Новости архивных разысканий

По ходу сочинения очерка о Б. Б. Вахтине вашему корреспонденту, конечно, пришлось перечитать всё написанное (точнее, все доступное из написанного) о вахтинской прозе. К сожалению, это оказалось незатруднительно — писали о Вахтине мало.

Само собой разумеется, существенно было освежить воспоминание о рецензии Д. М. Закса на вышедшую в 1990 году книгу Вахтина «Так сложилась жизнь моя», где впервые в России были типографским способом опубликованы главные сочинения Бориса Борисовича. Рецензия была напечатана в № 69 за 1991 г. журнала «Континент» — конечно, еще настоящего, парижского, а не нынешнего позорища.

Однако, благодаря насколько короткому, настолько и долгому (наш язык прекрасен!) знакомству с рецензентом, мне удалось получить доступ к его личному архиву, где эта рецензия обнаружилась в виде машинописного оригинала. И заодно, в той же папочке, так сказать, нашлась и знаменитая в свое время рецензия Дмитрия Михайловича на сборник поэтов Литинститута «Латинский квартал» (М., 1990), написанная для передачи «Поверх барьеров» п/у С. С. Юрьенена и на ее волнах в свое время переданная. Думаю, следует сохранить этот блистательный текст — не ради суждения о давным-давно позабытом издании, а ради нескольких сатирических наблюдений, имеющих историко-литературную ценность. А также потому, что всё (увы, немногое), написанное Дм. Заксом, не должно быть утрачено.

Итак:
ЗАЧЕТ ПО ТВОРЧЕСТВУ

Латинский квартал. М.: День, 1990. Сост. В. А. Куллэ (сборник сочинений студентов и выпускников Литературного института СП ССР им. А. М. Горького)

Есть в Москве на Тверском бульваре, недалеко от улицы Горького, небольшой двухэтажный дом с белыми колоннами. В этом доме вот уже полвека помещается Литературный институт СП СССР — учреждение, предназначенное дня пополнения поголовья советских писателей. Проучившись там несколько лет, я могу подтвердить, что предназначению своему Литинститут отвечает как нельзя лучше. Всё в нем было устроено так, чтобы сделать из человека советского писателя — то есть научить по возможности писать без ошибок, убедить в том, что случайно застрявшие у него в голове сведения и составляют необходимое деятелю культуры образование, дать примерное представление о запросах столичного литературного рынка и приоткрыть двери издательств и редакций. По этой простой методике Литинститут произвел не одно поколение тружеников пера и инженеров человеческих душ. Но менялись времена и менялись литинститутские нравы. И уже студенты увозили домой из литинститутского общежития затертые машинописи Бродского и Набокова, и всё чаще на семинарах вместо бодрых ямбов и хореев стали звучать сомнительные дольники и крамольные верлибры. И вот уже литинститутские преподаватели, специалисты по Шолохову и Маяковскому, с недоумением стали замечать, что вместо привычных певцов деревни и скромных исследователей инженерского быта они выпускают на свет каких-то дипломированных метареалистов, концептуалистов с отличием и выдвинувшихся по общественной линии пассеистов. Однако после недолгой растерянности всё опять наладилось. Преподаватели диамата начали читать курсы русской религиозной философии, шолоховеды занялись Солженицыным, а Литинститут стал исправно поставлять в ряды советских писателей разного рода модернистов и авангардистов, удивительно похожих друг на друга и на своих ближайших предшественников. Хорошим доказательством тому может служить очередной литинститутский сборник, вышедший в этом году под звучным, хотя и несколько нелепым названием «Латинский квартал». Оставим это название на совести составителя, благо это не единственное, что ее, совесть эту, отягощает. Взять хотя бы короткие предисловия, предпосланные им каждому из авторов. Тон этих предисловий, долженствующий, видимо, отражать дух веселого литературного товарищества и студенческого братства, замечателен каким-то режущим ухо панибратством, странной смесью напыщенности и фамильярности: «Стихи Лилька — души кампании и всеобщей любимицы — были и остаются с нами». Это о живущей сейчас в Италии поэтессе Лилии Виноградовой. Иди еще: «Какой это к черту постмодернизм — просто стихи хорошие». Это о Юлии Гуголеве. Составитель, Виктор Куллэ, в прошлом секретарь комитета комсомола института, в стихах своих далеко не обнаруживает той яркости и выразительности, коими блещут его предисловия. Видно, что в свободное от общественной работы время он достаточно основательно ознакомился с метареалистской школой, ничем не выделяясь из ее общего потока:

