Дмитрий Строцев

Стихи

Дмитрий Строцев

ИЗБРАННЫЕ СТИХИ

* * * 

Ты не моя, и мне не надо
к тебе привешивать замок,
чтоб вор тебя не уволок,
из-под натруженных бровей
быть сторожем души твоей
и петушиться до упада.

Был веткою разбужен я!
Шуми, прохожая моя,
и, может быть, на перекрестке
однажды встретимся с тобой,
в супружеский не вступим бой,
а рассмеемся, как подростки.


* * *

Снилось мне: я верю в Бога.
Прежде верить не хотел,
думал: подожду немного,
много нерешенных дел.

Я неверия не мерил,
знал, конечно: видит Бог.
Я не то чтобы не верил,
я довериться не мог.

Не умел, как говорится,
не идти как на убой,
а дорогой раствориться
в благодати голубой.

Будет все теперь иначе,
напряжений прежних нет.
Видишь, Господи, я плачу,
я не плакал много лет.

Будет встреч сердечных много
у душевного огня…
…снилось мне: я верю в Бога,
да не верит Он в меня…


* * *

Любовь – не угол.
                                    Любовь – не круг.
                                                                        Любовь – это шар.
Приходит подруга.
                                   Приходит друг.
                                                                       Это как пожелает душа.
Непросто спрятать.
                                   Нельзя украсть.
                                                                       Нелегко удержать.
Она не растрата.
                                   Она не страсть.
                                                                       Ею можно просто дышать.
Пьянящий запах,
                                   и сильный ток,
                                                                       и магнитный дым.
Любовь на запад.
                                   Любовь на восток.
                                                                       Если хочешь быть молодым.
Никто не словит
                                   в глухой тюрьме
                                                                       отголосок живой.
Она не в слове.
                                   Она не в уме.
                                                                       Она движется рядом с тобой.
Открытые двери.
                                   Простое небо.
                                                                       И ясный свет.
Я в полной мере
                                   нигде еще не был.
                                                                       В полной мере меня еще нет.


* * *

Я под сердцем носил
философский кристалл,
выбивался из сил
и чертовски устал.

Препарируя мозг,
алхимический куст,
я истаял как воск
и остался без чувств.

Титанических слов
монолитной плитой
утверждался, но ров
обнажился пустой.

Нараспашку раскрыт
перекошенный рот,
без нужды говорит,
без надежды орет.

Безъязыкий прогал
горше Судного дня
я не предполагал
за душой у меня.


* * *

Доигрался –
                      полетел,
                       полетел.
Так старался –
                      так хотел,
                      так хотел.
Так резвился –
                      вниз и вверх,
                      вниз и вверх.
Отрезвился –
                      смех и грех…
                      Смертный грех.

Что написано пером,
поукромнее зарыть
и завыть.

Только чувствую нутром –
этих адских похорон
не избыть.

Эта шаткая тропа
меж кладбищенских рябин
из глубин.

Эта исповедь – мольба.
Это братская судьба
из судьбин.


* * *

Дождь во мне – он идет, как идет
Я остался без крыши с утра
И теперь все равно, что вовне, что во мне
Или как там еще

Или сам я не тот за кого
Или вышел с утра из себя
И теперь целый дождь напролет
Жалко нету ни капли вина

Может быть из высокой страны
Приплывет величавый грузин
И в гортани посадит лозу
Я бы лучшего не пожелал

Может быть, я и сам добреду
По такому дождю до тебя
Жалко нет головы у меня
Может, вырастет после дождя


***

Мне снится, что я авиатор,
и есть у меня ераплан.
А может, я просто придумал,
что есть у меня ераплан.

Большой, трехколесный, фанерный –
красивый такой ераплан!
И может, мне завтра приснится
красивый такой ераплан.

И стану я, как авиатор,
садиться на свой ераплан
И стану летать за границу!
Не шутка ли – свой ераплан.

