По поводу моей книги

Довольно давно объявив о выходе собрания моих опытов в стихах и отчасти в ненарративной прозе, я все еще не подарил оное почти никому из тех, кто мог бы,по личным отношениям, на это претендовать. Причина проста: у меня сейчас всего 3 экземпляра на руках. Мои авторские (44 экземпляра на данный момент) находятся в Москве. Какое-то количество обещал привезти в ближайшее время любезнейший Игорь Вишневецкий, но не все, конечно.
Не отправляется ли кто-то из моих достопочтенных френдов в ближайшую неделю-две-три из Москвы в Петербург, вслед Пушкину (или из Петербурга в Москву, вслед Радищеву, а потом обратно), и если да, то не согласится ли он взять и привезти мне экземпляров, ну, скажем, 15? Книги хранятся в Москве близ метро «Академическая», телефон я дам. Объем каждой — 280 страниц стандартного формата, в твердой обложке. В Питере я встречу у поезда. Само собой разумеется, привезшему будет презентован экземпляр книги с сердечной дарственной надписью и исправленными опечатками.

Дуракология-3

Дурак-специалист кое-чем похож на дурака-быстродума, прежде всего высокомерием. Но источники высокомерия у них разные. Кроме того, интеллектуальный багаж быстродума составляет «таблица умножения», то есть система представлений и аксиом, общепринятых в данном кругу в данную эпоху. Дурак-специалист может выдать глупость сугубо индивидуальную и даже интересную. Может он высказать и чужую умную мысль. А может и «таблицу умножения» знать не вполне — по-всякому бывает. Выдает его особый устало-надменный тон, специальный тон «умного человека», с легкой иронией в адрес собеседника-недотепы. Если человек говорит таким тоном — к бабке не ходи, дурак. И чаще всего — именно дурак-специалист.
Специалист обладает талантами и знаниями в какой-то одной области; это может быть что угодно — физиология беспозвоночных, физика полупроводников, история крестовых походов или поэтика раннего Зощенко. В этой области он не только делен, но даже и умен иногда. Высокий статус, достигнутый им в профессиональной сфере, лишает его всякого чувства реальности. Он начинает бомбардировать газеты письмами на политические темы, подписанными «Сидоров, доктор наук». Он высказывает суждения о живописи, экономике, медицине. Он начинает считать себя неотразимым мужчиной и нелепо кокетничает с продавщицами и билетершами.
Дурацких разновидностей много. Есть, например, невинный тип молодого дурака-позера (лермонтовский Грушницкий, и похоже, его меткий на беду свою прототип). У меня был такой приятель в юности. Он стилизовал себя под книжного немецкого бурша, читал Канта и называл профессоров Финансово-экономического института не по именно-отчеству, а просто — «профессор». (Ему казалось, что это очень почетное обращение, а простецкие профессора из бывших директоров заводов воспринимали это как хамство). Есть тип патетического брюзги, регулярно, угрюмо и нелицеприятно критикующего Господа Бога за непорядки и неудобства мироздания. Наконец, существует неообразимое разнообразие дур: от тривиальной «блондинки» до «разборчивой невесты», от восторженно-интеллектуальной коровы до салонной стрекозки, с утонченнейшим видом рассуждающей про Коэльо и Мураками. Но тему дур мы уже затрагивали.

продолжение следует

Возвращаясь к дуракам

Теперь мы переходим к классификации дураков. Это самое трудное и самое интересное.
В числе наиболее ярких типов – дурак-тугодум и его антипод, который мы за неимением лучшего назовем дураком-быстродумом.
Тугодумы – одна из самых обаятельных дурацких страт. Тугодум ничего не принимает на веру, ко всему приходит сам, и постоянно находится в процессе умственной работы, а о многих ли это можно сказать? Беда в том, что работа эта идет у него очень медленно. Вывод, к которому средне-умный человек приходит за десять минут, у него занимает месяц. На сопряжение двух простейших идей уходят годы. Но зато ничего не может сравниться с потрясением тугодума, осознавшего нечто для себя новое.
Например, он понимает, что дважды два – четыре.
Несколько лет он больше ни о чем не может говорить, и недоумевает, как это других людей может что-то другое занимать, когда дважды два – подумайте только – четыре!
По аналогии он считает, что и дважды три – четыре. Но вдруг ночью его осеняет: он понимает, что дважды три – шесть!
И он взволнованно говорит, раз, и другой, и третий:
— Понимаешь, к чему я пришел. Дважды два-то четыре, но дважды три, как ни странно – шесть! Вот ведь в чем загвоздка!
Хуже всего, когда у тугодума от избытка напряжения слетают винты, и он решает, что если дважды три – не четыре, а шесть, то дважды четыре – двадцать девять. Переубедить его в этом, как правило, не удается.
Быстродум, напротив, чрезвычайно легко усваивает таблицу умножения, но больше — ничего. Усвоив таблицу умножения, он немедленно проникается чрезвычайной гордостью и начинает верить, что сам ее только что придумал. Последующая жизнь такого человека посвящается изложению таблицы умножения. Быстродум говорит и пишет с огромной скоростью, сыплет парадоксами, рассказывает истории, иллюстрирующие его мысли, но мысли эти всегда сводятся к тому, что семью семь – сорок девять, а шестью восемь – сорок восемь. При этом быстродум исполнен презрения ко всем, не знающим, сколько будет девятью девять, и ненависти ко всем, считающим, что в мире есть мудрость помимо таблицы умножения.