шоколадный пигмей синегубые скользкие тени
я усну на траве, промотав деревянные деньги
отражение голых зеркал не приснится лицу…

Пассеистское направление представлено в сборнике Григорием Марговским и Игорем Меламедом:

Повествовательное море
Созвучьями не соблазнить.
Суровая сучится нить
При свете эпоса в каморе.

Это первый.

Мир не бессмысленен, но так
В нем тяжело и больно очень,
Что даже смерть сама пустяк
В сравненьи с тем, как долги ночи…

Это второй. А могло быть и наоборот. Или все это вместе сочинил кто-то третий, четвертый, пятый.

Качество стихов явно не играло никакой роли при составлении сборника, зато со всей очевидностью сказалась ориентация на литературную моду, желание пристроиться всем своим «латинским кварталом» куда-нибудь поближе к наиболее процветающим районам столичной литературы. Существующие почему-то парой Юлий Гуголев и Андрей Туркин после защиты диплома явно собираются распределиться в концептуалисты:

Ты и противная, ты и приятная,
Ты и худая и ты необъятная.
Женщина! Женщина мне непонятная,
Не огорчайся, ты всё же занятная».

(А.Туркин)

Думается, за такие стихи Дмитрий Александрович Пригов распорядится найти парочку мест в подчиненном ему ведомстве.

Другую экологическую нишу выбрал Денис Новиков (его подборка называется «Займи эту нишу») Ниша эта узнается без труда. Географически она помещается где-то между ЦДЛ, Коктебелем и нынешним “Огоньком” и населена преимущественно советскими писателями шестидесятых-семидесятых:

Глен Миллер — архангел блестящей трубы…

Слов на строчку и денег на тачку…

Здоровья осталось на несколько тысяч затяжек…

Кровь ли чужая не сходит мне с рук,
Иль мазохистка душа
Нынче себя же берет на испуг,
Всласть «Беломором» дыша?»

Это тоже своего рода пассеизм, в котором за современном сленгом и конопляным дымком просвечивают все те же потертые кожано-джинсовые доспехи шестидесятников.

Справедливости ради надо сказать, что авторы сборника вовсе не бездарны, почти все они, хотя и в разной степени, талантливы. Но на всех них лежит какая-то роковая печать неподлинности, тиражированности, невозможности вычлениться из общего потока, общей тусовки. Единственный, к кому это не относится — Александр Еременко, поэт по-настоящему хороший, хотя и имеющий к Литинституту весьма далекое отношение.

Дм. Закс
для программы “Поверх барьеров”, мюнхенская студия Радио “Свобода”
1991 (?)

Что тут началось! — сегодня, во времена, когда отечественные литераторы благодушно подставляют себя под извержения дышащих и говорящих в форме блевания топоровых и пр. (главное-де внимание, паблисити, дескать!), трудно себе представить, что одна маленькая отрицательная рецензия, резко, но вполне корректно написанная, могла вызвать не только бурю чувств, но и череду действий составителей и основных участников несчастного сборника. Они писали в разные органы открытые письма и опровержения, возмущались неприглядным моральным обликом (а также и внешним видом) рецензента, а также подозревали его в каких-то интригах, клонящихся к захвату Олимпа, и т. д. и т. п. Это всё есть в архиве, но нет сейчас ни времени, ни сил, разворачивать пред изумленным взором нынешнего читателя всю эту эпопею оскорбленных чувств.

Прошло двадцать лет, и я очень надеюсь, что тогдашние обиженные повзрослели, набрались опыта — и литературного, и жизненного — и поняли, что на рецензии (особенно про себя) таким образом не реагируют (если вообще реагируют). Даже если рецензии не нравятся.