А стало быть, я авиатор.
Ведь есть у меня ераплан!
И может, мне все-таки снится,
что есть у меня ераплан?..


* * *

Дерево! Ты любишь меня
таким, какой я есть?

Да. И ты можешь на краешек пня
на минуту присесть.

Спасибо! А то я устал –
в ушибах и шрамах пешеходные ноги.

Тогда обними мой корявый поваленный ствол,
и мы станем на время не так одиноки.

Дерево! Ты – живая душа.
Я уверенно слышу подспудное сердце.

Правда? Ты веришь? Войди же тогда, не дыша –
У меня на груди потайная дверца.

Дерево! Как у тебя хорошо.
А то я хожу в ожидании чуда.

Знай, ты во мне свое чудо нашел,
и теперь никуда не вернешься отсюда…


* * *
                                 Ло Бимину, китайцу

лета – ре к а мешки гладкие в летние воды летят

сладкая тля на ли с т е бли тра в ы водок гадких утят

дымное маре в о круг ни д у ш и стый сияет цветок

дышит во с н е ударяет ве с л о во уносит поток




* * *

мулики-манулики              карлики ушли

а меня оставили               на краю земли

мулики-манулики             я тебя люблю

карлики-макарлики         а ты



* * *
                       Сергею Лапцевичу, рядовому

История каштана
в кармане пиджака
не менее прекрасна,
чем повесть о войне.

Товарищи остались
в немилой стороне,
а он души не чает
в кармане пиджака.

От двухгодичной спячки
очнулся в октябре.
Просыпался из пачки
остаток табака.

За мелочью ныряет
трехпалая рука,
внимательные пальцы
скользят по кожуре.

Он без-году-неделю
валяет дурака,
от двухгодичной спячки
оправился вполне.

Не менее прекрасна,
чем повесть о войне,
история каштана
в кармане пиджака.


* * *

левые да правые
все ребята бравые
все достали сабельки
расчесали усики
длинные волосики
нацепили крестики
звездочки да свастики
левые да правые

да слова кудрявые

да налево улица
а направо звонница
пробежала курица
проскакала конница
пронесли убитого
провезли отпетого
богом не забытого
солнышком согретого
в половине пятого
это младший брат его
старшего убитого
мальчики несут его
дерево качается
голова не кружится
это только кажется
что они натешатся

свечечка не тушится

дерево качается
светлый не отчается
темный не откликнется
времена суровые
да идеи здравые
левые да правые

мальчики кровавые


* * *

народ Его Младенчество велик
в портах отцовских тихий переросток
его на трех дорогах провели
и вот он обживает перекресток

стоит широко, пленной головой
уходит в небо, беглыми перстами
ласкает реки крови голубой
еще не замутненные местами

из ветра вышибает письмена
печатая кирзовыми губами
и к свету вырастают семена
тесовыми мореными дубами

он мнит себя в березовом венце
раскольный долгорукий ясноликий
и на его единственном лице
еще оставит совесть след великий


* * *

Что за кручи междустрочий,
междометий – шалаши!
Эти речи! А короче –
не мешай и не дыши.

Эти очи послезвучий…
Этот терем немоты,
повернув кастальский ключик,
отворяешь только ты!

Твой подлесок-подголосок,
девясильный ветерок –
незаконченный набросок,
вопросительный урок!



* * *

Мулата морозную ясность
я в дымный пирог окуну
и всю кроветворную разность
в единую реку верну —

пусть дышат и камень и воздух,
и воск и сиротская медь,
чтоб и при малиновых звездах
в дому согреваться уметь,

чтоб хлебного тмина раскаты
и винной луны молоко
стекали по кручам покатым
и в руки давались легко,

чтоб все ко всему приласкалось —
живая вода к неживой,
и яблоком ночь распускалась
и плакала над головой.

