Город без тишины

На днях со мной было следующее происшествие.
Мне нужно было сделать звонок по мобильному телефону. В метро, где я находился, было шумно — но у меня были свободные полчаса, и я решил выйти на поверхность земли. Оказалось, что в фойе метро тоже говорить по телефону трудно — беспрерывно звучат рекламные объявления. Я вышел на улицу — это была Сенная площадь, часов десять вечера. Шум машин, голоса прохожих — говорить по телефону нельзя. Место живое, многолюдное, по полуночи открыты десятки кафе и магазинов. Захожу в одно кафе — музыка. В другое — еще более громкая музыка. В магазин — и там музыка. Говорить по телефону невозможно.
Другими словами, выяснилось, что в центре города, в вечерний час — нет ни одного мало-мальски тихого места. Кроме подъездов и подворотен, но они закрыты на кодовые замки.

http://kirillankudinov.livejournal.com/154500.html?view=1836420#t1836420

Эта дискуссия заставила меня задуматься вот о чем: а как я составлял бы хрестоматию поэзии второй половины XX века для школьников?
Существует три варианта.
Первый — составить книгу стихов, которые я лично люблю, и изъять из нее все, что непонятно школьнику 9-11 классов, не самому глупому, даже не среднему, но и не самому профессионально продвинутому. То есть — не мне в этом возрасте, но моим друзьям-товарищам, мальчикам и девочкам из, как правило, интеллигентных или полуинтеллигентных семей, готовившимся не в поэты, а, скажем, во врачи. А также то, что явно не пропустит минпросовская цензура (например, откровенную эротику).
Второй — составить историко-литературную хрестоматию, понятную этой аудитории.
Третий — составить хрестоматию с историко-культурным уклоном.
Разница между вторым и третьим вариантом принципиальна. Есть очень здравая мысль М.Айзенберга о том, что некоторые явления занимают ничтожное место в истории искусства и важное — в истории культуры. Например, Илья Глазунов. В «историко-литературной» хрестоматии Евтушенко не будет, или он будет представлен одним-двумя стихотворениями. В историко-культурной ему будет уделена целая глава.
Единственная хорошая антология поэзии русской поэзии второй половины XX века (составленная М. Шейнкером и вышедшая в 2002 году в издательстве «Слово» — в реальности антология поэзии 40-60-х годов)носит «историко-культурный» характер. Она начинается Андреем Николевым и заканчивается Леонидом Аронзоном — прекрасное начало и прекрасное завершение. Но в антологии находится место и Ошанину с Долматовским, и тем же Евтушенко с Куняевым. Порочность этого метода в том, что практически невозможно определить границу «культуры». Если включаем Долматовского, почему нет Василия Федорова и Николая Доризо? Если есть Василий Федоров, почему нет Эдуарда Асадова? Если есть Энтин и Тальков, почему нет Михаила Круга и Шуфутинского?
На мой взгляд, делать для школьников антологию такого типа — глупо. Антологию историко-литературного типа — тоже. Объяснять старшекласснику отличия «Московского времени» от метареалистов, хеленуктов от СМОГистов — значит грузить его заведомо ненужными вещами.

Поэтому я бы пошел по первому пути. Стихи я бы дополнил отрывками из воспоминаний, воспроизводящими колоритные особенности литературной жизни в ту или иную эпоху. Например, из воспоминаний Елены Шварц о ленинградском андеграунде 70-х. Поместил бы фотографию какого-нибудь самиздатского журнала. И отрывок из «Трепанации черепа» Гандлевского — о Москве той же поры…

А теперь — список некоторых стихотворений, которым могло бы найтись место в такой хрестоматии/антологии/книге для чтения:

