Тут меня в одной дискуссии спрашивали. а как бы я сам поступил, если бы мне нахамили в общественном месте. Ответил бы с матерком, невзирая на пол собеседника, или нет. Так вот — о стыдном. Я сегодня прилюдно обматерил практически невинного человека. И был за это наказан. Морально.
Ситуация такая. Стою на Невском и ловлю «тэшку». Через пятнадцать минут у меня лекция в университете (о поэтике Бродского). А «тэшки» все не те, а если те, проходят мимо. И вдруг — чудо! — две машины нужного мне маршрута одна за другой. Поднимаю руку.Первая маршрутка останавливается. Захожу в нее — и тут водитель говорит мне: нет мест. Тем временем вторая машина, естественно, проезжает мимо.
В другой ситуации я, может быть, несколько раздраженным голосом, объяснил бы водиле, что если нет мест, то не надо и останавливаться. Но до лекции уже не пятнадцать, а десять минут. А когда придет следующая маршрутка, одному бесу ведомо. И я в ярости выдаю тираду, которую на телевидении заменили бы сплошным «пи-пи», а Плуцер-Сарно, возможно, счел бы ценным источником примеров для своего знаменитого словаря.
Вышел. Успокоился. Подумал, что «для нас, филологов, запретных слов нет.» И что водителя этого я больше не увижу. По крайней мере, в ближайшее время.
Надо ж было, чтобы обратно из университета я поймал именно его «тэшку»! Он не узнал меня. Или сделал вид, что не узнал.
А мне было очень стыдно, дорогие дети. Учитесь на моем опыте. Не берите с меня пример.
Архив за месяц: Март 2007
Что хуже?
В «Новых Известиях» Евтушенко пишет о Вагинове, как в добрые старые времена.
В старых «Известиях» культур-мультур, как в добрые новые времена, занимается блондинка, которая автопритетно объясняет читателям, что романы Набокова, конечно, разок прочесть надо, но вообще-то «Мастер и Маргарита» не в пример интереснее.
Какой из вариантов хуже?
С одной стороны, знакомство с именем (условно говоря) Вагинова по статье (условно говоря) Евтушенко дает читателю опасную иллюзию лже-осведомленности, порождает (или возрождает) полуинтеллигенцию, слой иногда неприятный, а иногда — опасный, являющийся главной социальной базой разнообразного политического экстремизма. Да и просто — противно. С другой — нельзя исключить, что кто-нибудь из тех немногочисленных молодых людей, которым действительно надо прочитать Вагинова, впервые в жизни узнает его имя как раз из этой статьи. Все бывает.
И поэтому — я готов, в качестве меньшего зла, примириться даже с пошлым культпросветом либерально-советского образца. Хотя девяносто девяти сотым читателей газеты лучше бы оставаться с тем, что им близко и понятно, с Есениным, Булгаковым — далеко не самыми плохими, между прочим, из русских писателей.
Первая жертва путинского режима
«Первый великий русский, Пушкин, умер на дуэли, организованной Кремлем таким образом, чтобы он погиб»
Это сказал Андре Глюксман.
http://www.nr2.ru/policy/109646.html
Читал ли кто-нибудь оригинал? Он прямо так и сказал — «Кремлем»?
Срочно снять про это фильму, выписав во Францию Безрукова.
О биографиях
Почему-то мои коллеги, писатели биографий часто упускают из виду денежную, материальную составляющую жизни писателей. Например, из очень хорошей книги Мальмстеда и Богомолова о Кузмине я так и не понял, почему до начала своей литературной деятельности, то есть до 34-35 лет, он привольно жил, занимаясь исключительно изучением гностиков, штудиями старообрядческой иконописи, сочинением романсов и эскападами в Таврический сад, не заботясь о хлебе насущном, а позднее, перед Первой Мировой, для этого хлеба должен был много и неровно писать всяческую беллетристику. Или — другой пример — Пастернак: сколько ему платили за строку перевода, как это соотносилось со средней ставкой переводчика, со средним доходом советского писателя, со средней зарплатой жителя Москвы? Сколько получал Мандельштам в «Московском комсомольце»?
Ведь это не менее важно, чем точные детали романтической жизни или обстановка квартиры…
Долой то-то
По понятно какому поводу.
В свое время один раз участвовал (из чистого любопытства) в запрещенной демонстрации -в 1989 году. Демонстрация была против бойни на площади Таньяньминь. Когда-нибудь расскажу поподробнее.
По ходу дела, помню, скандировали: «Долой тоталитаризм!» Некий старичок язвительно сказал, что прежде на демонтрациях лозунги были попроще для языка — «Долой Тито!», например. Я посоветовал кричать «Долой то-то!». Еще помню, как впереди колонны шел какой-то случайный пьянчужка (явно не из «Народного Фронта» и не из «Демсоюза») и благоговейно нес плакат на китайском языке. В общем, смешно было.
А больше я на запрещенные митинги не ходил. На разрешенные — ходил, сопровождая жену (она была активисткой «Народного Фронта»). К слову говоря, тогдашние организаторы митингов, шествий и демонстраций (даже несанкционированных) старались избежать столкновений с милицией, а не провоцировали их. И с детьми на несанкционированное политмероприятие никого бы не пустили.
А вот что действительно интересно — полное непонимание и властями, и, прости Господи, объединенной оппозицией анатомии, физиологии и мифологии города. Да я бы на месте Валентины Ивановны никому не предоставлял бы места для митинга у Финляндского вокзала, а на месте оппозиционеров поцеловал бы ее взасос за это место, а не отказывался бы от него. А проводить шествие в выходной день по Суворовскому проспекту к Смольному примерно так же продуктивно, как проводить его в пустыне Калахари. Опять же, я бы на месте властей и ментов предоставил для этой мудрой затеи зеленую улицу. Я воображаю себе Михаила Михайловича и Гарри Кимовича, беспрепятственно ораторствующих перед двумя тысячами молодых коммунистов под окнами пустых чиновничьих кабинетов на глазах у двух с половиной удивленных пенсионерок.
Вопрос к специалистам по Заболоцкому
Можно ли с точностью до месяца датировать «Ивановых»? Это 1928 год, но начало или конец? Другими словами, до или после завершения Вагиновым «Козлиной песни» написано:
Кому нести кровавый ротик,
кому сказать сегодня «котик»
etc.
Не может быть, чтобы никому эта параллель не приходила в голову.
А.Л.Дмитренко, с которым я поделился этим наблюдением, заметил, что имена «Котиков» и «Ротиков» почти единственные у главных героев романа, не имеющие ни семантической, ни фонетической связи с реальными фамилиями прототипов.
(А прототипы, кстати, оба оказались вроде бы «нечисты» в одном и том же отношении. Причем если Лукницкий был своего рода Конрадом Валленродом, сочинявшим для НКВД придурочные отчеты о безупречно-патриотических настроениях Ахматовой, то с Иваном Лихачевым, кажется, история более неприятная. Будто бы он заложил кружок Сафоновой… Но, может быть, это неправда?)