http://www.openspace.ru/literature/projects/79/

— российский коллаборационизм в дни Второй Мировой.
Сразу два сюжета в ЖЖ.
Первый особенно болезненный и отчасти оглушающий, в связи вот с этой публикацией:

http://www.kultura-portal.ru/tree_new/cultpaper/article.jsp?number=411&rubric_id=100412&crubric_id=1001721&pub_id=335633

В числе нескольких дискуссий в ЖЖ — одна с моим участием:

http://kritmassa.livejournal.com/112515.html

Теперь несколько размышлений «на холодную голову», насколько в связи с этим голова может быть холодной.

Факт сотрудничества Филистинского в оккупационной прессе несомненен. Единственная известная мне его статья из «За Родину» (про Флоренского) никаких гадостей вроде «жидобольшевизма» и пр. не содержит. Если он был редактором газеты (что легко проверить, добравшись до газетного читального зала РНБ или РГБ)- он естественно, несет ответственность за все содержание газеты, а оно в целом не могло не быть мерзким и подлым.

Версия о его службе в гестапо (или полиции) и самоличных злодействах вроде бы была в советской прессе 60-х, но никто из нормальных людей тогда этому, естественно, не верил. Это и впрямь очень малодостоверно: редактор газеты одновременно возглавляет полицию? полицейский начальник лично колет яд душевнобольным (врачей, что ли, нет)?

С другой стороны, именно неправдоподобие и смущает: если этот новгородский историк готов публично сообщать ТАКОЕ про почтенного и заслуженного, уже покойного, человека, должны же у него быть хоть какие-то документы? Не может же он не понимать, что рискует по меньшей мере профессиональной репутацией. А по большей мере дело может дойти до суда: есть же у Филиппова наследники. Теоретически возможно, конечно, что он некритически воспользовался какими-то фальшивками, изготовленными КГБ в 60-е, когда Филиппов был известным эмигрантским публицистом. Но трудно поверить, что историк настолько непрофессионален.

В принципе, кое-что можно уточнить, и не обращаясь в архивы ФСБ с их сложной процедурой доступа. В 1945 во всех городах создавались «Комиссии по расследованию преступлений оккупантов». Отчеты этих комиссий лежат и всегда лежали в обычных городских архивах. Кто какую должность в оккупационной администрации занимал, по ним выяснить можно.

Гораздо достовернее и гораздо печальнее история с Егуновым. Печальнее потому, что Филиппов — видный историк литературы, неплохой стихотворец второго ряда, публикатор Мандельштама, Ходасевича. Цветаевой и пр., но Андрей Николев (Егунов) — замечательный поэт и прозаик, без которого русская литература XX века (та ее часть, которая мне особенно близка) совершенно неполна. Хотелось бы, чтобы биография его была такой же свободной от соприкосновения (кроме страдательного) с подлостью и грязью века, как его строки. Придется примириться с тем, что это не так. Злодейств он не творил, но творить их, видимо, косвенно помогал.

А теперь второй текст — замечательно интересный дневник интеллигентной коллаборационистки:

http://militera.lib.ru/db/osipova_l/01.html

Вот что думается по этому поводу…

Получается, что (за редкими исключениями) единственным способом сохранить себя от советской культурно-антропологической перековки была культивация в себе слепой ненависти к этой власти, переходящей в автоматическое сочувствие любым ее врагам, ненависти беспредметной, потому что и любви к России (о чем честно сообщается) уже нет. А это замечательное умение подгонять все факты под свою картину мира, а эта убежденность, что весь «народ» (кроме, может, некоторых евреев) думает и чувствует так же точно — и тут же рядом с правильным народом появляется неправильное «население»… Ведь этот тот же совок, только с изнанки — такое идеологическое (само)упрощение и уплощение. То есть перековка все равно происходила. Или эти люди были такими же до всякой советской власти? И также точно ненавидели самодержавие?

Есть подозрение, правда, что ненависть эта держалась в большом секрете от себя самих до приближения линии фронта.Тогда все еще хуже.