Может быть, некоторые из них к тому же с течением времени и догадались, что Литинститут им. Горького никогда не был «Акадэмией», а всегда был своего рода литературным ПТУ, вызывавшим у неподготовленного человека со стороны (вот как мы были с Дмитрием Михайловичем, поступившие туда в рассуждении некоторого упрощения наших жизненных обстоятельств в плане разных официальных бумажек) некоторую даже оторопь своим общим уровнем — это наблюдение Дмитрия Михайловича я могу подтвердить и своими личными наблюдениями. Что, разумеется, не означает, что в этом самом Литинституте не приходилось — по многим объективным и субъективным причинам, обусловленным реальными советским условиями — «учиться» и по-настоящему талантливым людям, некоторым из которых, несмотря на это, удалось стать значительными писателями. Потому что, конечно, общественно-культурной функцией Литинститута в рамках советской культуры всегда было не дать талантливому человеку превратиться в настоящего писателя. А превратить его в советского писателя («дьявольская разница»!). Поскольку все советские учреждения работали примерно одинаково плохо, это далеко не всегда удавалось. Но часто и удавалось.Об всем этом очень кратко и очень хорошо сказано в тексте Дм. Закса, который еще и поэтому заслуживает републикации — и именно сейчас, когда представление о советской жизни почти что утратило всякую реальность, превратившись в чистую мифологию.

Так что, надеюсь, новых обид (или возобновления старых) не возникнет. Это, разумеется, касается более или менее нормальных людей, а не полностью съехавших крышей несчастных безумцев. Интересно, что почему-то именно «пассеисты», по классификации Д. М. Закса, особо плохо выдерживают напряжение по овладению литинститутской учебной программой на уровне винницкого педвуза. Вероятно, рифмование квадратиком, все эти «так — пустяк» и особенно «очень — ночи» даются провинциальным юношам, дорвавшимся до «Латинского квартала» на Тверском бульваре, таким трудом, таким напряжением умственных и нравственных сил, что просто голова не выдерживает. Вероятно, за этот подвиг они ожидают восхищения человечества и памятника на Тверском бульваре, рядом с Сережей Есениным (у этих людей наблюдается, как правило, довольно смехотворная манера называть Самойловых Дезиками, Кушнеров Сашами, Евтушенок Жеками, а Есениных, соответственно, Сережами). Поскольку восхищения не наблюдается и памятника не устанавливается, несчастный постепенно наполняется злобой, завистью и мерзостью, сводящими его с ума.

Все мы знаем, кого я имею в виду — скорбного духом человека, который годами под несколькими пошлыми и глупыми масками бегает по Интернету и пристает к людям с разными глупостями и пошлостями, выбравши для изъяснения почему-то тон одесской бандерши.

Мне-то что, мне стирать и банить нетрудно, я уже, кажется, штуки четыре этих «мурзилок» забанил — все равно ведь день начинается со стирания и забанивания разнообразных ботов. Но вот что я хотел бы — и вполне серьезно — сказать в этой связи:

кто-то же должен приглядывать за этим глубоко больным (повторяю, имею в виду: на всю голову глубоко больным) человеком. Пусть этот кто-то подумает, что предоставлять такому человеку свободный доступ к Интернету (где всё его раздражает и разъяряет) это все равно, что выдавать алкоголику водку, а наркоману героин. О том же следует задуматься и людям, прекрасно знающим, чьи уши торчат из-под всех этих «Сем Шкапских», «Ирин Перетц» и как они еще все там называются (бедняга еще и антисемит из выкрестов, судя по всему) — и поддерживающих с ними разговор, как будто это нормальные люди. Это нехорошо, господа. По той же самой, вышеобозначенной причине нехорошо. Чисто терапевтически.

Пока, пожалуй, всё.

Новости архивных разысканий: 30 комментариев

  1. а как вы себе это представляете — чтоб жана или мать со сковородкой наготове стояла и не пущала в интернет?

    я плохо понимаю, кто за ним приглядывает. к тому же пакостить — это интернет-зависимость, одно из её проявлений. без неё пациенту ещё хуже будет. а так ему кажется, что смешно.

    • Думаю, да. Было бы лучше.

      Все ровно то же самое, что и с другими зависимостями — ни одна терапия, вероятно, полностью не излечивает, но некоторые дают (временное) облегчение. Но уж ни в какое лечение алкоголизма не входит «водки побольше».

