С большим удивлением выяснил, что поэт Дмитрий Соколов и известинский публицист Соколов-Митрич — один и тот же человек.
http://www.openspace.ru/literature/names/details/11524/
С большим удивлением выяснил, что поэт Дмитрий Соколов и известинский публицист Соколов-Митрич — один и тот же человек.
http://www.openspace.ru/literature/names/details/11524/
все, любящие Олега Юрьева, его стихи, прозу и пьесы, поздравляют его, а также себя самих с его 50-летием.
По этому поводу — стихотворение, посвященное Олегу (посвященное не в связи с его «содержанием», а с какими-то тонкими внутренними причинами, как это обычно и бывает у стихотворцев).
Написано оно было ровно половину его жизни назад, в 1984 году. Той весной и тем летом почти на моих глазах (поскольку я тогда бывал у Олега Юрьева и Ольги Мартыновой очень часто, несколько раз в неделю) были написаны пьесы «Мириам» и «Маленький погром в станционном буфете» и цикл «Стихи к ночи». Я до сих пор поражаюсь — не талантливости этих стихов и пьес (это само собой, тут ничего другого ждать и не приходилось)- а их поразительной точности и зрелости. Зрелости понимания формы и миропонимания, особенно впечатляющей, когда смотришь на иных 25-летних людей.
С тех пор Юрьев написал великое множество замечательного — в том числе и в самое последнее время; но одних лишь текстов 1984 хватило бы, чтобы его место в истории русской литературы было прочным.
Можно добавить, что сообщество, известное как «Камера хранения», возникло именно в том году.
Ну, а теперь старые стихи. Они юношеские (мне было всего 19, и я-то как раз никакой особенной зрелостью не отличался). Но я люблю их.
рекламирую новые книги упомянутых в предыдущем посте Игоря Булатовского и Ильи Кучерова.
«Стихи на время» Булатовского — новая блестящая по мастерству и оригинальности книга одного из лучших современных поэтов. Стихи последних трех лет.
«Стихотворения» Ильи Кучерова — маленькое «избранное» сильного и тонкого лирика, недооцененного по причине своего программного «дилетантизма» и отдаленности от литературной среды.
Обе книги изданы в серии «Русский Гулливер».
Осенью в ней же ожидается новая книга Ольги Мартыновой.
Покупать книги этой серии лучше почему-то в магазинах «Наука».
вызванным пребыванием на летних квартирах близ Ладожского канала, вне Всемирной Сети, даю ссылку:
http://www.newkamera.de/
КАМЕРА ХРАНЕНИЯ. ИЗВЕЩЕНИЕ ШЕСТЬДЕСЯТ ПЕРВОЕ
СТИХИ
Александра Белякова
Алексея Порвина
Арье Ротмана
Валерия Шубинского
О СТИХАХ
Игоря Булатовского:
Леонид Дубшан. «МОЖЕТ БЫТЬ, НЕ НАПРАСНО…»
Олег Юрьев. Предисловие к кн. И. В. Булатовский, «Стихи на время», М., 2009
АЛЬМАНАХ НКХ
Выпуск 26: Стихи Валерия Шубинского (Петербург), Алексея Порвина (Петербург), Натальи Горбаневской (Париж), Александра Месропяна (хут. Веселый Ростовской обл.) и Марка Кирданя(Москва)
ОТДЕЛЬНОСТОЯЩИЕ РУССКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ:
Илья Михайлович Зданевич (1894 — 1975) / Константин ? Гургенов (? — ?).
Однажды дева сидела у ручья…. Предложено О. А. Юрьевым
НЕКОТОРОЕ КОЛИЧЕСТВО РАЗГОВОРОВ
Валерий Шубинский: Повременные заметки
4. Последний поэт (об Арсении Тарковском)
В связи с чем хотел бы специально порекламировать мои повременные записки.
На данный момент таковых записок вывешено четыре.
Из них первая — про одно из стихотворений Заболоцкого
Это случилось после смерти человека – вполне вероятно, что он просто умер от разрыва сердца под пение иволги, а вся битва происходила лишь в его сознании. Но он знает, о чем говорит он, о какой «победе торжественной». Он как тот разведчик из старого фильма, который пьет «за нашу победу».
Над кем же его победа? Не над советской же властью? Смешно сказать, но и над ней тоже, но только потому, что она взяла на себя задачу стеречь мертвые слова и стертые образы от непредсказуемой стихии искусства, а взялась она за это потому, что всегда бралась за то, что в других обществах превосходно делает рынок.
В данном случае устеречь не удалось.
Вторая — о четырех петербургских поэтах: Дм.Григорьеве Игоре Булатовском, Илье Кучерове и Дмитрии Болотове:
Григорьев — поздно родившийся поэт из начала нашего «Бронзового века», Кучеров – из его середины, а Болотов – один из раньше времени явившихся вестников его заката (а вот Булатовский соединяет в себе, в рудиментарном виде, все его этапы)
Третья — о Евгении Кропивницком, Яне Сатуновском и немного вообще о лионозовцах:
Лионозовцы, по всей видимости, ощущали себя кем-то вроде людей, которые после ядерной катастрофы честно высекают настоящий каменный топор, в то время как другие торгуют уцелевшими деталями машин и собирают из них симпатичные, но неработающие устройства. В пятидесятые годы это было вполне адекватное мировосприятие. Но потом произошло непредсказуемое: та линия поэзии, которая претендовала на прямое наследование высокой модернистской традиции, стала чрезвычайно разрастаться и усложняться, и, что важнее всего, стало очевидно, что не все в ней – подделка или неудача. Этого не должно было случиться. Все было против этого – история, социология… Но «жизнь победила смерть неизвестным науке способом». А значит, лионозовская стратегия потеряла внутренне обоснование. Она стала лишь вариантом стилистических поисков.
Четвертая об Арсении Тарковском и, в частности, об отношении к нему шестидесятников.
Бродский и лучшие из его сверстников создавали многомерный поэтический язык почти с нуля, и им даже вредно было знать, что есть нестарый человек, получивший его по наследству и сохранивший это наследство. Это знание повело бы их по ложному следу. Им-то никакого прямого наследства от той же Ахматовой не светило (пусть даже она сама хотела бы его им передать — не смогла бы), и они это понимали, а кто не понимал, из тех ничего и не вышло.
Пятый текст будет несколько острее и полемичнее предыдущих. Ждите!
Когда родилось ухо
Заныла завируха:
«Привет, дружок!
Лежи в постели белой
И ничего не делай,
А только слушай, глупенькое,
Мой рожок».
Но только глухо, глухо
Родившееся ухо,
И как не вей,
Твой вой ему не слышен,
Как звон тщедушных вишен,
Причмокиванье пашенок,
Стон ветвей.
Где переходят реки
Казаки или греки
И роют ров,
Где сполохам багровым
Ночь отвечает ревом
Больных и недокормленных,
Злых коров,
Где вскрикивает кочет
И поезда грохочут
Ему слышна
Урчащая, как пламя,
Шуршащая, как знамя,
И чем-то набухающая
ТИ-ШИ-НА.
Ее все прибывает,
А иногда бывает —
Случайный звук
В ней глухо раздается,
Как бы со дна колодца:
Жужжание, поскрипыванье,
Мерный стук.