Тарковский — «О нет, я не город…», «ВОт и лето прошло…», «Пляшет перед звездами звезда…», «Я в детстве заболел…»
Сергей Петров — «Поток персеид». «Сегодня о тебе подумал в первый раз…», «Тучи громыхали…»
Д. Максимов — «Поэт на Лиговке»
Липкин — «В мире трав»
Слуцкий — «Старухи без стариков»
Соснора — «Смерть Бояна», «Я всадник, я воин…», «Латвийская баллада», «Хутор у озера»
Бродский — «Рождественский романс», «Ни страны,ни погоста…», «Шесть лет спустя», «Как жаль, что тем, чем стало для меня…», «Любовь», «Я был только тем, чего…».
Рейн — «Преображенское кладбище в Ленинграде»
Аронзон — «Утро», «Уже в печальном умиленьи…», «Я и природу разлюбил…», «Все лицо.Лицо -лицо…», «Боже мой, как все красиво…»
Вольф — «Лежит в траве большой зеленый лист…», «Мне на плечо сегодня села стрекоза..», «Кто там ходит так тихо в траве..»,»Вот дурная река…».
Уфлянд — «Говорят заключенные»
Ахмадуллина — «Маленькие самолеты»
Красовицкий — «Шведский тупик»
Горбаневская — «Лаковым летом, маковым…»
Горбовский — «На уроке анатомии»
Кушнер — «Ты птицу белую сажаешь…»
Рубцов — «В горнице моей светло…»
Олег Григорьев — можно выбрать очень многое, например, «Лента Мебиуса», «Яблоко», «Смерть прекрасна и так же легка…», многие четверостишия.
В. Некрасов — «И я про космическое»
Сапгир — «Дети в саду»
Ю. Кузнецов — «Китобой»
Кублановский — «Комарика в мае…»
Жданов — «Баллада»(про птицу), «Мелкий дождь идет на нет», «Зима».
Еременко -«В густых металлургических лесах»
Седакова — «Вода-крестьянка», «Поэт есть тот,кто хочет то, что все…»
Айзенберг — «Вся земля уже с наклейками…»
Пригов — «Прекрасные сосны стояли..», «Течет красавица Ока..», «Я часто о том размышляю сегодня…». «Нам всем грозит свобода…»,
Гандлевский «На смерть И.Б.»
Кривулин — «Сверхлюди в детстве»
Шварц — «Зверь-цветок», «Десятисвечник», «Как эта улица зовется…», что-то из «Лавинии» (про Теофила, про «чудище в башне»), «Песня птицы на дне морском».
Стратановский — «Суворов» (требуется исторический комментарий, но небольшой), «Сомнения старого волхва», «Война в провинции».
О. Юрьев — «Небосвод полуночи…», «В садах только наших в апреле…», «В раю,должно быть, снег…»,»Ласточка»
О. Мартынова — «Сумасшедший кузнечик», «Бог, судьба и случай пьют чай с сухариками»
И.Булатовский — «Проспект»
И. Вишневецкий — «Та стрекоза на тонкой нити…»
Е. Мякишев «Древесный человек»
Д. Григорьев «Начинается дорога у реки…»
В.Зельченко «Слепой»

Есть первоклассные поэты, у которых я для такой — специально школьной — хрестоматии ничего бы, к сожалению, не смог отобрать. Например, Александр Миронов. Есть здесь и стихи, которые я в антологию «взрослую» включать бы не стал («На смерть И.Б.» Гандлевского — я бы лучше включил его «Устроиться на автобазу»; «Сомнения старого волхва» — у Стратановского есть, на мой вкус, много стихотворений лучше этого, но оно простое и «наглядное»). Есть авторы, которых я в эту хрестоматию включил бы, но пока не выбрал, что именно (Айги, Г. Алексеев, Лосев, Цветков, Бобышев, Чухонцев, Кононов, Мария Степанова, Александр Левин).

Повторяю — эта воображаемая хрестоматия не представляет современной поэзии. Она лишь отчасти представляет мои личные вкусы. Но, будь она издана, она дала бы юному читателю представление о том, что такое современные стихи. И все. И доставила бы ему при том некое удовольствие.

Естественный философ

Некто Виктор Пицман. 55 лет. Живет в городе Бельцы. (Если не ошибаюсь, это Приднестровская Республика. Или Великая Молдавия?).Имеет собственный сайт (адрес не даю, ищите сами яндексом) на котором вывешены, кроме его собственных текстов, произведения отечественных классиков в диапазоне от Хлебникова до Асадова. Собственные поэтические опыты Пицмана (в 2006 году — 169 стихотворений; год еще не кончился!) посвящены главным образом Максиму Галкину, Борису Моисееву, Михаилу Леонтьеву, Владимиру Познеру — то есть всем, кого регулярно показывают по телевизору. Представить себе эти тексты нетрудно. Но одно стихотворение не могу не привести:

ПАМЯТИ ДАНИИЛА ХАРМСА

Я захотел устроить бал

Д.Хармс

Он в жизни видеть только бал
Желал — и так стихи …

Но оказался к ним вдруг строг
Земной, а не небесный, …

Ночные гости подошли —
И прочь поэта …

Погиб, как многие, не в срок
Поэт. Был цензор с ним …

С тех пор прошло немало лет,
Но — жив исчезнувший … ,

А кто стихи его читал —
На бале будто …

4 января 2006

(Рядом, в правой части экрана)

Пропущенные слова:

писал
бог
увели
жесток
поэт
побывал

Вот такие люди живут в городе Бельцы.