      Может быть, какие-то деривата, вроде метадона вместо героина? Скажем, какой-нибудь кружок ветеранов профтехобразования раз в месяц, где можно душу отвести с себе подобными? Но не чаще, чем раз в месяц, а то душа расчесывается.

      • я не думаю, что у него есть жена или мама. может, и есть, но со сковородкой стоять не будет. наоборот, посочувствует: кругом одни евреи, давай мочи их.

        и что есть клубы по интересам. дрочение не заменит непосредственного контакта, тут, скорее, такие аналогии на ум приходят, чем с веществами.

        а антисемитизм вообще не лечится. с таким встречалась, увы…

  2. Олег, возможно Вы не знаете, но двоих из упомянутых в рецензии поэтов (Дениса Новикова и Андрея Туркина) давно уже нет в живых. А Игорь, над которым Вы так люто потешаетесь, к сожалению, пребывает не в лучшем состоянии здоровья. Так что Ваша «републикация», извините, попросту дурно пахнет. Пинать мёртвых и больных — никак не красит человека, причисляющего себя к цеху стихотворцев. Да и просто к сообществу порядочных людей. Или хотя бы — людей христианской культуры. Честь имею.

        • Нет, не означает.

          Означает: обзавестись крупицей фосфора и не говорить бессмысленной ерунды.

          А поучать «христианской нравственности» Вы можете на комсомольских собраниях, это, кажется, сейчас снова входит в моду.

          Когда писалась эта рецензия, и Новиков, и Туркин были в живых, но нет никаких нравственных законов, воспрещающих высказывать то или иное мнение об их сочинениях, даже если они умерли. Насчет стихов Туркина у меня лично нет никакого мнения, я с ними мало знаком. Стихи Новикова мне не нравятся, и я не вижу (и ни один нормальный человек не увидит) причины, по какой это нельзя было бы высказать. Стихи Надсона мне тоже не нравятся и он тоже умер — может быть, «христианская цивилизация» мне воспрещает и по поводу Надсона высказываться?

          А что касается другого персонажа, то Вы, вероятно, не очень хорошо представляете, что речь идет о навязчивом и злобном психопате. Больше ничего я о нем не знаю, да и не интересуюсь.

          В остальном я, мне кажется, довольно ясно высказал, почему я считаю нужным «републиковать» эту рецензию — вне зависимости от конкретных оценок, в ней сделанных. Если Вы не в состоянии этого понять, то это проблема Вашей понимающей способности.

          Как и то, что будучи составителем сборника, Вы опять ставите себя в то же самое нелепое и постыдное положение, что и двадцать лет назад, когда у Вас, правда, не было таких «блаародных» доводов, приходилось обходиться «неблаародными».

          На этом, пожалуйста, закончим. Можете не трудиться отвечать — в дискуссии на этом уровне я не заинтересован, Ваши комментарии не будут открыты (да и читать я их не буду, сотру не глядя).

        • Жалобы Бродского.

          1.

          Покоя я не знал на горестной земле,
          Покоя я доднесь не знаю.
          Судим Савельевой, переводим Куллэ…
          Ах, пытка первая полегче, чем вторая.

          2.

          Моя душа покоя не находит.
          Гнал комсомол меня, а нынче — переводит.

  3. Совершенно блестящий текст Д. М. Закса, просто урчала от удовольствия. А забаненный уже кажется всеми моими знакомыми персонаж вошел в эпохальную антологию стихотворений года, с чем можно всех нас поздравить. (Кстати, любитель поучить всех христианской нравственности забанен мною тоже, — именно за лекцию на эту тему, мне прочитанную))

    • Да, текст блестяще написанный. Я вообще очень огорчаюсь, что Дима давно уже ничего не пишет, в том числе и в таком роде.
      ______________________

      С трудом понял, о какой антологии Вы говорите. Да какая разница-то, научился уж, наверно, «очень» с «ночи» рифмовать. И заяц научается играть на барабане. Если очень хочет научиться. Мало ли их таких — и авторов, и антологий.

    • Так это и не ругательство, а личное наблюдение.

      У меня, кстати, об этом заведении никаких негативных воспоминаний нет — ко мне все относились очень хорошо. Но иногда смешно было до слез, степень наивности. Особенно у преподавателей.

