очередного выпуска журнала «Воздух»

ответы Ольги Мартыновой на помещенную в нем анкету «Поэт в меняющемся мире»:

1. Поэт – барометр, улавливающий происходящее вокруг него по первым смутным признакам, исследователь, владеющий особым инструментарием для анализа действительности, ловец случая, иной раз ненароком наталкивающийся на сколь угодно эпохальную разгадку… Какая из этих или других моделей отношения поэта с миром представляется Вам наиболее убедительной с точки зрения пройденного мировой поэзией к сегодняшнему дню пути?

Заглавный герой романа Голдсмита «Векфильский священник» замечает не без законного самодовольства, что человек, делающий пессимистические прогнозы, никогда не ошибается. Если они сбудутся, на него будут смотреть с уважением, как на предсказателя. Если же нет – никто не вспомнит, всем и так будет хорошо. Это верно, разумеется, и в случае поэта-пророка. Кто и когда отмечал сбывшиеся счастливые предсказания в стихах (почему-то пропагандистские стихи о победах в войнах и битвах, насколько я знаю, никто не пробовал отнести по этому разряду. Или какие-нибудь советские критики пробовали? Горький – пророк революции, учили поколения русских детей в школах. Или снова учат?)?

Но векфильский священник — добродушный брюзга, а не пророк с глазами, горящими алчным огнем бескорыстного разрушения. Не поэт, компенсирующий недостаток стихотворного вещества истерикой.

В течение пары последних десятилетий, я несколько раз с грустью думала, что некоторые события протекали бы иначе (лучше, кажется), если бы их не подталкивали в старые русла – привычным, почти уютным улюлюканьем с привычной, почти зачерствевшей пеной у рта.

Т. е. роль пророчества в литературе выполняет накликивание. Внушение. Самовнушение. «Самоисполняющееся пророчество»: self-fulfilling prophecy. Напомню определение, данное его открывателем Робертом К. Мертоном: «Самоисполняющееся пророчество — это исходно ошибочное определение некой ситуации, которое оказывает влияние на действия, приводящие к «исполнению» пророчества. … Пророк будет указывать на возникшее положение вещей, как на доказательство того, что он был прав с самого начала». Конечно же, Мертон читал Голдсмита! Пример: вам (и другим вкладчикам) сообщают, что банк скоро обанкротится. Вы все одновременно забираете деньги и…

Возвращаясь от социологии к поэзии: как не следует накликивать себе самому неприятности в стихах, о чем уже неоднократно и общеизвестно предупреждали, так и не следует накликивать неприятности человечеству или собственной стране. Хотя бы потому, что берешь этим — если что — частичную вину на себя лично. Стоит ли того удовольствие лишний раз показаться миру во фраке (вариант для дам) всепонимающего Козьмы Пруткова?

2. Чувствуете ли Вы зависимость (того или иного рода, в ту или иную сторону) между Вашей поэзией и крупными социальными, культурными, экономическими, духовными сдвигами, происходившими или происходящими на Вашем веку?

Несомненно, не говоря уже о том, что из ряда «социальные, культурные, экономические, духовные» (да и «крупные» я бы поставила туда же через запятую, как самостоятельное определение) — каждому найдется что-нибудь подходящее. Но это не так просто, я имею в виду связь стихотворного текста со всеми этими хорошими вещами, чтобы об этом можно было рассказать без десятилетий, проведенных за кручением филологической молитвенной мельницы. Что касается меня, то об этом лучше пусть рассуждают другие. Но и по отношению к чужим стихам это редко удается слету заметить. Может быть это просто последнее, что меня в стихах интересует. Был, кажется, один-единственный раз, когда я уловила (зафиксировала, обратила внимание на) прямое сбывшееся предсказание: когда мы с Олегом Юрьевым в первый раз услышали (в программе «Время», кажется) о польской «Солидарности», мы хором сказали друг другу строчку из стихотворения Виктора Кривулина, незадолго до этого прочитанного нам автором: «…Чехии пленной и Польши наклонной…».

Но, с другой стороны, как правило (и в случае с Польшей тоже), для предсказания многих событий не надо быть никаким пророком, надо просто более или менее понимать, что вокруг происходит.

«Мандельштама изображают пророком. Но в начале 1937 года не нужно было быть пророком, чтобы писать об ужасах войны» — это Михаил Гаспаров о «Стихах о неизвестном солдате».

«Было бы пошлостью сказать, что Ривин в нем (т. е. в ст. «Вот придет война большая» — О. М.) предсказал войну — войну ожидали все, многие войны ждали» — это Олег Юрьев об Алике Ривине и о той же войне.

У меня есть письмо моей бабушки, отправленное в начале 1945 года на фронт моему отцу. Она пишет, что ей приснился Петр I (на коне, со змеей под копытом) и сказал: «Война окончится к Первому Мая». Понятно, что в начале сорок пятого года не надо было прибегать к посредничеству Петра, чтобы с силой, переходящей в сновидения, пожелать окончания войны к майским праздникам (вообще-то моей бабушке из бывших эти праздники были не очень). И есть еще одно письмо, написанное уже не на фронт, но еще в воинскую часть (адрес засекречен, какие-то цифирки и буковки). Мою бабушку несколько беспокоила некоторая неточность Медного Всадника. И – эврика! – она пишет, что царь, конечно же предсказывал по старому стилю, стало быть угадал гораздо точнее! В любом случае мне кажется, что гораздо естественней и проще доверять снам бабушки и Петру Великому, чем любому поэту, даже самому великому.

3. Есть ли у Вас ощущение, что именно сейчас с миром происходит нечто особенно важное и значительное? Видите ли Вы в своих (или чьих-либо еще из ныне живущих поэтов) стихах диагноз, прогноз, пророчество, отгадку по поводу этого происходящего?

Очень надеюсь, что нет (дважды).