Самое ужасное —

Опубликовано автором

это когда понимаешь, что специалист, квалифицированно и с успехом изучающий (Кузмина, Ходасевича, Мандельштама, Хармса, Набокова и пр. — нужное подчеркнуть) делает это, что называется, по долгу службы. А для себя он любит братьев Стругацких. Или, к примеру, бардовскую песню. Галича, Окуджаву, или даже Городницкого с Визбором…

Самое ужасное —: 46 комментариев

  2. Это не самое ужасное, Валера.

    Самое ужасное, когда «специалист» этот принципиально не понимает принципиального отличия одного ряда от другого.

    Но я бы не сказал, что это индивидуальная проблема какого-то конкретного «специалиста» — это конституирующее условие существования и самопонимания того слоя, из которого он вышел и к которому принадлежит.

    В сущности, те, для кого дело обстоит иначе, — уроды и мутанты, и правы, в сущности, те, кто их (скажем, например, твоего корреспондента) таковыми и обругивает.

  5. Кстати, люди, одновременно любившие Набокова и Окуджаву, мне встречались несколько раз. Может, и правда в этих двух авторах есть что-то схожее…:)

    • 🙂

      Так ведь Набоков и на англ. перевел из Окуджавы-таки две песни (в середине 1960-х)- «Черный кот» и «Сентментльный марш» (из последнего вошло в «Аду») —

      • Re: 🙂

        «Черный кот» — не Окуджава, а извните за выражение, Танич.
        А «Сентиментальный марш» Н. привел по-русски в английском тексте, с издевательским комментарием. Вообще можно представить себе чувства, которые вызвала эта песня у человека, болезненно переживавшего свое неучастие в «единственной гражданской» (на белой, естественно, стороне).

  6. обратное не менее ужасно
    но всего ужаснее противопоставление одного другому
    и стремление провести разделительную черту,
    и отделить агнцев от козлищ,
    и (негласно) причислить себя, конечно, к агнцам
    и апологетам высокого вкуса

    литература — учебник жизни?
    да, возможно
    но — любая литература,
    как и любой человек добавляет что-то к нашему опыту
    и прочесть плохую книгу не менее познавательно бывает, чем прекрасную
    хотя бы для того, чтобы понять себя
    и создать свой ряд любимого
    (не высокого и низкого, а любимого и нелюбимого)

    профессиональным филологам как сказали в юности
    что кузмин, ходасевич и проч. — это высоко и прекрасно
    а стругацкие — развлекуха,
    то так они и живут с этим, привыкая
    даже если душа иногда просит визбора

    впрочем, а не филолог, как вы знаете
    но к визбору тоже вполне равнодушен

      • Гаспаров открытым текстом говорил (многократно), что как профессионал он не имеет права предпочитать Мандельштама Окуджаве (или наоборот). Нра-не нра не имеет никакого отношения к профессиональным занятиям.

        Еще, помнится, в ЗиВ было подробное рассуждение насчет Хаусмена, нежно любившего Овидия, но посвятившего десятки лет жизни изучению сугубо второстепенного Манилия. Приводился этот пример с большим одобрением.

        А по-Вашему — это самое страшное и выxодит.

        • Вы путаете две разные вещи — масштаб таланта писателя и различные культуры (или различные субкультуры в пределах одной культуры). Посвятить жизнь изучению Бориса Садовского или, скажем, Подолинского, понимая, что были поэты и покрупнее — более чем нормально. Но Окуджава и Стругацкие — не второстепенные авторы. Это тоже классики, но в других культурах. С культурой, условно говоря, «мандельштамовской» малосовместимых. Есть и такие русские культуры XX века, в которых класски — Пикуль и Асадов, Танич и Илья Резник.

  8. Люблю словесность я, но рзаную любовью… 😉
    Я правильно понимаю, что проблема — в личных иерархиях предпочтений и критериях, по которым эти иерархии формируются. То есть, когда человек разнимает лирику Кузмина, как труп, но весь жар и трепет души отдает Окуджаве, потому что Окуджава — «душевнее» (один из возможных критериев формирования личной иерархии предпочтений) — вот это неприемлемо?
    Потому что, с моей точки зрения, если у человека сформированы непересекающиеся иерархии личных предпочтений в том смысле, что он отдает себе отчет: Кузмин и Окуджава — это две абсолютно разные веселенные, которые нельзя оценить ни по какой общей шкале, и никакие общие критерии к ним неприложимы — тогда он и изучать Кузмина будет с любовью, и Окуджаву слушать — с любовью, однако любовь эта будет разного свойства. Примерно как любовь к определенному человеку и любовь к домашнему питомцу. Обе — любови. Сравнивать — нельзя.

