|
Ольга Мартынова
О ЧВИРИКЕ И ЧВИРКЕ
исследование в стихах
Часть первая
ПТИЦА КАГУ
Кагу (Rhinochetus jubatus), птица отряда журавлеобразных; единственный представитель подотряда кагу. <...> Распространен в горных лесах острова Н. Каледония на площади не более 40 км2.
(БСЭ)
Видишь: на разломе лето дождливо,
как червив бывает гриб на разломе.
За лучистой шторкой, слышишь, божий Чвирик,
чивирикает, а что – и сам не знает.
Распускают свои перья и клювы,
да ерошатся в невинном ознобе –
птица-ромб, и птица-крест, и птица-окружность,
и треугольники-птицы обе.
А птица Кагу с островка в окияне,
как напудренный вельможа в холе-пьяни.
Попугаи, попуга, попу, по,
кто их выпустил из рая (и зря)?
Перья белые щипали на груди,
перья красные ложились в борозду.
и взволнованно шагали птицы-по
на разломе швырестела земля,
и какие-то «ти-ти» или «ди-ди»
божий Чвирик чивирикал в (с)аду.
А птица Кагу, захудалый вельможа,
Смотрит, пыльную косицу ероша.
В черном сыре понавыела ворона
звездных дырок, а сама улетела.
Ворон прядал бы ушами – да нечем,
Конь закаркал бы, да нe дал бог слуха.
Неумело подпевают чивирику
птица-ромб, и птица-крест, и птица-окружность,
а треугольники-птицы обе
завистливо зависли в небе.
А птица Кагу на островке –
В сапожках красных, в величавом парике.
ВАДИМУ СТРУКОВУ
Где Гильгамеш и Энкиду
Рыдали и рычали,
Кругом стояли какаду
И вздохи мускулистых рук с волненьем изучали.
И где Ганеша танцевал,
Там Петипа врывался в зал –
Завитой мотылек,
Где вырастал версальский сад,
Там выл суровый Петроград,
И потoк Лизу влек.
Классический балет придумали не мы,
Но цапли над водой, но ивы подо льдами
Рождают тот полет,
Лягушки влажные весны и корни узкие зимы
Из зала первобытной тьмы
На горней сцене их видали.
ЧЕТЫРЕ ДЛИННЫЕ МИНУТЫ
1
Четыре длинные минуты
смеялась ласточка во сне (здесь ночи коротки)
и бормотала, и потела под крылом,
потом вздохнула, улетела по делам.
— своим полукругом резали воздух удоды
— (юг),
— творожное утро осталось без даты
— (вдруг).
Четыре длинные минуты
дождь выпускал и прятал коготки,
а Чвирик слушал: ла-ла,
музычка с листьев на листья упала,
упала и уплыла (пропала).
— пора открыть, каков он, Чвирик:
— нет у него приличного костюма.
— тук-тук, говорит птица, другая отвечает: чирик,
— о чем, правда, думает Чвирка?
2
Но в том-то и дело, что Чвирик не птица.
3
Он хочет что-то записать,
и рассыпается тетрадь.
Три длинные минуты –
и нет тетради той.
За две минуты – лес распался,
стал хламом, пылью, наготой.
Одной минуты (не) хватило горке крутой,
чтоб в озерцо пролиться высотой.
Чвирик был этой минутой.
4
— О Чвирик, когда я улыбчивой тенью смущенной
скользну в этот мир, для плоти и крови построенный нами (что странно),
взлетая на склоны деревьев, с их жизнью, в коре заключенной...
— О Чвирка, не думай об этом, тогда мы оставим эти края.
— О Чвирик, скажи: без обмана?
— Чвирка, о чвирка моя!
Послушали птицы и стали смеяться: хи-хи.
0
И нет минуты этой,
и нет минуты той,
ни третьей, ни четвертой,
ни первой, ни второй.
КТО ЧТО ГОВОРИТ
Wenn nicht mehr Zahlen und Figuren
Sind Schlussel aller Kreaturen
(Novalis)*
1.
Вот календарь сказал: осенних листьев жар!
Не стыдно ли такое говорить?
Вот повторил: «безлистных» «осень» «жабр».
Ни-ни, – сказал, а лес пропел: фьюить.
Когда протрется медь копыта на змее,
Седая рыба выплывет к скале,
Раскроет утлый рот и скажет (но не мне),
Что рыбы говорят, очнувшись на земле:
2.
Вороне Бог сказал: ‚Сыграем
В «цветок», «новалис», «мотылек»’?
Когда лишь числа и фигуры
В ключицах птичьих, кто авгуры?
И для кого мы здесь летаем?
Скажу ль ученым попугаям:
«Новалис», «бабочка», «цветок»?
На бабской рифме «коромысло»,
Без геометрии и смысла
Висят фигуры, виснут числа –
Уж так их славно попугаем.
