Хроника

Вчера вечером вернулись из Лейпцига, с книжной ярмарки. Точнее, из Веймара, где сделали остановку на обратном пути, но сначала о Лейпциге, он же древнее славянское поселение Липск:

Чтение в Horn’s Erben получилось, по нашему ощущению, вполне удачное: Ольга Мартынова читала из романа, а я из новой книжки стихов. Дело происходило в десять часов вечера и продолжалось до первого часа ночи. В помещении «Horn’s Erben» (старая саксонская почта, судя по названию и рожкам, везде нарисованным), помещалась единственная частная винокурня ГДР — с розливом собственных шнапсов. Очень милое место.

На самой ярмарке было всё как всегда — огромное количество случайных и неслучайных встреч с друзьями и коллегами со всего немецкоязычного пространства. О кое-каких практических результатах можно уже сообщить — например о том, что — тьфу-тьфу-тьфу! — по возможности еще в этом году выйдет книгой «Турдейская Манон Леско» Вс. Н. Петрова (пер. с русского: Даниил Юрьев, комментарии: Ольга Мартынова, статья: Олег Юрьев). Об остальном позже, когда еще чуть-чуть созреет.

В субботу после ярмарки мы переехали в Веймар, переночевали в гостинице «Императрица Августа», где жил Томас Манн и, вероятно, еще кто-нибудь. Во всех веймарских гостиницах жили разные великие люди. В гостинице «Герцогиня Анна Амалия» жил, например, Кафка (с Максом Бродом), номер стоил одну рейхсмарку в день (дело было до войны). Если бы и сейучас он столько стоил, то сомнений никаких не было бы, но мы выбрали «Августу» по ее близости к вокзалу. В смысле литературы выбор был бы обратный.

Ужинали в старейшем ресторане Веймара, «У черного медведя» (нет, мои дорогие, это не солянка — не солянка, не солянка, не солянка! в остальном было прилично).

На следующий день встретились с веймарским жителем, замечательным (одним из лучших, на мой вкус) немецких поэтов старшего поколения (ему 78 лет) Вульфом Кирстеном, который поводил нас по городу, и много всего (но, конечно, ничтожную часть возможного и того, что он знает о Веймаре) рассказал и показал. Когда я хотел сфотографировать ужасно смешной бюст Пушкина с мандельштамисто задранной головой, выяснилось, что мой фотоаппарат отдал богу душу. Естественно.

Среди прочего узнали, что И. В. фон Гете больше всего на свете ненавидел собак и очкариков. Всю дорогу мне потом представлялась очкастая собака.

Очень смешной домик у Гете (туда мы ходили уже без Кирстена, он пошел гулять с внуками; правда, как раз пошел дождик) — весь забитый плохими картинами и статуями, скрипучий и потрескивающий. Два зеркала из родительского дома во Франкфурте, в которые мы не могли наглядеться. Неизвестно почему, эти зеркала оказались (для меня) самым важным переживанием Веймара…

Ну, приехали домой — «крутим дальше колесо». Через неделю в Дрезден, снова совместное чтение (22 марта в музейном кафе).

Хроника: 6 комментариев

  1. Вот я, очкастый собачник не знающий по-немецки люблю Гете, а он меня нет. Знакомая тебе моя старшая дочь в ранний период смешения языков ввела в употребление понятия «резня по дереву» и «очкастая змея». После этого утешаться стоит только шопенгауэрской пуделью Атмой ( я имею две таких).
    А в Веймаре в Гердеркирхе есть расчудесный кранахов триптих, где кровь из раны распятого Спасителя прицельной струей попадает в темечко одного из стоящих ошую креста. И этот кто-то сам Кранах. Так художник может спасение своей души сделать делом своих рук, а остальные нет…

    • Не, не любит тебя Гете. это ты прав. Ты можешь ему, конечно, ответить тем же.

      Он, кстати, и Шопенгауэра в результате невзлюбил, когда тот сочинил исследование, развивающее гетевскую теорию цветов. Прямо из Веймара прогнал, хотя был с мамашей дружен. Мадам Шопенгауэр была знаменитая жещина.

      А что касается шопенгауэровского педелья, то мы знаем людей во ФРанкфурте, которые рассказывают, что в их семьях, когда они были детьми, часто говорили об этом, с пуделем — он был такой городской темой.

      Мы сейчас в Дрездене. Завтра идем в Семпероперу на премьеру чего-то Яромира Вейнбауэра (опера 27 года).

      • Может ты Яромира Вайнбергера подразумеваешь? Так есть у него опера 1927 года Schwanda der Dudelsacpfeifer(Svanda dudak). Шванда волынщик, так что ли? Так роднят его со мной два обстоятельства: фамилия, составляющая в настоящее время часть фамилии упомятой уже дочери и фамилию внучки, и то, что часть жизни провел он в Санкт Петербурге, правда в американском.

Добавить комментарий