обращаю внимание на мой приоритет
http://shubinskiy.livejournal.com/22517.html
Но сейчас, конечно, в первую очередь следует переименовать саму Либерально-демократическую партию. Например, в Вольнолюбиво-Народовластное Согласие.
обращаю внимание на мой приоритет
http://shubinskiy.livejournal.com/22517.html
Но сейчас, конечно, в первую очередь следует переименовать саму Либерально-демократическую партию. Например, в Вольнолюбиво-Народовластное Согласие.
Синий по центру, по краю сиреневый
Воздух без бесов и лес, где ни пса:
Все бы путем, кабы шкуркой шагреневой
Не убывали к ночи небеса.
Что небеса – и земля истончается:
Полые корни в снегу и в пыли…
Воздух отцвел, и другой источается
Свет и не свет от небес и земли.
Желтое в центре, а с краю лиловое,
Всунувшееся из тьмы и нетьмы,
Идолище трехчетветьеголовое
Будет начальством у тихой зимы.
Приснился русско-еврейский графоман Аркадий Иткин (1873-1939), перед которым (я во сне этом всем говорю) меркнет русской-армянский графоман Константин Гургенов. О существовании Иткина я узнаю (во сне!) из посвященной ему статьи-некролога Ходасевича, написанной за несколько месяцев до его, Ходасевича, смерти. Там описана биография Иткина (внук двух раввинов, сын таврических колонистов и т.д.). Приведены два длинных стихотворения, одно очень смешное (в духе статьи «Ниже нуля»), второе менее. Запомнилась только первая строка менее смешного стихотворения:
Логистика в борьбе с национальной демократией..
Где кривые березы, как битые трефы,
Лежат по границам собачьей страны,
Где лысые елки, как лысые грифы,
Кричат на луну и боятся луны,
У чернолюдков их черное злато
Нам колами-кайлами западло отбивать.
Мы убежали, и теперь мы на воле,
И мы будем на воле вдвоем воровать.
Но косматые елки, как косматые графы,
Все тискают рóман про мор и вину,
И весною под снегом просыпаются трупы,
Чтоб услышать известья про мир и войну.
И ползет этот поезд, и черное злато
Для войны и для мира везет в пустоту.
А где этот поезд? – ты спросишь когда-то.
Ах, где он, тот поезд. Давно уже тю-тю.
Ничего не осталось, остался лишь запах
Провезенного кем-то когда-то угля.
Он везде, он у гулек в натруженных зобах,
И однажды им станет родная земля.