В 1981-1982 годы, когда в одной из свободных аудиторий Финансово-Экономического института собиралось ЛИТО Олега Юрьева (которому самому тогда было двадцать два года и который был этого института пятикурсником) — в другой аудитории шел семинар по управлению, время от времени, по словам очевидцев, прерывавшийся истошным криком руководителя: «А ты, Чубайс, вообще замолчи!» (Чубайс был аспирантом конкурирующего института, Инженерно-экономического, и заходил на огонек).
На этих наших посиделках в институтских аудиториях была и Оля Мартынова (они с Олегом уже были вместе), и Мякишев, и кто-то еще; Закс заходил в гости вместе с другими «сосноровцами» — Аллой Смирновой, Машей Трофимчик. А рядом — Чубайс. Я думаю, он ощущал исходившие от нас токи, проникся ими. И именно потому-то он впоследствии и учредил премию «Поэт»! Мог ли он предвидеть, что ее дадут Его Превосходительству Аполлону Снеговичу и послушнице Олесе?

Писатель Олег Юрьев создал живой журнал

http://oleg-jurjew.livejournal.com/

Интересно, что «Солярис» — чуть ли не единственный фильм Тарковского-сына, где нет стихов Тарковского-отца. Хотя в «Рублеве» тоже нет, конечно. Зато в ужасном американском «Солярисе» читают Дилана Томаса:

And death shall have no dominion.
Dead men naked they shall be one
With the man in the wind and in the west moon —

etc.
Эти стихи когда-то, лет двадцать назад, замечательно перевел Дмитрий Закс. Рефрен он передал так:

…И смерть не будет властна.

По-моему, его перевод не напечатан.
А переводы Сергеева и Штейнберга мне не нравятся. Хотя у Штейнберга, с учетом его собственной поэтической индивидуальности, Дилан Томас мог бы и получиться.

Кстати: почему-то, если в голливудском фильме читают хорошие стихи — верный знак, что сам фильм ужасен. «Четыре свадьбы и одни похороны» чего стоят!

Оказывается, Грабовой объяснял: червяки, выползающие из могил — это и есть воскрешенные. В них души ваших близких. То есть можно держать червячка в баночке и верить, что это — покойный супруг. А можно разрезать червячка надвое — будет целых два супруга.
Обычно реальность похожа на неважную литературу. Но тут — настоящий Свифт. Или Лем-покойник.

Интересно, насколько разные чувства вызывает лирическая неточность — в зависимости от индивидуальной поэтики и заданного ею контекста.
Я не слишком люблю знаменитое стихотворение Тарковского «Земное» из-за его двух последних строк:

Ну, что же,прощай, олимпийская скрипка
Не смейся, не пой надо мной.

Что за бред — какая «олимпийская скрипка»? Олимпийская — кифара, флейта, арфа. Скрипка — у Страдивари, скрипка — у Александра Герцевича.
А вот у Заболоцкого в «Рубруке» совершеннно не шокирует, а наоборот, радует, как внезапно всплывшее обэриутство:

Но богом был он в высшем смысле,
В том смысле, видимо, в каком
Скрипач свои выводит мысли
Смычком, попав на ипподром.

По-моему, это скрипач на ипподроме (даже не на крыше), с которым невесть почему сравнивается монгольский воин, великолепен именно своей загадочной нелепостью. «Дядя Тыко Вылка».