Ну что же, викторины, кажется, не получилось. Может, оно и к лучшему. Разгадка, с моей точки зрения, такова:

по всей очевидности в виду (сознательно или бессознательно) имеется анекдот про посещение Ахмадулиной Набокова в Швейцарии. Очень популярный у писательской общественности в конце 70-х — начале 80-х гг. Мне его рассказывал Вольф. А Оля говорит, что мне его рассказывал Б. Б. Вахтин. Очень возможно. «Гете ошибается. Тогда он любил Паулину» (комментарий в немецком ПСС).

Прямо на пороге Ахмадулина встала на колени (если бы я писал по-немецки, то глагол был бы в сослагательном наклонении, выражающем авторское «за что купил, за то и продал» ) и поползла к Набокову, бормоча что-то вроде «Владимир Владимирович, Ваш русский язык, Ваш русский язык…»

А Набоков, поднимая ее с пола, смущенно бормотал: «Ну что вы, деточка… Мой русский язык — это засахаренное малиновое варенье…»

Еще мне очень понравился «ледяной снобизм». Я, конечно, не воспринимаю это как обиду (да я и уверен, что Полина вовсе не собиралась меня обижать, она очень умная молодая женщина) — по моим представлениям «снобство» есть вещь отвратительная и постыдная, а «снобизм» — необходимый защитный механизм культурного самосознания. Это такое домашнее различение, в словарях вы его не найдете.

Вот насчет определения некоторые сомнения у меня все же имеются. Не знаю, что именно вложила Полина Барскова в это «ледяной» применительно ко мне или моим сочинениям, но безотносительно к тому — «снобизм» свидетельствует скорее о нормальной температуре тела. «Хорошо темперированный снобизм» было бы правильней.

Само же словосочетание напомнило мне рецензию газеты «Frankfurter Allgemeine Zeitung» на сравнительно недавний немецкий перевод моей сравнительно давней книжки «Прогулки при полой луне»: «Freilich entlädt sich die Spannung zwischen Irdischem und Überirdischem dank dem entwaffnenden russischen Zynismus immer wieder auch im Kurzschluß…» («Конечно, благодаря обезоруживающему русскому цинизму <автора> напряжение между естественным и сверхъестественным постоянно разряжается, иногда и короткими замыканиями…»).

Некоторое время после выхода рецензии вместо обычного «с дружеским приветом» я заканчивал свои письма этим «с обезоруживающим русским цинизмом». А теперь, пожалуй, стоит подумать о таком эпистолярном закруглении:

С ледяным снобизмом и обезоруживающим русским цинизмом
искренне Ваш
Олег Юрьев

Любезнейший Виктор Александрович Бейлис прислал отрывок из воспоминаний Б. А. Ахмадулиной, касающийся вышеописанного эпизода:

Он спросил:«Вы вправду находите мой русский язык хорошим?» Я: «Лучше не бывает». Он: «А я думал, что это замороженная земляника». Вера Евсеевна иронически вмешалась: «Сейчас она заплачет». Я твердо супротивно отозвалась: «Не заплáчу» (Б. Ахмадулина. Влечет меня старинный слог. М., ЭКСМО-Пресс, 2000; ударение в слове «заплачу» проставлено не мной, маньяком ударений, а супротивной любительницей старинного слога).

Не ставлю ни под какое сомнение достоверность этих воспоминаний, даже и в части несколько неожиданного вопроса классика, и признаю фактическую правоту всех, стоявших за «мороженую землянику», но хочу напомнить, что быличка — несомненно со слов героини — ходила по писательским кухням очень задолго до записи, не говоря уже о публикации цитируемых воспоминаний. И в быличке этой совершенно определенно описывались падение на колени с попыткой переползания комнаты (я еще из деликатности опустил характеристику состояния, в котором это коленопреклонение и эта попытка переползания происходили). Интересно, что все опрошенные ленинградские знакомые единодушно вспоминают засахаренную кто малину, а кто землянику. А все московские — замороженную и только землянику. Под которой, кстати, должно представлять себе единственно и исключительно ягоду, обычно называемую подсоветскими уроженцами, т. е. нами, «клубникой».

Применительно к нашему герменевтическому этюду существенна, конечно же, не правда о свидании в Монтре, но ее фольклорное отражение.

Кстати, колебание между «засахаренностью» и «мороженностью» вследствие подсознательной борьбы московского и ленинградского вариантов анекдота могло явиться источником «ледяного снобизма». «Замороженность» была как бы выслана за пределы таза с засохшим вареньем.