К чести дамы — в ходе живого наблюдения за немецкими освободителями она отчасти сумела скорректировать свою картину мира. В последних записях она уповает на Власова, в котором видит «третью силу».

Недавно мне пришлось (по одному делу) прочитать «Историю Московского университета», изданную в 1955 году, и я еще раз обратил внимание на одно давно занимавшее меня обстоятельство.
Понятно, что идеология начала 50-х — националистическая, антикосмополитическая, державная. При этом видимые предшественники этой идеологии — Уваров, Шевырев, Погодин — объявлены реакционерами и преданы всяческой хуле (даже «Библиотеке поэта» досталось за издание ранних стихов Шевырева), тогда как Герцен, Грановский и проч. либералы-западники всячески канонизированы и прославлены.

Прекрасный Игорь Булатовский подарил мне на день рождения прекрасную книгу — толстый том Целана, билингву, с приложением писем, изданный «Ad Marginem». И из этой прекрасной книги я узнаю неприятнейший факт: Целан переводил «Бабий яр» Евтушенко и упоминает об этом без отвращения.

Мудила Страшный

http://www.newsru.co.il/mideast/09jan2009/oketz304.html

Две недели назад один мой знакомый бизнесмен, проваренный в дефолтах, как соль, смеялся над теми, кто обещает скорое подорожание нефти…
Видимо, это самая загадочная и непредсказуемая область экономики.
И все же: как сейчас, задним числом объясняется тот факт, что все 90-е годы, невзирая на изрядный рост мировой экономики, нефть оставалась дешевой? И возможно ли, по мнению экспертов, повторение этой ситуации?

В этом году, между прочим, исполняется сто лет «Вехам». Практически все, что написано в этой книге о русской освободительной интеллигенции, доселе справедливо. Но есть и изменения.

1)Сто лет назад освободительная интеллигенция противостояла власти, защищая интересы Страдающего Народа (как она, интеллигенция, этот Народ себе воображала). Ныне в роли Страдающего Народа выступают разве что сотрудники ЮКОСа. Допустим, до «народных масс» нам сейчас дела нет. Но и о защите собственных, классовых интеллигентских интересов речи не заходит. Никто не требует повышения зарплаты научных работников или отмены налогов для интеллектуальных издательств, к примеру.
2) Сто лет назад у освободительного движения существовали конкретные общие требования, касающиеся экономической, национальной и пр. политики. Сейчас мало-мальски конкретное требование, в сущности, только одно: дайте/верните демократию. При этом каждый мало-мальски вменяемый оппозиционер (не совсем «демшиза») понимает, что нынешняя власть народом, в целом, поддерживается, и что на демократических выборах она же и победила бы, просто с несколько большими хлопотами. Таким образом, мы требуем, чтобы эта власть и этот народ заключили между собой контракт не в тех формах, которые они сочли для себя удобными, а в тех, которые считаем правильными мы.
3) Сто лет назад освободительная интеллигенция в целом апеллировала к насилию, сочувствовала насилию или как минимум признавала революционное насилие как меньшее зло. Сейчас на подобные вещи наложено табу, и это хорошо. Это единственное, чему мы научились. Но страсти кипят, требуют выхода, и не находя его, выливаются в бессмысленную и саморазрушительную агрессию, несовместимую с нормальной творческой деятельностью. Террорист может быть страшен, но он не жалок. Гимназист с портретом Савинкова или Гершуни за пазухой, устраивающий «химическую обструкцию» может быть смешон и противен, но не жалок. А человечек, орущий в ЖЖ (или даже в газетке): «долой Путина!», «долой Путина!» — твердо зная, что никто никогда не обратит на это внимания, а сам Путин и о существовании-то его не узнает, и от этого знания распаляясь еще больше… Он жалок донельзя.

в нашем доме. В смысле новогодних обычаев.
В прошлом году мы впервые отказались от оливье.
В этом году — от советского шампанского.
Пили под бой курантов калифорнийский мускат и закусывали креветками. Очень вкусно.