***
Вот, остались считанные годы,
а потом — а что потом?
Там, на дальнем рубеже природы,
в свете потно-золотом

рыбья кожа и листва речная
будет, как и здесь, пышна,
маленькая музыка ночная
будет, как теперь, слышна.

Там у птиц невидимые уши
и звенящие хребты.
Только лес чуть реже и чуть суше,
сверху — больше пустоты.

обращаю внимание на мой приоритет

http://shubinskiy.livejournal.com/22517.html

Но сейчас, конечно, в первую очередь следует переименовать саму Либерально-демократическую партию. Например, в Вольнолюбиво-Народовластное Согласие.

Синий по центру, по краю сиреневый
Воздух без бесов и лес, где ни пса:
Все бы путем, кабы шкуркой шагреневой
Не убывали к ночи небеса.

Что небеса – и земля истончается:
Полые корни в снегу и в пыли…
Воздух отцвел, и другой источается
Свет и не свет от небес и земли.

Желтое в центре, а с краю лиловое,
Всунувшееся из тьмы и нетьмы,
Идолище трехчетветьеголовое
Будет начальством у тихой зимы.

Приснился русско-еврейский графоман Аркадий Иткин (1873-1939), перед которым (я во сне этом всем говорю) меркнет русской-армянский графоман Константин Гургенов. О существовании Иткина я узнаю (во сне!) из посвященной ему статьи-некролога Ходасевича, написанной за несколько месяцев до его, Ходасевича, смерти. Там описана биография Иткина (внук двух раввинов, сын таврических колонистов и т.д.). Приведены два длинных стихотворения, одно очень смешное (в духе статьи «Ниже нуля»), второе менее. Запомнилась только первая строка менее смешного стихотворения:

Логистика в борьбе с национальной демократией..

Где кривые березы, как битые трефы,
Лежат по границам собачьей страны,
Где лысые елки, как лысые грифы,
Кричат на луну и боятся луны,

У чернолюдков их черное злато
Нам колами-кайлами западло отбивать.
Мы убежали, и теперь мы на воле,
И мы будем на воле вдвоем воровать.

Но косматые елки, как косматые графы,
Все тискают рóман про мор и вину,
И весною под снегом просыпаются трупы,
Чтоб услышать известья про мир и войну.

И ползет этот поезд, и черное злато
Для войны и для мира везет в пустоту.
А где этот поезд? – ты спросишь когда-то.
Ах, где он, тот поезд. Давно уже тю-тю.

Ничего не осталось, остался лишь запах
Провезенного кем-то когда-то угля.
Он везде, он у гулек в натруженных зобах,
И однажды им станет родная земля.

http://grymbzdik.livejournal.com/169764.html

Я не выбрался на лекцию г. Насоновского на интригующую тему: «Евреи Карибского моря».
Однако — вот маленький презент лектору — цитата из поэмы Семена Боброва «Херсонида, или Мой летний день в Таврическом Херсонесе» (1792-1798):

О караибы! — вы кого
При храминах отверстых ждете?
Того ль, что в молниях багряных
И в громе от страны восточной
На ваш камнистый снидет холм,
И в вашем шумном синагоге
Откроет вам в себе Мессию
Который возвратит Салим
И Соломоново блаженство?

Как объяняет автор, имеется в виду «Джуфут-Кале… где живут евреи. во многом отличные от польских».
Перепутав одну букву, несчастный Бибрус невольно провидел изыскания Насоновского, посвященные еврейским общинам Суринама и проч.

Провидел он также хрестоматийный шедевр Джона Китса.
Вот — из «Херсониды» же:

Ты, легкий сын росы — кузнечик!
Ты сидя ножками звенишь,
По стебелькам былинок скачешь,
Пьешь росу, пьешь ты злачный сок,
Нет беспокойств иных; — сверчи!

Прошу обратить внимание на утонченнейшую красоту этого фрагмента. У Боброва есть истинно волшебные строки — но сколько мусора!

PS

В Википедии про Боброва написано:

«Задолго до Вяземского, Батюшкова и Пушкина над ним издевались Сумароков, пародировавший его манеру (в «Оде в громко-нежно-нелепо-новом вкусе»), и Радищев, с насмешкой упоминающий о нём в своей поэме «Бова»»

Сумароков, несомненно, тоже был провидец, ибо, если верить тете Вике, пародировал Боброва за четыре года до его рождения. (На самом деле объект его пародий, как известно, Ломоносов).

PPS Знающие люди в ЖЖ объяснили, что разумеется другой Сумароков, Панкратий (1765-1818), племянник А.П., и другая пародия, тоже, правда, к Боброву, видимо, не относящаяся, а относящаяся к Державину.

И граница, далее которой
не ступить, приблизится, и вот
вспыхнет звук за черно-серой шорой,
воздух за натянутою шторой
по листве бесчувственной пройдет.

В.Ш., 1984

Птица света дутыми крылами
ухает над взлетами шоссе,
и глотают стянутое пламя
птицы тьмы над гнутыми колами
дальше-ближе к лесополосе.

И, взвивая воздух полотняный,
на столах у гномов в тихий час
булькают незримые кальяны
и летят короткие туманы
прямо в нас – в меня – и мимо нас.

Нас качает по большому кругу
(может быть, по малому) – куда?
К западу, потом к востоко-югу.
Нет скончанья рейду или руху
через голоса и города.

К тонким соснам и пескам белесым,
к топким ельникам и комарам.
(Слышишь? — море дышит по колесам).
К толстым елям, к дождику над плесом.
К тонким соснам, к пряничным дворам.

Это – вечер (утром на гудроне
черные озерца-миражи,
утром — лес в надорванной короне),
это в острый дом идут на склоне
строем меченосцы-мураши.

Это – ночь над садом-и-болотом,
ночь над лугом в городской тени,
это – там в окне за поворотом
фонари со светом безбородым:
сплющенные быстрые огни.

Мы и ночь. Мы спим в палатке синей
ý моря, у города, у рва.
Хрючат мюмзики, идут по глине
червяки. Мы спим в палатке синей.
Соль во рту, но сладко возле рта.

И, подхвачен долгою волною,
по короткой брошен я волне,
и себе передан, и со мною
прорванное зеркало ночное
говорит и снится не во сне.

Ночь стоит, как чертова невеста.
Здешним птичкам пышного пшена
носит ветер из другого места:
зюйдозапада, северовеста.
Ночь лежит, как черная жена.

Торговали мы недаром
Неуказанным товаром…

А какой именно товар Пушкин мог иметь в виду (ну, все-таки понятно, что не героин). Живой товар? Какие-нибудь меха особенные?

http://kultinfo.com/novosti/1151/