* * *

сквозь виноградные ряды
видать висячие гряды
с изнанки розовы и сини

а ниже праздный ястребок
кладет себя на пестрый бок
и исчезает в паутине
тесно сияющих лучей
и вот уж он никто ничей
сияюще-незрим двумерен

и вылетает из нигде
по виноградной борозде
черкнувши треугольным зверем
и выскочивши вдалеке
мышь обомлелая в руке
гул возмущенный ос рабочих

вот так ложатся на крыло
кого дугою повело
соколик орлик ястребочек

IX, 2015

Небольшие романы — 12: Обстоятельства образов действий

В ВИНОГРАДНИКАХ. ЭДЕНКОБЕН, СЕНТЯБРЬ 2015 ГОДА

Большая птица стоит против ветра, пошевеливая коротковатыми крыльями: выглядывает в виноградниках мышь. Мыши не видать, птица (это не орел, скорее крупный сокол или небольшой ястреб, не разобрать снизу на ослепиельно отгорающее солнце) закладывает вираж и улетает на гору, в темные каштановые леса. Мышь выходит из-под бурого листа и шевелит усиками — смеется.

Курчавые паруса винограда мелко вздуваются на кораблях с бесконечным числом сопряженных мачт — первая и последняя напряжены тугими вантами. В просвет между кораблями можно увидать самое дальнее море, незримое небо, блаженный остров, куда все они плывут. Пешком туда не дойдешь, хотя проход вот он, — а можно только доплыть на виноградном корабле, если он когда-нибудь стронется с места. Но куда залезть? — у виноградных кораблей нет палуб и трюмов, и ни бака, ни юта. Одни только низкие сопряженные мачты и проволочные ванты, входящие в землю.

Скоро эти паруса сдуются, корабли будут стоять пустые, ободранные. Тогда-то мышке станет не до смеха.

ДАЛЬНЕВОСТОЧНАЯ ПЕСНЯ

Обникают поезда
на мостах взвывающих,
над звездой висит звезда, —
кто их вывесил, мастак? —
на местах взмывающих.

Кто раздрызгал пустоту
по надлунному кусту —
ярус за ярусом, ярус за ярусом! —
кто напрыскал в облака
голубого молока
и зеленым побрызгал стеклярусом?

Кто щуренка и сома
затворяет во тьму коряг,
кто сводит ласточек с ума
и танцует на курях,
кто надменную овцу
шлет в тайгу на смерть ловцу?

Самолет лежит на дне,
погнýтый клевер на носу
поскрежётывает, полуотваленный.
С черной сумкой на ремне,
с круглыми очками на носу,
он во мху, а возле — синий пакет окровавленный.

Это он, это он,
это же он — или другой!
К нам приехал, к нам приехал,
к нам приехал, дорогой!

Это он, это же он,
в небесах бог радио он,
к нам приехал, к нам приехал
мертвый сокол Галактион
Автандилович Сулухадзе.

IX, 2015

Небольшие романы — 11: Обстоятельства образов действий

МОИ КИТАЙЦЫ

Китайцы в марлевых намордниках — повсюду.

Китаянка в кепке, наклонясь, пресердито кричит в телефон — во Франкфурте на вокзале.

Пара китайцев (он и она) поочередно показывают друг другу что-то в своих телефонах и тревожно перекрикиваются, как парочка уток-мандаринок (он и она). Лица их иссиня-белеют в телефонном свету — в поезде Берлин — Франкфурт-на-Одере.

Китаянка, престрого поговорив с мужем, который все делает совершенно неправильно, пьет кока-колу из литровой бутылки. После каждого глотка она звонко рыгает, торжествующе оглядывается и прикрывает рот ладонью. Муж, с целью умилостивить богиню, звонит детям в Китай и протягивает ей телефон из-за стены из трех гигантских чемоданов, установленных им на свободном сиденье. Голос ее становится ниже, она все время смеется короткими очередями, поговорив, отдает мужу телефон и засыпает. В купе поезде Франкфурт — Базель.

Прошло лето, китайцы пропали, улетели на восток. Жду весны.

Извещение Новой Камеры хранения

ОБНОВЛЕНИЕ ДЕВЯНОСТО ВОСЬМОЕ от 2 сентября 2015 г.

СТИХИ
Дмитрий Григорьев. СТИХИ
Алексей Порвин. Стихи из «Поэмы определения» и цикла «Антистрофы»

О СТИХАХ
Валерий Шубинский. ИМЯРЕК, ИЛИ ЧЕЛОВЕК (С) ИЗНАНКИ (О Сергее Чудакове)

Сетевые издания «Новой Камеры хранения»

АЛЬМАНАХ НКХ (редактор-составитель К. Я. Иванов-Поворозник)
Выпуск 62: стихи Дмитрия Григорьева (Петербург), Марии Галиной (Москва) и Ильи Лапина (Петербург)

Небольшие романы — 10: Обстоятельства образов действий

СТАРИКИ В ПОЕЗДЕ

 

Немецкий старик в ботинках, начищенных до смертельного блеска, конспектирует газету. Выходит, полотняные сумки с конспектами бьются о его толстые ноги и поворачиваются вокруг его пухлых рук. Газета остается на сиденье.

Турецкий старик в цветной шапочке, похожей на тюбетейку, но выше, и в обтерханной пиджачной паре перебирает желто-коричневыми пальцами с большими белыми ногтями черешневые четки, вытертые до смертельного блеска и до внутреннего узора. 