* * *
                                       Алексею Захаренкову

я все же буду говорить стихами
а нестихами говорить не стану
мне скучно – не стихами не стихами
мне любо потому что рифмовать

стихами говоришь – поешь как будто
как будто птица ты – летишь куда-то
летишь поешь – и Бог тебе навстречу
и Бог с тобой – и ты один за всех

и ты один за всех пред Ним в ответе
один – за безнадежных и надежных
один – за безъязыких и языких
один как перст – и с Богом говоришь

и с Богом говоришь как с первым встречным
о том что люди – нелюди как прежде
как прежде – и бездомны и бездумны
и дыма нет – как прежде – без огня

а на дворе стоит тысячелетье
в Париже и Багдаде все спокойно
все там же собираются калеки
все так же распрягаются ослы

и все такие ж у прохожих лики
и все такие ж у народа песни
и за такие речи – все такое
и спасу нет и надо бы сказать

и смысла нет на этом белом свете
и то и это видеть в черном свете
делить природу на Восток и Запад
и смысла нет и надо бы сказать

и Бога нет на этом белом свете
и надо бы сказать ему при встрече
что Бога нет и Духа нет и Сына
которому хотелось бы сказать

которому хотелось бы доверить
свои несовершенные сужденья
о непостижной тайне мирозданья
о творческом устройстве бытия

которому хотелось бы при встрече
которому хотелось бы стихами
которому хотелось бы доверить
которому хотелось бы сказать

я все же буду говорить стихами
а нестихами говорить не стану
мне скучно – не стихами не стихами
мне любо потому что рифмовать



* * *

дочка-лодочка бежит по моей реке
речка-лодочка лежит у меня в руке
речка-лодочка-судьба у меня в судьбе
что я знаю о тебе знаю о тебе

дочка-ласточка-стрела у меня в груди
от меня не уходи                   и не уходи
чтобы радость не ушла             тобы не ушла
речка-лодочка-судьба-ласточка-стрела



* * *

что мне куст говорит-горит
на высоком простом плече
он, как любящий взгляд, открыт
он кузнечиком спит в ключе

он горит-говорит-молчит
на широком, как грудь, ветру
где сутулая речь стоит
и усталую пьет траву

где прямая скоба идет
на бесслезных идет гробах
этот нежный костер цветет
как приветствие на губах

и так жалко глаза отвесть
этот певчий ожог унять
и откуда нужда, ответь
если можно тебя обнять


* * *

мне надо эти камни отогреть
замшелые сырые валуны
мне страшно незаметно умереть
без боли, без печали и вины

как будто эти камни говорят
мне стоны журавлиные одни
как будто выбегают из оград
как дети нелюбимые они

мне надо меж камнями каменеть
темнеть лицом дождливым и простым
мне надо между ними онеметь
счастливым немцем каменных пустынь

родных камней весенние стада
лениво разольются по холмам
мне страшно задохнуться от стыда
что жизнь моя — единственный обман


* * *

рассудка тетива
и разума сума
и в комнате сама
и машет голова

входи одна жена
со мною посиди
с весною на груди
давно обнажена

с травою в кулаке
и птицей на щеке
где умная пчела
рисует у плеча

чтоб я у белых ног
с зимою в волосах
и осенью в глазах
от счастья изнемог

и юности лицо
и милости родник
я пел из рук твоих
и пил в конце концов


* * *
1.
Дуплетом выпалило лето –
шампанские дымят букеты.
Тумана рыхлое вино
грядет в открытое окно.
Как вор, вдыхаю эти вина,
к утру из горла войлок выну.


2.
Я пил. Я опрокинул сад.
Скользнуло озеро со звоном.
Осколки пахнут Аронзоном
и рыбки медленно висят.


