавидеть того же пролысого в различных местах Жаконю с ключиком в спине, какой был у меня в детстве.

Печально, конечно, что в разного рода литинститутах из совписовских яиц продолжают поколение за поколением выводиться совчурята. Ну что же, видимо, «еще плодоносить способно чрево, которое выращивало гада». И этих я, конечно, не ненавижу, только слегка сожалею, если вижу у них какие-то таланты, что, впрочем, бывает нечасто.

Следующий «Литературный мелкоскоп» — когда будут время и силы — о поэтических зверушках, знающих только половину русского языка, и очень обижающихся, когда встречают что-нибудь из другой половины. Или о писателе Борисе Хазанове как о машине для переработки общеизвестного в… общеизвестное.

Небольшие романы — 14

О МУЖЧИНАХ

Мужчины бывают, в основном, такие:

1) умные, серьезные и одаренные американцы, напоминающие мыслящие овощи;

2) французские профессора, выглядящий, как неудачливые коммунальные политики и немецкие коммунальные политики, выглядящие, как неудачливые профессора;

3) московские революционные поэты, похожие на некрасивых еврейских девушек;

4) небольшое московское животное под названием «живчик-неполживчик», выведенное для развлечения публики на корпоративных вечеринках. Шутка позабылось, а животное, морща маленькое голое лицо и высовывая кривые рыжие руки из камуфляжной жилетки, бегает по ночным клубам с зажигательными речами;

5) американский пенсионер в белой панамке, с квадратным, сердитым и глупым лицом. Пишет в жэковскую стенгазету антирелигиозные стишки, где своими словами пересказывает популярные брошюры. Считается крупным русским поэтом:

Все остальные виды мужчин встречаются чересчур часто и не представляют ровно никакого интереса. Да и эти не представляют.

Извещение «Новой Камеры хранения»: ОБНОВЛЕНИЕ ДЕВЯНОСТОЕ от 14 июня 2013 г.

СТИХИ
Александр Беляков. БАТЮШКИ-СВЕТЫ / МАТУШКИ-ТЕМНОТЫ (Тексты 2013 года)
Алексей Пурин. СТИХИ С ЭПИГРАФАМИ

О СТИХАХ
Михаил Айзенберг. ДВЕРИ В БУДУЩЕЕ

ОТДЕЛЬНОСТОЯЩИЕ РУССКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
Василий Иванович Сиротин (1930 — не раньше 1885). УЛИЦА. Предложено А. Я. Гутгарцем

Сетевые издания «Новой Камеры хранения»

АЛЬМАНАХ НКХ (редактор-составитель К. Я. Иванов-Поворозник)
Выпуск 54: стихи Григория Стариковского (Нью-Йорк), Игоря Перникова (Гомель) и Григория Князева (Новгород)

НЕКОТОРОЕ КОЛИЧЕСТВО РАЗГОВОРОВ (редактор-составитель О. Б. Мартынова)
Выпуск 25
Игорь Булатовский: О БЕНЬЯМИНЕ

Игорь Гулин о «Заполненных зияниях» и «О РОДИНЕ» в «Коммерсанте»

Претензий у меня нет, хотя в случае «ЗаЗи» это, конечно, взгляд извне, а не изнутри. Но почему, собственно, он должен быть изнутри? Но я рад, что о книгах пишут.

ЭЛЕГИЯ

качение воды
качание огней
похоже на следы
светящихся саней —

светящихся саней
сшивающих брега —
сшивающих брега
по манию врага

хождение воды
каждение огней
похоже на следы
обкорнанных корней —

обкорнанных корней
взошедших из реки —
взошедших из реки
как ногти из руки

что остается — голь
бессонной пустоты
шагающие вдоль
бездомные мосты

кто расстается: день —
гора — огонь за ней —
и тающий елень
у тех ночных саней

V, 2013

ЖЛОБИН

— Дух наш бездомен, дух наш беззлобен,
Но мы зовем тебя горачо в
Гомель-Гомель, Жлобин-Жлобин,
Рогачев-Рогачев-Рогачев!

Мы тебя выженим, мы тебя выщеним,
Мы тебя в небочко наше упрем
За этим подъяблонным, за этим подвишенным,
Звездами высушенным Днепром-Днепром.

— Дух ваш бездомен, дух ваш беззлобен,
Что ж вы зовете меня горячо в
Гомель-Гомель, Жлобин-Жлобин,
Рогачев-Рогачев-Рогачев?

Плачь, моя девочка, плачь, моя бабочка,
Вот я, твой дерзкий внучок —
Гретая колбочка, битая баночка,
Жизни на ломаный пятачок.

В банке с колоннами маком рублевым
Ты на ночь меня опои,
Но не взойти мне, ибо изблеван.
И прадеда не вернут мне паи.

V, 2013

Небольшие романы — 13

О ЛИССАБОНЕ

Счастливы города, по каким ходят деревянные трамваи — всегда есть обо что постучать, чтоб не сглазить, было бы что не сглазить. Счастливы и печальны.

Печальны города, по каким ходят восьмидесятилетние дамы из тех восьмидесятилетних дам, что, проходя в дождь мимо банка с зеленой вывеской, раскрывают зеленый зонтик, а у банка с вывеской красной, моментально меняют его на красный. Печальны и счастливы.

Лиссабонские дома облицованы бледно-синей или бледно-рыжей керамической плиткой, но не все и не целиком, так что иногда кажется, будто ты заблудился в руинах какой-то гигантской ванной комнаты.

Круглые столешницы в “Кафе. Пирожковой” на площади короля Педро IV (забуду ли вас, португальские пирожки, как жареные, так и слоеные? — нет, невозможно!) заменяют квадратными. Наступает лиссабонский вечер и будет продолжаться до скончания времени, рядом с десятками тысяч других бесконечных вечеров, качающихся, как прикованные к ядрам утопленники на дне Тежу.

Где-то наверху, на холме, печальные негры играют на барабане. И счастливы.