Потрясающая подробность биографии Сергея Чудакова, поэта, сутенера и литературного негра, который не замерз в 1973 году в параднике Третьего Рима, чтобы в середине 90-х быть убитым какими-то бандитами, которым он перед этим спьяну подписал дарственную на квартиру.

Перед тем, как умереть такой смертью, Чудаков в 1993 году написал из сумасшедшего дома, где проходил принудительное лечение, письмо Станиславу Куняеву, в которое вложил письмо Бродскому. Куняева он просил выяснить адрес Бродского и переслать ему письмо.

Человек в 1993 году посылает письмо Бродскому через Куняева! Поятно, что он полубезумен, давно выпал из литературной и «общественной» жизни, но все равно…

Куняев, по его словам, просьбу исполнил и по этому поводу даже обменялся с Бродским (которого знал с 60-х) парочкой писем.

Над слоями снега и песка –
Полуромб дворового леска.
Три снеговика стоят у края,
Натрое ночами умирая.
Воздух сед, и ледовит закат,
И мотора ядовит раскат:
Так буксуют длинные машины
Над слоями сна и красной глины.
Тихогром полночи, птичий бром.
Мы идем по ромбу вчетвером –
Спального двора сторожевые,
Все шарами, все как бы живые.
Твари из воздушного стекла,
Мы трещим, промерзнув догола,
Утром дети месят снег, как тесто,
Ставят голым головы на место.
Будет кому впитывать весной
Воздуха надмение и гной.
И, уже невидимые летом
Никому… (молчок, молчок об этом).

1

Снега точки, снега палочки
Топчут сгорбленные парочки,
И восходят в никуда
Хлопья пара ледовитого,
Сосланного без суда
Пара — пасынка Давидова.

Неба крестики и нолики
Греют желтые фонарики.
Им бы ветер разогреть —
В полутьме вертеться лень ему.
Подобреть ли, раздобреть
Ветру – выдоху оленьему?

2

Снега точки, снега палочки
Топчут сгорбленные парочки,
И восходят в никуда
Хлопья пара ледовитого,
Сосланного без суда
Пара — пасынка Давидова.

Неба крестики и нолики
Дразнят желтые фонарики.
Кто-то шмыгнул – кто? куда?
Вон, лови того, дави того!
Никого — журчит вода
Там, у стока ядовитого.

3

Снега точки, снега палочки
Топчут сгорбленные парочки,
И восходят в никуда
Хлопья пара ледовитого,
Сосланного без суда
Пара — пасынка Давидова.

(К звездам? – Где его звезда?)

Музей Пушкина, представляющий собой несколько странных сооружений в чистом поле. Главное из них — крытая яма, в которой лежит несколько коринфских капителей и огромный якорь.

Презентация моей книги стихов «Вверх по течению» в Петербурге состоится 6 ноября в 19.30 в магазине «Порядок слов».

Деревья эти больше не шумят
Ни здесь, ни там, во сне. Их и в раю не будет.
На плаце несколько сиреневых щенят
Сопят, и их никто не будит.

Машины томные плывут туда-сюда
По выгнутым хребтам ментов лежачих.
В бетонном кубе плещется вода —
В ней есть сирены, но не слышен плач их.

Болото умерло, осины не звенят,
Сухие соловьи умолкли –
И лес рассыпался. Распались на щенят
Его невидимые волки.

Эта наша жизнь в тени большого сада,
С правой или с левой стороны пруда…
Что ей было надо? Мало было надо.
Что осталось? Полупамять, ерунда.

(Что останется от этих спор и споров?
Тень, скользящая по выгибу травы,
Блеск ночного пара, влажный у распоров,
Перебежка мыши сквозь дневные рвы.)

Только это? Да. И хорошо, что это.
Полузвук, вошедший в цокот городской.
Полусвет, что после выключенья света
Прогибается под чьей-нибудь рукой.

Я неделю назад вернулся из-за границы — там не следил за событиями.

Вчера мы разговаривали с Владимиром Беляевым. Он спросил меня, что я думаю о стихах Аркадия Драгомощенко. Я — в ответ — говорил об Аркадии Трофимовиче как о живом. Владимир меня не поправил.

Сказал я вот что.

» Путь Драгомощенко-поэта кажется мне по большому счету тупиковым. Но человек, который столько лет с таким бескорыстием, такой верностью себе и таким серьезным отношением к языку шел по тупиковому пути, все-таки проделал важную работу в культуре.»

Если конкретнее, я думаю, что у Драгомощенко был талант к синтетической работе, которая лично мне представляется единственно достойной художника. Но он предпочел иное. Едва начатое в строительстве речевое здание снова разбирается по кирпичику, снова собирается и снова разбирается. Тягучий ритм его стихов соответствует духу этого бесконечного самодовлеющего, не находящего исхода, филигранного в своем роде труда. В любом случае вызывающего уважение.

Еще я сказал, что две строки Драгомощенко мне по-настоящему нравятся — именно их соседство:

гниющие бинты поездов в долинах,
тихие радуги зверей в полночь

К этому можно добавить только то, что — при том, что я никогда не скрывал, что в целом отнюдь не являюсь поклонником поэзии Драгомощенко — у нас всегда были добрые личные отношения и мы отлично сотрудничали (при переводе новозеландской антологии, скажем) . Это, мне кажется, многое говорит о нем как о человеке.

Но как рано уходят — один за другим! — ленинградские «семидесятники», люди андеграунда!

Во-первых, моя книга стихов «Вверх по течению» вышла в Москве в издательстве «Русский Гулливер».
Презентация книги состоится в Москве 11.10 в 19.00, магазин «КнигИ» в Билингве», Кривоколенный пер, д. 10, стр.5
в Петербурге же в «Порядке слов» (дата уточняется, но после 20-го).

Во-вторых, 3 октября в 19.00 я читаю лекцию «Поэтика Елены Шварц» в Центре Андрея Белого
(Аптекарский пер. 1 кв. 1,домофон 1). Вход, как я понимаю, свободный.

1

С круглой Украйны, гулкой Кубани
С островорончатыми губами
Вестники сна.
Выблядки Крона, черные краны,
Сплющенных крон болтливые раны,
Данники дня.

2

Осемьнадесять: ветвь оседлали,
Крикнули скрюченными телами
Все в унисон.
В синем под серым плавает стая.
Вестники сна — и весть их простая:
Это не сон.

3

Так – чтобы луч завился, играя,
В воздух забился волглый от грая
Винтиков дня,
Так – чтобы тучи выжать и выесть,
Но неотвесным ливнем не выпасть
К донникам дна.

4

В белом на белом, сером под синим
Хлещется стая: то керосином
Брызнет в канал,
То приостудит сполох горючий,
То, как моллюски, ляжет на тучи
Грязный коралл.

5

С крайних окраин, с дальнего тыла,
Где волколакам кровь их постыла,
Не солона –
Что же им? Богом свиться сторуким,
Или откроет звонкий свой люк им
Ненька-луна?