Дневники Венцловы — о Бродском

http://magazines.russ.ru/nlo/2011/112/ve21.html

Из этого текста становится более или менее понятна истинная история отъезда И.Б. Вызов в ОВИР был спровоцирован каким-то его письмом в Верховный Совет. В любом случае, нельзя сказать, что эмиграция была вполне принудительной.
Но, видимо, уезжая по израильской визе, он не до конца понимал свой статус, думал, что сможет приезжать в СССР, иногда печататься — то есть что не станет «нелицом». Выпускать только начали, все детали были неясны. Юрский вспоминает, что за несколько дней до отъезда Бродского «залитовал» его стихи у знакомого либерального цензора и некоторое время после эмиграции поэта благополучно читал их с эстрады.

А вот что интересно: действительно ли «Письма римскому другу» — местами точный перевод из Марциала? Какими? Античники, ау!

(декабрь, оттепель)

Убор сорок и снедь галчат,
рябинки мелкие горчат,
болванов белых жены, вдовы ль.

Ты отделен от них корой
зимы неострой и сырой,
которой нет еще, не вдоволь.

Парок, что смолоду из пор
порой струился, до сих пор
внутри шипит, щекочет, бесит.

Порог, его же не прейдешь —
на что тот пар за ним похож,
как пахнет он и сколько весит?

С чем хочешь свет перемеси,
луну за куст перемести —
ее, плюющейся, не жалко.

Воображай-ка лучше ты,
как холодно у той черты
и как за той чертою жарко.

Ведь луч, буровящий кору,
обратно втянется к утру
без слова доброго, худого ль.

Но веток, преющих вблизи,
и стеклянеющей грязи,
и кислой мглы еще не вдоволь.

По-родственному

Делали с женой флюорографию (надо было). Заполнили анкеты с указанием должности и места работы. У меня, как всегда, просто — «писатель».
За результатом надо приезжать на следующий день, но за 200 рублей с особы (то есть за 400 с пары) заключение делают немедленно. После долгих колебаний решились платить.
Жена заходит в кабинет с деньгами.
Врач-рентгенолог: «Ой, а ваш муж писатель… А у меня муж троюродной племянницы — тоже писатель N. Не знаете такого?»
«Конечно, знаю!»
(N. в самом деле — мой отдаленный знакомый. Жена моя, как выяснилось, помнила похабную эпиграмму на него, которую я по какому-то случаю за семейным столом процитировал).
«Ой, так я вам скидочку сделаю, сто рублей, по-родственному!»

ЭГОН ШИЛЕ

О.Мартыновой

1

Дом я знаю, на соседние похожий,
В пустоту упершийся трубой.
Дом я знаю, на другие непохожий,
Отраженный сам собой.

Он ползет между домами
с тихим сполохом вдвоем,
он, когда-то в мертвой маме
певший красным соловьем.

Он, чахоточный, глазастый,
в бельевой зарылся мох
и в зеркал цветные пасти
шмыгнуть взялся, но не смог.

Лепесток порочной розочки,
он свисает в ров, висит во рву,
где обветренные козочки
кушают разрыв-траву.

2

Дом я знаю, дом без глаз и кожи,
Где урчит и ноет тишина.
Дом я знаю, на другие непохожий:
Без единого/из одного окна.

Город пышный, вроде сливок,
пляшут лебеди в реке,
золотой горячий слиток
у протектора в руке.

Много музыки и пищи
в светлом чреве кабачка.
За дворцом ручные львищи
тащат в пропасть толстяка.

Ходят голые подросточки
по веселой мастерской.
Брызжут остренькие звездочки
за далекою рекой.

3

Дом я знаю, виснущий на сетке
Острых балок, линий заводных,
Каркающий на короткой ветке
Среди роз и лилий разводных.

На мостах пасутся очи,
мертвых прячут под мосты.
Плотно свернутые ночи
льются в отпертые рты.

Плоский, сумрачный и важный,
это ты ль средь них повис –
враг недолгий, царь отважный
узких рек и грузных крыс?

Вырви кнопочки и гвоздики,
падай в память со стены:
вещи, собранные в воздухе,
недовоображены.

Пакую книги для переезда

Положил в коробку десятитомник Пушкина. Осталось место для трех-четырех книг. Стал размышлять: с кем А.С. было бы не неприятно? Окинул глазом полку. Остановился на двух стариках-острословах, Крылове и Дмитриеве, и на красивой даме-стихотворице Ростопчиной. Теперь им вместе предстоит провести несколько недель.

Ну вот ему и 300

Фотографии Граца обещанные будут.
А теперь о марбургском студиозусе.
Ну, вот представим себе, что было бы только одно это стихотворение. Все другие погибли бы.
И более ничего — никаких естественных наук, никаких просвещенческих потуг. Ни мозаики, ни Венеры, ни северных морей,ничего. Даже грамматики не было бы. Даже тот русский стих, которым это стихотворение написано, не был бы его изобретением.
И все-таки за одно это стихотворение мы вечно любили бы его и помнили. Мы бы без оговорок простили ему все пьяные и трезвые выходки, все — деликатно говоря — сложности его характера.

УТРЕННЕЕ РАЗМЫШЛЕНИЕ О БОЖИЕМ ВЕЛИЧЕСТВЕ

Уже прекрасное светило
Простерло блеск свой по земли
И божие дела открыло:
Мой дух, с веселием внемли;
Чудяся ясным толь лучам,
Представь, каков зиждитель сам!

Когда бы смертным толь высоко
Возможно было возлететь,
Чтоб к солнцу бренно наше око
Могло, приближившись, воззреть,
Тогда б со всех открылся стран
Горящий вечно Океан.

Там огненны валы стремятся
И не находят берегов;
Там вихри пламенны крутятся,
Борющись множество веков;
Там камни, как вода, кипят,
Горящи там дожди шумят.

Сия ужасная громада
Как искра пред тобой одна.
О коль пресветлая лампада
Тобою, боже, возжжена
Для наших повседневных дел,
Что ты творить нам повелел!

От мрачной ночи свободились
Поля, бугры, моря и лес
И взору нашему открылись,
Исполненны твоих чудес.
Там всякая взывает плоть:
Велик зиждитель наш господь!

Светило дневное блистает
Лишь только на поверхность тел;
Но взор твой в бездну проницает,
Не зная никаких предел.
От светлости твоих очей
Лиется радость твари всей.

Творец! покрытому мне тьмою
Простри премудрости лучи
И что угодно пред тобою
Всегда творити научи,
И, на твою взирая тварь,
Хвалить тебя, бессмертный царь.