Альтернативная история

http://www.kommersant.ru/doc.html?DocID=704123&IssueId=30197

Особенно вот это — про Андропова:

«У него была идефикс – ликвидировать построение СССР по национальному принципу. Межнациональная рознь в СССР подавлялась. Не была такой злобной, как ныне. Однако тлела всегда. Как-то генсек меня вызвал: «Давайте кончать с национальным делением страны. Представьте соображения об организации в Советском Союзе штатов на основе численности населения, производственной целесообразности, и чтобы образующая нация была погашена. Нарисуйте новую карту СССР».
Пятнадцать вариантов сделал! И ни один Андропову не понравился. Какой ни принесу – недоволен: «Отчего эту область сюда, эту – туда? Отчего предприятия так распределили?» А самое трудное было – заводы поделить. С содроганием вспоминаю то задание. В конце концов я позвонил Велихову: «Женя, выручай! Подключись». Обратился к нему как к умному человеку и другу. Дальше мы уже вдвоем чертили. Корпели день и ночь. Компьютеров-то не было. Из подручных средств только телефоны да справки. Нарисовали три варианта. Сорок один штат у нас получился. Закончили, красиво оформили, и тут Юрий Владимирович слег. Не случись этого, успей он одобрить «проект», с полной уверенностью скажу: секретари ЦК, ставшие впоследствии главами независимых государств, бурно аплодировали бы мудрому решению партии. И страна не вляпалась бы в то, во что спустя несколько лет по уши вляпалась.»

Смелые были задумки у дяди, ничего не скажешь.
Ничего бы не вышло, конечно. Все рухнуло бы еще быстрее. «Союз нерушимый республик свободных» был краеугольным камнем идеологии. Им бы государство пришлось переименовывать, все свои учебники марксизма-ленинизма переписывать, причем радикальнее, чем при Хрущове — а этого система не выдержала бы.

Поэт должен все знать

На доме 5 по каналу Грибоедова, мемориальная доска: «Здесь жили…» (дальше перечень: Зощенко, Каверин. Заболоцкий, Олейников, Шварц, Эйхенбаум, кто-то еще…). В доме была так называемая «писательская надстройка». где квартиры давал СП. В квартире Зощенко сейчас музей.
И рядом — ОТДЕЛЬНАЯ мемориальная доска в честь жившего в той же надстройке Всеволода Рождественского. То есть в момент своей смерти (1977) «Троицын» был таким большим начальником, что его память немедленно увековечили — в то время как Зощенко с Заболоцким еще, в качестве жильцов «надстройки», пребывали в забвении.
А насколько забыт он сейчас! Помнят, может быть, лишь эпизод в начале 60-х, когда он был застигнут с поличным в ликвидируемом борделе. По старости лет он пользовался услугами заведения лишь в качестве вуайора. На собрании в Союзе, когда его аморальное поведение обсуждали, он сказал: «Поэт должен все знать или, самое меньшее, видеть». Если я не ошибаюсь, это описано в мемуарах Виктора Топорова, но думаю, это правда. Топорову такой фразы не придумать. Да и Рождественского явно осенило вдохновение.
Кстати, жена тогда выгнала его из этой самой квартиры на канале, объявив (Литфонду? Месткому?), что «больше не может мыться с ним в одной ванной» — не совсем выгнала, а на месяц в Дом Творчества, в Комарово. В Комарово, в своей знаменитой «будке», в это время жила Ахматова, которая, когда ей рассказали эту историю, очень возмутилась: «А я могу мыться с ним в одной ванной?» (Надо ли это понимать так, что ванная была одна не только на весь Дом Творчества, но и на все литфондовские дачи? И что все писатели каждое утро выстраивались у ее дверей с полотенцами?)
Между тем помнить Рождественского стоит, хотя читать его без сведения скул невозможно. Он был истинным основателем «культурной ленинградской поэзии». Первым кушнером. Сколько у него рифмованных описаний памятников архитектуры и т.п.! Поэт должен все знать, и ампир, и барокко. Или самое меньшее — видеть.

Сорокин

http://www.vz.ru/culture/2006/8/30/47115.html

Особенно прелестно вот это:

«…и телевидение, и бумага в России контролируются государством. В них есть и официальная цензура, и самоцензура. По первой реакции журналистов на «Опричника» я хорошо это почувствовал. У пишущих работает даже не цензура, а самоцензура: они не хотят анализировать мои тексты…»

Что это — искренняя паранойя или желание срубить еще бабла в качестве «жертвы рыжыма»?

К специалистам по Сологубу

Два вопроса:
1) На каком этапе работы возникли имена героев «Мелкого беса»: Роман писался, если память не изменяет, очень долго, с 1892 по 1902 год.
2) Знал ли ли в это время Сологуб Розанова?
Имя «друга» — Варвара. Розанов долго учительствовал в провинции…
И, естественно — третий вопрос:
приходило ли кому-нибудь в голову, что Розанов может быть прототипом Передонова?