Продолжение следует

О дураках

Для начала — что есть дурак? Все мы в каких-то областях жизни неумны. Существуют на редкость парадоксальные примеры сочетания ума и глупости. Особенно у женщин.
У меня была одна приятельница. Она всегда была на редкость точна, проницательна и остроумна в оценках людей и ситуаций. Послушаешь — умница умницей! Но жизнь ее представляла (и до сих пор представляет) собой нечто невообразимое. Бывшая актриса, она в начале девяностых из-за житейских причин занялась бизнесом. Блестяще используя свой театральный талант, она легко добывала начальные средства, брала кредиты, завязывала знакомства с нужными людьми, нанимала самых разных работников… На какой-то стадии, чаще всего на предпоследней, происходила какая-то непредвиденная мелочь, и поскольку вся конструкция была шита белыми нитками и основана на десятке мелких обманов, она рушилась. Работники не получали денег, нужные люди обижались, а моя знакомая голодала, пока не придумывала новый миллионный проект, в другой области. В девяностые годы так жили многие, но она, повторяю, и сейчас живет так же. В личной жизни происходило то же самое, если не хуже. Среди известных мне романов, сожительств и браков этой женщины — красивой и обаятельной — не было ни одного, который не оказался бы полной катастрофой…
И в то же время я знал дам, которые не могли произнести ни одной фразы, не сморозив глупости, и при этом были успешны и в личном, и в профессиональном плане.
Рабочее определение: дурак (дура) — это мужчина (женщина), не осознающий (не осознающая)специфики и границ своего ума. Некоторым разумнее не заниматься предпринимательством (мне, скажем); другим — не говорить о литературе, о политике, а лучше всего — вообще ни о чем отвлеченном; третьим — не говорить ни о каких конкретных житейских делах, а только о литературе и политике; четвертым вообще лучше помолчать; пятым не надо и пытаться жениться (выйти замуж)…
Людей, умных во всем, нет. Люди, глупые во всем, иногда бывают. Но редко. Это особого рода уникумы, заслуживающие отдельного разговора.

(продолжение следует)

А вот это интересно.

Из интервью с пианистом Кисиным:

http://www.izvestia.ru/culture/article3106179/

«Я читаю стихи на русском и на идиш, а Депардье — их переводы на французский. Это Пастернак, Волошин, Ахматова, Блок, Набоков, Лера Авербах. Из еврейских поэтов — Рахел Корн, Перец Маркиш, Мойша Шульштейн, Яков Гладштейн, Аврахам Суцкевер, Кадий Молодовский, Левик, Цейтлин…»

Допустим, Кадья Молодовская — женщина (это ошибка интервьюера) — но все равно, может быть, это и в России привлечет внимание к великой и забытой (а существовавшей всего полвека назад)поэзии на идише. Интересно, как Кисин ей заинтересовался и где он учил язык? Дома человек его возраста (лет 35) выучить идиш уже едва ли мог.

Но кто такая Лера Авербах?

Пригов

Прозрачные сосны стояли
Меж ними стояли прекрасные ели
Но все это было когда-то вначале
Когда мы и ахнуть еще не успели
Все это по-прежнему где-то стоит
Но мы уже мимо всего пролетели
И мимо сосны, что прозрачна на вид
И мимо прекрасной и памятной ели
Куда ж мы спешили-летели?
И где отошли от летучего сна? —
Да там, где уже не прозрачна сосна
И где не прекрасны , но памятны ели.