Тут меня в одной дискуссии спрашивали. а как бы я сам поступил, если бы мне нахамили в общественном месте. Ответил бы с матерком, невзирая на пол собеседника, или нет. Так вот — о стыдном. Я сегодня прилюдно обматерил практически невинного человека. И был за это наказан. Морально.
Ситуация такая. Стою на Невском и ловлю «тэшку». Через пятнадцать минут у меня лекция в университете (о поэтике Бродского). А «тэшки» все не те, а если те, проходят мимо. И вдруг — чудо! — две машины нужного мне маршрута одна за другой. Поднимаю руку.Первая маршрутка останавливается. Захожу в нее — и тут водитель говорит мне: нет мест. Тем временем вторая машина, естественно, проезжает мимо.
В другой ситуации я, может быть, несколько раздраженным голосом, объяснил бы водиле, что если нет мест, то не надо и останавливаться. Но до лекции уже не пятнадцать, а десять минут. А когда придет следующая маршрутка, одному бесу ведомо. И я в ярости выдаю тираду, которую на телевидении заменили бы сплошным «пи-пи», а Плуцер-Сарно, возможно, счел бы ценным источником примеров для своего знаменитого словаря.
Вышел. Успокоился. Подумал, что «для нас, филологов, запретных слов нет.» И что водителя этого я больше не увижу. По крайней мере, в ближайшее время.
Надо ж было, чтобы обратно из университета я поймал именно его «тэшку»! Он не узнал меня. Или сделал вид, что не узнал.
А мне было очень стыдно, дорогие дети. Учитесь на моем опыте. Не берите с меня пример.

В «Новых Известиях» Евтушенко пишет о Вагинове, как в добрые старые времена.
В старых «Известиях» культур-мультур, как в добрые новые времена, занимается блондинка, которая автопритетно объясняет читателям, что романы Набокова, конечно, разок прочесть надо, но вообще-то «Мастер и Маргарита» не в пример интереснее.
Какой из вариантов хуже?
С одной стороны, знакомство с именем (условно говоря) Вагинова по статье (условно говоря) Евтушенко дает читателю опасную иллюзию лже-осведомленности, порождает (или возрождает) полуинтеллигенцию, слой иногда неприятный, а иногда — опасный, являющийся главной социальной базой разнообразного политического экстремизма. Да и просто — противно. С другой — нельзя исключить, что кто-нибудь из тех немногочисленных молодых людей, которым действительно надо прочитать Вагинова, впервые в жизни узнает его имя как раз из этой статьи. Все бывает.
И поэтому — я готов, в качестве меньшего зла, примириться даже с пошлым культпросветом либерально-советского образца. Хотя девяносто девяти сотым читателей газеты лучше бы оставаться с тем, что им близко и понятно, с Есениным, Булгаковым — далеко не самыми плохими, между прочим, из русских писателей.

«Первый великий русский, Пушкин, умер на дуэли, организованной Кремлем таким образом, чтобы он погиб»

Это сказал Андре Глюксман.

http://www.nr2.ru/policy/109646.html

Читал ли кто-нибудь оригинал? Он прямо так и сказал — «Кремлем»?
Срочно снять про это фильму, выписав во Францию Безрукова.

Почему-то мои коллеги, писатели биографий часто упускают из виду денежную, материальную составляющую жизни писателей. Например, из очень хорошей книги Мальмстеда и Богомолова о Кузмине я так и не понял, почему до начала своей литературной деятельности, то есть до 34-35 лет, он привольно жил, занимаясь исключительно изучением гностиков, штудиями старообрядческой иконописи, сочинением романсов и эскападами в Таврический сад, не заботясь о хлебе насущном, а позднее, перед Первой Мировой, для этого хлеба должен был много и неровно писать всяческую беллетристику. Или — другой пример — Пастернак: сколько ему платили за строку перевода, как это соотносилось со средней ставкой переводчика, со средним доходом советского писателя, со средней зарплатой жителя Москвы? Сколько получал Мандельштам в «Московском комсомольце»?
Ведь это не менее важно, чем точные детали романтической жизни или обстановка квартиры…

По понятно какому поводу.

В свое время один раз участвовал (из чистого любопытства) в запрещенной демонстрации -в 1989 году. Демонстрация была против бойни на площади Таньяньминь. Когда-нибудь расскажу поподробнее.

По ходу дела, помню, скандировали: «Долой тоталитаризм!» Некий старичок язвительно сказал, что прежде на демонтрациях лозунги были попроще для языка — «Долой Тито!», например. Я посоветовал кричать «Долой то-то!». Еще помню, как впереди колонны шел какой-то случайный пьянчужка (явно не из «Народного Фронта» и не из «Демсоюза») и благоговейно нес плакат на китайском языке. В общем, смешно было.

А больше я на запрещенные митинги не ходил. На разрешенные — ходил, сопровождая жену (она была активисткой «Народного Фронта»). К слову говоря, тогдашние организаторы митингов, шествий и демонстраций (даже несанкционированных) старались избежать столкновений с милицией, а не провоцировали их. И с детьми на несанкционированное политмероприятие никого бы не пустили.

А вот что действительно интересно — полное непонимание и властями, и, прости Господи, объединенной оппозицией анатомии, физиологии и мифологии города. Да я бы на месте Валентины Ивановны никому не предоставлял бы места для митинга у Финляндского вокзала, а на месте оппозиционеров поцеловал бы ее взасос за это место, а не отказывался бы от него. А проводить шествие в выходной день по Суворовскому проспекту к Смольному примерно так же продуктивно, как проводить его в пустыне Калахари. Опять же, я бы на месте властей и ментов предоставил для этой мудрой затеи зеленую улицу. Я воображаю себе Михаила Михайловича и Гарри Кимовича, беспрепятственно ораторствующих перед двумя тысячами молодых коммунистов под окнами пустых чиновничьих кабинетов на глазах у двух с половиной удивленных пенсионерок.

Можно ли с точностью до месяца датировать «Ивановых»? Это 1928 год, но начало или конец? Другими словами, до или после завершения Вагиновым «Козлиной песни» написано:

Кому нести кровавый ротик,
кому сказать сегодня «котик»

etc.

Не может быть, чтобы никому эта параллель не приходила в голову.

А.Л.Дмитренко, с которым я поделился этим наблюдением, заметил, что имена «Котиков» и «Ротиков» почти единственные у главных героев романа, не имеющие ни семантической, ни фонетической связи с реальными фамилиями прототипов.

(А прототипы, кстати, оба оказались вроде бы «нечисты» в одном и том же отношении. Причем если Лукницкий был своего рода Конрадом Валленродом, сочинявшим для НКВД придурочные отчеты о безупречно-патриотических настроениях Ахматовой, то с Иваном Лихачевым, кажется, история более неприятная. Будто бы он заложил кружок Сафоновой… Но, может быть, это неправда?)