Проходил мимо телевизора, где один еврей просыпался в обнимку с окровавленной конской головой, и вспомнил, как испытывал многотерпение franc_tireur (Сережа, привет!) пробами пера во всех мыслимых и немыслимых жанрах. В том числе почему-то и кинокритикой. Это было начало 90 гг., «Свобода» была в Мюнхене, русской службой заведовал Матусевич, а программу «Поверх барьеров» вел Сергей Юрьенен.

«КРЕСТНЫЙ ОТЕЦ» КАК ПРОИЗВЕДЕНИЕ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО РЕАЛИЗМА

Из всех искусств для них важнейшим являлось кино.

Лозунг в прошедшем времени

Быть может, за то мы и любим — любили! — «Крестного отца» I+II: за что не могли себе позволить любить его структурные соответствия в собственной, нам прирожденной культурной, или, если угодно, массово-культурной реальности — тогда-не-знаю-когда, в той-не-помню-какой ушедшей под шипучую, черную как кока-кола воду Атлантиде советской цивилизации. Ибо «Крестный отец» (или, может, теперь лучше переводить «Авторитет» или «Пахан»?) — в тех своих двух, удачных фильмах — является ничем иным, как технически совершенным воплощением так никогда полностью и не осуществленной мечты Госкино — лироэпическим полотном о жизни вождя. В сущности, это историко-революционная классика, так до конца и не удавшаяся Эйзенштейнам, Козинцевым и прочим Чиаурели. Почему не удавшаяся — другой вопрос и другая история. Сейчас — про удавшуюся классику.

Здесь мы с самого начала сталкиваемся с архетипом персонального кремлевского мифа: праздник жизни, бушующий на свадьбе дочери Дона Корлеоне и — темная комната, где усталый, мудрый человек должен безустанно принимать на свои плечи бремя скорбей человеческих. На развертке эпопеи Дон предстает, так сказать, полным мифологическим вождем, в советском изводе неудачно разделившимся на Ленина и Сталина, что, может быть, и предопределило неудачи в создании мосфильмовского, довженковского и Студии им. Горького «Крестного отца» и постоянные попытки вытеснения в тогдашнем массовом сознании одного образа другим и обратно.

В самом деле, у Дона Корлеоне есть наследник, младший сын Майкл, как у Ленина был Сталин, но у него есть и романтическое прошлое благородного разбойника в исполнении Де Ниро, каковое имелось у Виссарионыча, а Ильичу при всем желании не припишешь. Зато Фаня Каплан покушалась не на Иосифа, а на Владимира, и это он оправился-таки, несмотря ни на всё, от отравленной пули (команда оправиться!) и сидел на скамеечке с палочкой, сквозь защечную вату подавая Элу Пачино советы, как без спешки расправиться с враждебными силами: со злыми буржуями, с продажными меньшевиками, да и с Головлевыми Иудушками в собственном стане — троцкистами-зиновьевцами, право-левыми переметчиками, ах, Бухарчик, Бухарчик… слабый человек, без подбородка, и казино ему не доверишь, не то что «Известия»…

Беззаветная преданность партии — т. е. семье в расширенном смысле —, внимание и любовь к простому человеку, непримиримость к предательству, слабодушию, трусости, высокие моральные принципы — вот что отличает истинно мафиозного руководителя корлеоновской плеяды. Опытный взор отличит также черты обреченного на героическую гибель Камо в горячем и невыдержанном, но беззаветно преданном (или беззаветно преданный уже был?) Сандро Корлеоне, а на неподвижном лице пришедшего в семью из чужих, но совсем уже (в порядке исключения) как будто своего «консельере» Тома заметит знакомые пенсне и бородку — ау, Яков Михалыч Свéрдлов, хай (hi) ,товарищ Свердлóв!

Прочие совпадения найдите при желании сами, и если найдете хотя бы половину, то полюбите «Крестного отца» так же, как полюбил его я, не только за то, чем он является, но и за то, чем он является только в нашем воображении, в нашем общем пространстве ложной памяти об ампутированной эпохе.