      • То другое, я подозреваю — это вкус, и степень его развития, скажем так. Тема, для многих запретная, поскольку эмоция любви по отношению к тексту воспринимается все-таки, как нечто однозначное — и означает она, что человек способен полюбить именно эти тексты, то есть, ощутить эмоциональную привязанность к ним и глубокое понимание их. И тут, конечно, возникает вопрос, почему одни эту эмоциональную привязанность и глубокое понимание ощущают по отношению к Мандельштаму, а другие — по отношению к Окуджаве, и можно ли осущетсвлять изучение Мандельштама без любви к нему. В сравнении земном это напоминает пресловутый брак «ради детей» — но без любви. И, продолжая — если человек, живущий в браке «ради детей», одними осуждаем, а другими уважаем — то же и здесь. Одни будут считать, что подлиного изучения без любви быть не может, другие считают, что любовь здесь только помехой.
        Я, честно говоря, все-таки в этом споре на стороне любви. Я верю, что любовь к текстам (как и любовь к человеку) может вырасти после долгого общения, но совсем без нее, все-таки, тяжко…

  9. про литературу говорить не буду, но вот фильмы, заставляющие думать, которые мне, правда, очень нравятся, я в последнее время смотреть не могу — хочется что-нибудь тупое, но красивое, вроде «Звездных войн». на сильные переживания от кино я уже просто не готов.
    и это не говоря уже о том, что критические занятия, что хорошо известно, вызывают на некоторое время неприязнь к чтению вообще.

  10. Просто Стругацкие, Галич, Окуджава — это современность, а Кузмин, Ходасевич, Мандельштам, Хармс, набоков — уже классика. Другая разница, разумеется, есть, но не она главная. Подставьте вместо Галича Кибирова или Гандлевского — сильно всё изменится? Если — да, тогда я не очень понимаю или же вынужден отнести себя вот именно что к этим самым «специалистам». Объясните — чем Г. х у ж е Гандлевского, например.

    • Стругацкие и Галич — это тоже уже «классика», но другая классика,в другой культуре. Я не стремлюсь как-то принизить этих писателей (Галича я, скажем, ценю как «мастера стиха» и как социального юмориста)- но к той русской словесности XX века, которая составляет основу моего существования, они особого отношения не имеют. Гандлевский и особенно Кибиров, принадлежат, конечно же, по большому счету к одной культуре с Галичем — советской, она же антисоветская, она же постсоветская. А Иосиф Бродский, Венедикт Ерофеев, Елена Шварц, Саша Соколов — нет.

      • Ну, вот мы и дого- в смысле не дого-
        ворились.
        Потому что мне-то Кибиров дороже гораздо, чем Елена, скажем, Шварц. И если Вы сейчас попробуете (попробуйте!) провести опрос — кому как? — уверен, что даже те, кто скривился от Стругацких и Визбора (первых ценю как юмористов, второго не люблю) могут Вас не поддержать относительно Т.К. и Е. Ш.
        То есть, всё упирается в современник/не современник.
        Что и требовалось д.

  11. Валерий, здравствуйте, я завела жж.
    Конечно, заниматься – и в науке, и в жизни вообще – хочется только тем, что любишь и в чём видишь особенный для тебя смысл. Но приведённый Вами пример – далеко не самое страшное в области повсеместного отчуждения. Страшнее – что огромное большинство людей отдаёт огромное большинство своего времени, свою душу и тело, делам и видам работы, которые они делают отнюдь не потому, что любят и хотят. В творческой среде это бывает реже, но в других сферах я это вижу повсеместно. И это ставит много вопросов о том, почему так происходит, насколько это личная, а насколько общественная проблема.

      • Это хорошо, если досуг остаётся, чтобы мамонта рисовать, и если ещё чего-то рисовать хочется. Отчуждённый труд ведь — ежедневный, рутинный, не фриланс — подразумевает, ссылаясь на классиков известно чего, и отчуждение от родовой сущности, и от других людей. То есть работа с утра до вечера для пропитания, и раз в году в Турцию отдыхать.

          • Re: а Элиот разве не был банковским клерком?

            И не он один. Годфрид Бенн, к примеру, был армейским врачом-венерологом. Неличие внелитературного заработка дает внутреннюю независимость.

  12. Пожалуй, соглашусь — с одной поправкой: не «ужасно» это, а странно. Когда начинаешь внимательно, «квалифицированно» читать (смотреть, слушать — к другим искусствам это тоже относится) что-то настоящее, то поневоле полюбишь (делишь пламень поневоле, как та красавица у Пушкина :)) А уж как полюбил настоящее, так бардовская песня просто перестает восприниматься.

  13. И вот еще интересно: если случай обратный — специалист квалифицированно изучает творчество Визбора и Стругацких (ведь бывает же?), а любит при этом Кузмина и Мандельштама?

Добавить комментарий