«Дурацкая модернизация и инновация»

Восполняю отпускные долги.
Вот какие мысли приходят в голову при чтении подобных записей.

Двадцать лет справедливо негодовали на недофинансирование науки и образования. Десять лет издевались над гэбней, для коей страна — «придаток к трубе», которая не заботится о развитии всего ученого и высокотехнологичного.

Но вот — свершилось. Поощрять науки изволила Елисавет. И что? Довольны? Какое там! «Ха-ха, дурацкая модернизация! Хи-хи, гэбня придумала нанотехнологии! Как хорошо странам, где этого нет!»

Чего нет? Понятно, что будет много пустой болтовни и пиара. Но деньги-то отпускаются, и немалые. Конечно, часть украдут. Часть (еще большую) потратят на пустяки и бессмыслицу. Но все равно- что-то останется. И совершенно непонятно, как можно по этому поводу огорчаться, при любой степени ненависти, допустим, к этой власти, к конкретным Медведеву и Путину. Даже гитлеровские автобаны не несут ответственности за прочие деяния своего чудотворного строителя.

Есть, конечно, одно предположение. На самом-то деле никакие высокие технологии свободомыслящей интеллигенции не нужны были — это был повод кольнуть начальство. Более того, попытка государства как-то простимулировать прогресс раздражает российское образованное сословие, напоминая ему о его собственных корнях. Не случайно два самых ненавистных современной интеллигенцими исторических персонажа — Петр Великий и Михайло Ломоносов, то есть именно те люди, которым она, интеллигенция, более всего обязана своим бытием.

Но это — отдельная тема.

Будущее Крыма

Пока москвичи и петербуржцы, к искреннему моему восхищению, не только выживали при 37-39 градусах (а москвичи и при смоге), но и что-то еще делали, на работы какие-то ходили — я с супругой и ребенком нежился в Крыму при температуре воды 29 градусов, а воздуха ненамного больше.

В селении Поповка близ Евпатории ныне на главной улице — сплошная торговля всем необходимым отдыхающему: фруктами, надувными крокодилами, крымским портвейном, металлическими херами, в ценнике именуемыми «вешалка для шляпы», телефонными карточками etc. В каждом втором доме — кафе. В каждом третьем — валютообменник. На неглавных улицах в каждом домохозяйстве «миниотель». По пляжу водят верблюдов для катания, обезьян и удавов для фотосъемки. А ведь, когда я впервые попал сюда четыре года назад с легкой руки И.В.Булатовского и в его замечательном обществе,здесь было дикое поле, степь бескрайняя! Обменять деньги и купить персиков ходили за километр.

Короче говоря, Крым превращается в Турцию. И скоро превратится окончательно, вернувшись в состояние 1783 года. Кто не верит: на пляже в Поповке уже появились настоящие немцы! Что они там делают — не знаю, но признак верный и неотвратимый.

И даже понятно, как это произойдет. Как я понимаю, возвращение в Крым татарского народа уже в основном состоялось (во всяком случае, фруктоторговое и рестораторское дело прочно в руках коренного населения, без всяких азербайджанцев и прочих иноземцев). Но ресурсы еще есть: в Узбекистане, далеко не процветающем, найдет достаточное количество узбеков, готовых ради переселения в Таврию выдать себя за потомков ссыльных крымотатар; а в Турции — до 6 миллионов потомков эмигрантов времен Екатерины II. Представим себе, что хотя бы еще 500-700 тысяч тюрок переселяется в Крым. Поскольку татары в Крыму — опора «оранжевых», можно допустить, что при очередной победе БЮТ на обеукраинских выборах киевские власти начнут поощрять иммиграцию. И вот — при первом же политическеом кризисе в стране отюрченный Крым объявляет независимость. Турция признает ее, как признала Северный Кипр. Россия и Украина молча соглашаются со status quo назло друг другу. России, может быть, удается под шумок выторговать Севастополь и дом-музей украинского поэта Чехова.

Что дальше?

Степное виноградарство умирает, конечно — но оно и так уже в упадке с горбачевских времен. Зато каких новых высот достигнет туриндустрия!

На всякий случай: это была шутка. А то тут, в ЖЖ, не все понимают.

СТРЕКОЗЫ НАД ДЕТСКОЙ ПЛОЩАДКОЙ

Над пятицветным паровозом,
в морской упершимся тупик,
над мелких бестий хороводом
съедобных, хищных и тупых,
туда-сюда и никуда
(туда – где падает и пляшет
многоугольная вода,
где крошка-конь ракушки пашет,
и никуда – в просвет мгновенный
между ветрами, в паровой
короткий вдох и выдох пенный
Левиафана) зыбкий свой
бригады тихих монопланов
в закатный час ведут маршрут:
планируют, за ветви канув,
и сумерки телами трут –
над плоским зайцем деревянным,
качелью, брусьями, песком,
над резким и непостоянным
жужжаньем в тупике морском,
на вест и норд, восток и юг
летят – и улетели вдруг.