* * *

мне возгласы прозрачных петербуржцев
в них ясная сквозит свеча
стоит так глубоко
не дотянуться

их солнца так доверчиво прохладны
и делятся теплом едва-едва
как дети в бледной комнате играют
и вырвется от них счастливый шар


* * *

одолей меня, у людей меня отними
утоли меня, удали меня, обними

рану тяжкую в белом пламени поднеси
яму выдолби, душу выними и спаси

горем выдели, солью выряди, ослепи
морем выведи, кровью вымоли, искупи

в воскресение, в утро синее повстречай
где, спроси меня, скука зимняя и печаль



* * *

какие чистые цвета
какая ясная обида
как минерал и соловей
как предстояние Давида

как молода судьба-гадалка
цыганка, русалка, беда
и пылкого сердца не жалко
и разума в платье стыда

но белое дрожит
и ткется на зеленом
и музыка бежит
прожилками по склонам
и петь, дышать и быть


* * *
                       памяти Людмилы

шум и пение трав и крыл
я свободно глаза открыл

кто ты, света и тьмы громада
тверже слуха и раньше взгляда

минералы
цветы
лучи
так в ночи
умирала
ты

дни бегут, мы выходим в поле
птицы в небе и дети в школе

шум и пение, тьма и свет
сердце новое, смерти нет

я бегу из земли и внемлю
чтобы петь и оплакать землю


* * *
                         памяти Вениамина Блаженного

Я пса люблю. Его скалистый череп.
Его блохастый шутовской кафтан.
Вот он выходит на пустынный берег —
а перед ним кипит кровавый океан.

Кровавый рот вселенской мясорубки
орет, блюет осколками костей.
Пес, как струна — отзывчивый и чуткий,
гробами горя смотрит на людей.

Мне сладко спать в его смердящей шерсти,
в его гниющем тлеющем паху.
Так сладко спать бывает после смерти —
хоть на спине, хоть лежа на боку.


* * *

ты, слово, как жена, благоухаешь в истоме
всадники – ветры и песни – ищут, ловят тебя, запах, хмелея
кони – на дрожащих ногах – вытягиваются, нежные стрелы
весна, кровь, соль


* * *

Хлебников — наш учебник,
собор трав лечебных.
Только нас не любили —
учителя убили.

Мы, дети, собираем жуков,
глядь: дядя В. Хлебников.
Мы к нему ручьи: Велимир!
А он молчит: Будьте людьми.


* * *
                        Виктору Копытько

Боже, храни конькобежцев –
детей, бегущих,
догоняющих сердце,
полное Тобой.


* * *

Боже, утоли пьяницу,
Беглеца грудного.
В это свободное сердце
Ускользает бездна Твоя.


* * *

Утоли, Душе, пьяницу,
Птенца грудного.
В этом алчущем сердце
Вся бездна для Тебя.


* * *

Артос – Хлебный Человек!
Мы смертельно голодны.
Мы живьем тебя съедим!
Мы смертельно голодны!

Ешьте, дети, мою плоть.
Вы смертельно голодны.
Пейте, дети, мою кровь.
Вы от смерти спасены.


* * *
                     Ирине Кодюковой

в дивных яслях разговора
на ресницах-полюсах
несказанная свобода
и синица в небесах

в январе апрельский порох
город вымыт рукавом
я скажу тебе, кто дорог
не забуду ни о ком

я хочу проговориться
всю кручину разогнать
январю как очевидцу
половицей простонать

это я впотьмах сургучных
заблудился и пропал
и супругов неразлучных
зарубил и закопал

это я ягнят безгласных
лютым голодом морил
а себе на углях красных
сердце верное варил

ты меня из всех неверных
избери и порази
а невинно убиенных
исцели и воскреси

хорошо звенит синица
над еловой головой
разговаривает птица
пререкается со мной

в крепком воздухе субботы
воскресение растет
и никто твоей свободы
у тебя не заберет

и ничья божба и злоба
не прибавятся ко мне
разрешительное слово
разгорается во тьме


* * *

люблю твои квадраты неба
прямоугольники зари
когда летишь и любишь немо
как вдруг целуешь изнутри

твоих волос высоковольтных
неисследимое число
и все и кроме слез невольных
не надо больше ничего