Илья Кукуй опубликовал фельетон из комсомольской газеты «Смена» об Аронзоне и Эрле.
Бедный Аронзон — очень ему не везло с фельетонами. Этот еще талантливо написан и, в общем, по тогдашним временам скорее реклама, чем угроза. А вот роль переписчика и распространителя стихов Бродского в известном сочинении про окололитературных трутней — это было, несомненно, ударом ниже пояса, и не как угроза, а как оскорбление.
Там в обсуждении поднимается вопрос «мерцающих реклам» — переношу свой комментарий по этому поводу, поскольку удивителен талант нашего народа ничего не помнить:
Что касается реклам, то 60-е годы были классическим временем советской рекламы, в т. ч. и новомодной тогда движущеся-электрической, на ячеистых лампочках. У нас, например, на Владимирской площади, над гастрономом в торце ее (где были прекрасные скульптуры с частями рыб и коров и прочая сталинская гипсовая красота), висел экран, вечерами показывающий разную мелькающую и мерцающую рекламу. Помню, я ее всегда смотрел, когда меня водили гулять в прекрасный Владимирский садик (сейчас туда гулять не пускают — садик захапала церковь, даром, что я его даром вскапывал на школьных субботниках). Потому что это выглядело как маленькие мультфильмы. Помню зрительно рекламу гастролей испанского певца Рафаэля. Мелькало только так!
Такой же экран был на площади Восстания и. кажется, напротив Гостиного.
Потом со всем с этим, как и с прочими достижениями научно-технической революции 60-х гг. произошли износ и ломание, и к концу 70-х, поскольку возобновлением никто не занимался, оно все постепенно исчезло. В данном случае, очевидно, просто лампочки перегорели.
Ну и для полноты информации: реплика Дм. Вл. Кузьмина в этой связи.
Не знаю, по какой причине Эрль так ополчился на бедного Витю Кривулина — никогда в жизни я не слышал от того ни одного плохого слова об Эрле. Судя по всему, отношение Кривулина к Эрлю было иронически-уважительное, как, в общем, и у всех, кого я тогда знал, за исключением разве что покойной Натальи Иосифовны Грудининой, которая очень сердилась на эрлевский псевдоним и не упускала случая напомнить, что он Горбунов. Впрочем, Наталья Иосифовна — замечательная, безумная старуха, беспартийная православная большевичка, которую мы по-своему очень любили — обожала придумывать молодым поэтам псевдонимы. Чуть ли Мише Яснову не она придумала его элегантное «Мяснов». Незабываемо, как она пыталась навязать Диме Заксу самолично придуманный ею псевдоним «Зайцев» и очень сердилась, что он от него (и всякого другого) уклонялся. И не очень его любила, хотя его вообще-то все любили.
Вероятно, ее, во-первых, огорчало, что это не она придумала Эрлю псевдоним, а во-вторых, она, конечно, не понимала, зачем вообще Эрлю псевдоним. Вот если бы он был по паспорту Эрль, то она бы придумала ему псевдоним — например, «Горбунов» (или «Горчаков») — и все бы прекрасно понимали почему.
…Но вот что касается Миронова, то, конечно, стихи, которые он написал, перейдя в состояние «принца неофициальной поэзии» и «лучшего ленинградского поэта», как мне сообщил Витя Кривулин, уводя по Садовой (Большой, естественно) деревянную пятнисто-опаленную собачку на шлепающих и стучащих лапках — к такси, что должно было повезти его на день рожденья (нулевой — как раз родился) мироновского сына (впрочем, у Вити все были «лучшие ленинградские поэты», если нужно было, но стихи Миронова и самого Миронова он, несомненно, очень любил), невозможно даже сравнивать с гормональным авангардизмом малосадовского «хеленуктизма». Среди стихов Александра Николаевича 70-80-х гг. есть такие, что навсегда остались в «Большом Сводном Тексте» русской лирики, куда хоть одной строчкой попасть — великая честь.
На Невском, на крыше дома напротив Публички, была «бегущая строка», призывавшая хранить деньги в сберегательной кассе, или что-то в этом роде. Она меня завораживала.
Да много всего было. В шестидесятых годах, в общем, СССР был технологически практически на общеевропейском уровне, а в существенных вещах вроде космоса, даже опережая. Отставание началось, когда на Запад пошел газ, и начальство решило, что ничего бытового, невоенного, разрабатывать и производить больше не надо — все купим.
Дело не в технологии, а в отсутствии достаточного количества предметов для рекламы, в том числе световой. Но по моим воспоминаниям световые табло с меняющимся содержанием превосходно себе доработали до самого конца советской эпохи.
Да и «Слава КПСС», если на то пошло, повсеместно была неоновая, светящаяся, лилового цвета.
В 60-х гг. они придумывали, что им «рекламировать», это казалось необходимым для создания проекта «научно-технической современности», когда все должно было быть, как на Западе, но свое.
В конце семидесятых они на это плюнули и советская цивилизация пошла развиваться собственным путем — очень интересным, но очень коротким.
А что работало — то работало, пока не сломалось. Кое-что до сих пор работает.
Маленькое дополнение: нашел фельетон как раз В.Эрль, я его просто опубликовал.
Принято.
Больше, чем в мерцающей рекламе 60-е прорываются в «совете кафе», что уж и вовсе переносит в кинофильм «Дайте жалобную книгу».
Да они там не прорываются, они там в каждой строчке — очень интересный текст в этом смысле.
Упреки в мелком незаконом предпринимательстве с намеком на «Двенадцать стульев» тоже из пафоса рубать шашкой мебель.
Речь идет вообще о мещанах и безыдейных хулиганах, подрывающих нашу прекрасную вторую революцию — с Белкой, Стрелкой и Гагариным, целиной, автоматическими прачечными и расщеплением ядра.