О НЕЗАМЕЧЕННОЙ ВОЙНЕ

…почему, например, в Кальве только голуби и никаких воробьев, а в Берлине, например, — одни воробьи, пускай немного?.. 

Да и ведут себя эти берлинские бурые, т. н. „полевые“, не как „уличные“, серые нашего детства — нет у них той милой наглости, что позволяла хладнокровно прыгать по столикам уличных кафе, искоса наблюдая за пирожной крошкой, и — цоп, фрррр, улетел! Или старушечьи булки из-под носа у раздувающих зоб сизых и мраморно-красных голубей выклевывать.
Бурые воробушки вспархивают чуть что с тротуара, колотя с неимоверной частотой крылушками (воробышки колотят крылышками, воробушки — крылушками), превращающимися в две полупрозрачные полусферы с коричневатым мельканьем в глубине, и фьють, и фррр, — и нет их, не рассмотреть даже, а на столик их и овсом не заманишь. Колибри какие-то, а не воробьи. Видно, кто-то их до смерти напугал…

А не война ли все это? — спросит сторонний наблюдатель, бездельный обходчик немецких улиц, бездумный съезжатель в немецкие подземелья: одни области остаются за воробьями, другие переходят к голубям, побежденные частично гибнут, частично спасаются в другие местности — словом, всё как всегда. Но как бы ее назвать, эту войну, у всех войн имеются благозвучные имена (тридцатилетняя, франко-прусская, шестидневная)? — ВОЙНА ГОЛУБЕЙ И ВОРОБЕЙ? или ВОЙНА ВОРОБЬЕВ И ГОЛУБЬЕВ?

…Во Франкфурте воробьи, кажется, победили, но с такими потерями, что если встретишь за неделю одного-двух, и то будет хорошо. Немногие побежденные голуби отступили в подземелья метро, к мышам, и ходят там по перрону, подсасывая из лужиц кока-колу и кровь, набираются сил для реванша…
И что, интересно, думают обо всем об этом сороки-вороны, черные дрозды и — в прибрежных городах — белые, будто бы тонко-фаянсовые чаечки и широкие,черноголовые чайки?..

Ну и кошки, конечно.