 

Итальянский старик во всем белом — от шляпы с прямыми широкими полями до туфель с мельчайшими дырочками, расположенными расширяющимся от пальцев к подъему треугольником. На левой руке, на безымянном пальце, серебряный перстень с яшмой — такой огромный, такой выпуклый и до такого смертельного блеска сверкающий перстень я наблюдал разве что у поэта Генриха Сапгира (лет тридцать назад), что в сочетании с кожаным пиджаком, боцманскими усами и (кажется) бакенбардами придавало ему вид зубного врача на отдыхе. …Итальянский старик увидал на перроне девушку, перебирающую длинными подгибающимися ногами, и заторопился выходить. Конечно, у него оказалась трость с набалдашником.

ПОСЛЕДНИЙ УХОД ПЕРСЕФОНЫ

В пять утра замолчат смертефоны,
В шесть засеются снегом экраны:
То последний уход Персефоны —
Без цветов, без плодов, без охраны.

Тишина с тишиною не дружит,
Не дает ей ни сна, ни покою,
Как последняя ласточка, кружит
Над сползающей в бездну рекою.

Тишина тишины не осудит,
Ей не выклюнет смуглого глаза —
Как последняя бабочка, будет
Плакать крыльями в куполе газа.

Обломил бы я веточку дрока
И за ней бы ушел, тишиною,
Но не знаю последнего срока
И хожу у нее за спиною.

…В семь исчезнут с морей теплоходы
И споткнутся почтовый и скорый,
И сомкнутся последние воды
Над венцом кипарисовым Коры.

VIII, 2015

Небольшие романы — 9: Обстоятельства образов действий

ОБ ОПЬЯНЕНИИ

Поляки пьянеют в дупу или даже еще глубже.

Немцы склонны к ненатуральному веселью.

Русские впадают в задумчивость до слез.

Прочие народы к опьянению не способны вовсе и скрывают это постыдное качество, притворно-страстно чмокая над испорченным виноградным соком или наваливая груды льда в ячменную или кукурузную сивуху, чтобы как-то забить ее отвратительный вкус. Или курят сладкую траву, которая на них действует. Они начинают выть и смеяться.

Если вам встретится в Западной Европе или Северной Америке по-настоящему пьяный человек, поскребите его: он окажется русским, поляком или немцем. Или притворяется.

Небольшие романы — 8: Обстоятельства образов действий

ОКНА В АД

Куда ни глянь, всюду окна в ад.

…иллюминатор стиральной машины, где крутятся в смутно сверкающем барабане носки и рубашки.

…окна подъезжающего поезда; чтó за ними, едва видно: полумрак, уходящие в никуда огни, неясные профили в голубом свете телефонов. Ясно виден только ты сам в сменяющихся затемненных окнах — каков ты есть, каким будешь.

…оркестровая яма. По краям, на медных, что-то временами вспыхивает, как будто музыканты закуривают. Когда они встают и раскланиваются после спектакля, всегда одного-двух недостает — провалились.Но кто считает оркестрантов?

…в какое ресторанное окно мимоходом ни глянешь, за каждым нобискруг — харчевня на пути в ад. Или даже сам ад, где кабатчик — сатана. Блондинки с хвостами тянут пиво из высоких стаканов. Татуированные мужчины со стуком ставят пустую стопку на стол. Или дамы в шанелях сосут устрицу, слегка укалываясь карминными губами, а джентльмены в фиолетовых пиджаках поднимают бокалы с драгоценной пеной выше своих тупеев. Повсюду, даже в какой-нибудь забегаловке на автоколонке, за стойкой у кассы стоит сатана, вытирает руки о передник и постукивет под прилавком копытом. В Средние века была известна только одна харчевня «Нобискруг», сейчас они — все.

Небольшие романы — 6: Обстоятельства образов действий

О НЕЗАМЕЧЕННОЙ ВОЙНЕ

…почему, например, в Кальве только голуби и никаких воробьев, а в Берлине, например, — одни воробьи, пускай немного?.. 

Да и ведут себя эти берлинские бурые, т. н. „полевые“, не как „уличные“, серые нашего детства — нет у них той милой наглости, что позволяла хладнокровно прыгать по столикам уличных кафе, искоса наблюдая за пирожной крошкой, и — цоп, фрррр, улетел! Или старушечьи булки из-под носа у раздувающих зоб сизых и мраморно-красных голубей выклевывать.
Бурые воробушки вспархивают чуть что с тротуара, колотя с неимоверной частотой крылушками (воробышки колотят крылышками, воробушки — крылушками), превращающимися в две полупрозрачные полусферы с коричневатым мельканьем в глубине, и фьють, и фррр, — и нет их, не рассмотреть даже, а на столик их и овсом не заманишь. Колибри какие-то, а не воробьи. Видно, кто-то их до смерти напугал…

А не война ли все это? — спросит сторонний наблюдатель, бездельный обходчик немецких улиц, бездумный съезжатель в немецкие подземелья: одни области остаются за воробьями, другие переходят к голубям, побежденные частично гибнут, частично спасаются в другие местности — словом, всё как всегда. Но как бы ее назвать, эту войну, у всех войн имеются благозвучные имена (тридцатилетняя, франко-прусская, шестидневная)? — ВОЙНА ГОЛУБЕЙ И ВОРОБЕЙ? или ВОЙНА ВОРОБЬЕВ И ГОЛУБЬЕВ?

…Во Франкфурте воробьи, кажется, победили, но с такими потерями, что если встретишь за неделю одного-двух, и то будет хорошо. Немногие побежденные голуби отступили в подземелья метро, к мышам, и ходят там по перрону, подсасывая из лужиц кока-колу и кровь, набираются сил для реванша…
И что, интересно, думают обо всем об этом сороки-вороны, черные дрозды и — в прибрежных городах — белые, будто бы тонко-фаянсовые чаечки и широкие,черноголовые чайки?..

Ну и кошки, конечно.