Некоторое
количество
разговоров

Олег Юрьев

Олег Юрьев

О резервной мифологии "Улисса"

Обычно считается, да и сам автор об этом говорил, что в мифологической структуре "Улисса" Улиссом, т. е. странствующим отцом, является Леопольд Блум, шатающийся день-денской (16 июня 1904 года, как известно) по Дублину-миру, а его "сыном" — Стивен Дедалус. Молли с ее поющим фраером естественно принимает в таком раскладе роль пускай неверной, но Пенелопы.

Между тем, коллизия "отец — сын" является в контексте "Улисса" не такой уж и однозначной и с легкостью переворачивается. Интересно, обращал ли уже кто-либо внимание на саму фамилию Дедалус, приданную "художнику" на этот раз в "последней молодости"?

Дедал, строитель критского Лабиринта, ведь не только самый великий изобретатель и конструктор античного мира, но и твердо маркирован в мифологии своим "отцовством". Не бродит ли он по выстроенному им Лабиринту-Дублину в поисках потерянного сына, Икара, этого первого в мире летчика-испытателя и, даже можно сказать (исходя из высоты подъема), первого космонавта, своего рода древнегреческого Гагарина. Только вдвоем они могут покинуть Лабиринт — но, несомненно, уже за пределами романа. В пределах романа они должны лишь найти друг друга и начать подготовку побега. И по всей логике этим сыном-космонавтом, не взирая на разницу в возрасте (что она для мифологического сознания?), может являться только Леопольд Блум!

Любопытно, что внутри этой конструкции Молли оказывается никем иным как Минотавром — женским полузверем, сидящим в центре Лабиринта и ждущим утоления своего нечеловеческого голода-вожделения.

Вот так же и Джойс хотел, вероятно, Нору свою запереть в каком-нибудь таком лабиринте, хоть и без особенной веры, что туда к ней никто не проберется...

В этом смысле вполне можно сказать, что Лабиринт-"Улисс" был для того и написан, чтобы окончательно вырваться из Дублина, потому что где бы Джойс, с предыдущего романа вполне отождествлявший себя со Стивеном Дедалом, ни жил — в Триесте, Париже или Цюрихе — частью своего существа он всегда одновременно блуждал по выстроенному им лабиринту Дублина. И для этого, т. е. для того, чтобы окончательно вырваться, ему нужно было найти в Дублине сына, который (повторяю, за пределами романа) погибнет (или будет принесен в жертву богам) по ходу — по лёту — побега.

Вполне допускаю, что вышесказанное наблюдение могло за почти сто лет джойсоведения придти кому-нибудь в голову, и не единожды. Но поскольку у меня оно выдумалось совершенно самостоятельно, то и радуюсь я ему как своему собственному.