        • Насчет обычного я в этом, конечно, не был бы так уж уверен.

          В Литинституте я — в порядке отдыха от сложных ленинградских литературных отношений — наслаждался полнейшей, как мне казалось, анонимностью (позже выяснилось, что это было не совсем так, но это другая история). Ну, и вообще всерьез всего этого не принимал.

          Но ни о каком «обучении» речи не шло. Задача была досидеть до диплома как некоторой защиты от общества. Как только выяснилось, что советская цивилизация рухнула, я немедленно прекратил это развлечение, заканчивая третий курс, кажется. А Диме оставались только госы, но он их сдавать не стал. Не для чего уже было.

          Смешной случай, кстати, вспомнил: там были такие занятия — по русскому языку. Диктанты то есть писали. В основном, из классики. Занималась этим одна очень милая молодая женщина, уже не помню, как ее звали. Двадцать-тридцать ошибок на диктант было совершенно нормально. И действительно — зачем писателю грамота, в издательстве редакторы-корректоры имеются, поправят, если надо.

          Ну вот, после того, как я написал ей какой-то отчетный или зачетный диктант без ошибок, она была очень поражена и призналась, что в ее, еще очень небольшой, правда, практике это всего лишь второй случай. Первый был в прошлом году, и студент, написавший диктант без ошибок был тоже из Ленинграда. И звали его… правильно, Вы уже догадались — Дмитрий Закс.

  4. Только Вы, Олег, почему-то не упомянули о том, что сам Д.Закс учился в этом самом «литературном ПТУ». На семинаре у Евгения Винокурова — одновременно со мной и И.Меламедом. Игорь, как справедливо заметил В.Куллэ, сейчас не в том состоянии, чтобы вступать в дискуссии. Но я Вам отвечу. Вам — чьи стихи, как Вы помните, я, исключительно по собственной инициативе, опубликовал в нью-йоркском «Всемирном Дне поэзии» в 2004 г. — написав Вам и попросив прислать подборку (впрочем, черной неблагодарностью отплатили не Вы один: еще несколько литературных снобов и карьеристов, с которыми я до той поры не был лично знаком, поступили со временем точно так же). Что же касается ответов Заксу — мой, как Вы знаете, оказался наиболее жестким. Это объяснялось во многом условиями моей тогдашней жизни: я ведь не свинтил на родину кающегося нацизма, подобно Заксу, но продолжал оставаться в России, на глазах превращавшуюся в Германию 30-х, и оказывал, между прочим, отчаянное сопротивление надвигавшейся угрозе! То есть жил и вел себя как и надлежит поэту. А не тявкал завистником и мелким пакостником из-за угла. Почему Закс особенно яростно наскочил на двух своих соплеменников и бывших сосеминарников — львовянина Меламеда и минчанина Марговского? Ой, да потому что он трусливая мразь — как и многие питерские выхолощенные импотенты и педерасты, пишущие женские стишата и крутящие задницей в поисках надежного хозяина — элементарно опасался, что другие ему при встрече где-нибудь как следуют начистят рыло! Я доступно объясняю? Надеюсь. Так вот, бедный Закс просчитался: имея опыт противостояния «черной сотне», я уж какого-то там гнилого местечкового еврейчика с Невского проспекта сумел проучить на всю жизнь.

    Очень жаль, что Вас с ним связывают какие-то литературные гешефты: возможно, в противном случае Вы бы не стали лезть в эту давнюю историю со своими сомнительными сентенциями — а у меня бы еще некоторое время сохранялось мнение о Вас как о приличном человеке.

    • О, еще один красавец! Открываю этот комментарий только для сохранения образцово-показательного подтверждения вышестоящего тезиса о том, что «именно «пассеисты» особо плохо выдерживают напряжение по овладению литинститутской учебной программой».

      Но одного образчика, конечно, достаточно, больше впуска скорбных духом не будет.

    • Несчастному больному на всю голову:

      Как я уже сказал, мне стирать и банить нетрудно, обращаю внимания я на это не больше, чем на любой другой спам, да и читаю столько же. Так что можете извергаться дальше.

Добавить комментарий