*Если не в арифметике и геометрии отныне находятся ключи Творения... (Новалис) (нем. )
ПИСЬМА ЭМИЛИ ДИКИНСОН
(ПЧЕЛА И БОРТНИК)
Are you too deeply occupied to say if my Verse is alive?
(E. D.)
1.
Пчела, описывая круг,
сошла с дуги, ушла из круга
(с распахнутого луга).
2.
В Залуг летит пчела, летит без тела,
мохнатой гильзой оставаясь Лугу,
где Эмили увидеть захотела
в пробоине за улетевшей пулей
Заульный Улей и Луг Залуговой.
Пчела, запутавшись в лучах,
гудит, чтоб голос не зачах.
3.
Пчел, клевер, птиц, друзей, родных и тех, кого еще любила
(кого еще она любила?), –
в замирный мир покорно проводив –
она смотрела
им вслед.
Обратный свет
– мгновенен и ревнив –
обуглив сад, не дал ответа —
прощай, прощай, гербарий лета.
4.
(И там, где нет мохнатых тел
гудит пчела в лучей сетях,
так пчёльный аполлон хотел,
чтоб хор пчелиный не зачах)
5.
А тот, кто в тьме залуговой
горел из сетчатого абажура, –
перебирал гербарий света,
читал по пчёльным знакам
и расправлял траву ответа,
рифмуя «bee» – и – «Emily»
и весело нырял
в зиянья солнечных (воз)душных ямок.
6.
Я дочитала
пчелиных писем твой гербарий:
по лестнице мохнатой, желто-черной
ты вышла в свет –
и сказала:
«Но – в тьме пчелиной шелухи
они живут, мои стихи?»
7.
И тот, кто в тьме залуговой
перебирал гербарий,
кивнул завешенной сетями головой.
В ОТКРЫТОЕ ОКНО ВШАГНУЛ СИРЕНЕЙ ЗАПАХ
В открытое окно вшагнул сиреней запах –
Дача.
Я думаю о Чвирике и Чвирке –
Они уже тогда определяли звуки,
Не зная ничего, не знача.
Волк пропел три раза «мяу»,
Минутки маятник пожрал.
Толк вропел мри таза «ряу»,
Минутки маятник пожрали.
Сетка, локоть, сандалетка,
Лодыжка, запястье, ракетка.
ч – чв – чви
р – ри – рик
(так Чвирка Чвирика зовет)
Минуты капают в компот.
Воланчик: верхняя дуга + (только где она?) + нижняя дуга
У маятника – одна нога, сказал бы кто-нибудь.
Но я скажу: на длинной шее голова (собою вниз) – вот нижняя дуга.
И вместе это – дачный глаз.
Подумай, взять хотя бы таз:
Сегодня там варенье,
А завтра там белье.
Так у людей всегда:
Привыкнешь к ним,
Глядишь – они вранье
И пыль надлуговая.
(Так Чвирка говорила).
Сиреней запах вышел из окна,
Осталась комната – одна, темна, надменна,
Как фотография не на,
Как маятник на не, но...
Лишь на обоях вечность – бесстыдна, кровавлeнна.
УПАВ С ВЕЛОСИПЕДА
Упав с велосипеда, знаешь вдруг:
между тобой и миром – плоть,
и так тонка, и так капризна,
что грубой и выносливой душе
она сплошная укоризна.
И знаешь вдруг,
что равен небу, лесу, полю,
как зеркало, что ли, ты –
тогда представишь ЗЕРКЛО,
чьи отраженья сначала расплывчаты,
потом и вовсе вылиты,
и брызнули на волю,
как рыбки из садка,
как мотыльки из сада,
как с неба облака,
как с облаков вода,
как Аронзона вкруг
все замелькало, смеркло.
ПТИЦЫ БРЕЮТ ПОДМЫШКИ ПЕРЕД НОЯБРЬСКИМИ
Засохший серпантин давно ушедшего лимона,
стол в заусенцах и глазках.
И в щелке маленький голодный насекомый,
Но этого не видно никому.
А тут еще птицы, да хоть воробьи –
клюв, перья, подмышки.
Подмышки клювами скребут, как выбривают,
но подмышек и подавно не видно никому.
(Не)ви(д/н)ен сон власатых птиц,
а утром сна слышны излишки.
А птицы лысые в клетушках, хоть летают,
Но их полет невидим никому.
Лимонной корки плесень – камень-лабрадор,
кто забыл ее с лета на дачном столе,
придет ли за ней, найдет лабрадор?
Сок осенних деревьев – скудеющий дар
многого знанья – кому?
ТАМАРА
(чвикартвела)
У пристани простора ночи
качаются как волнорезы
планеты, сочные кометы
и золотые дикобразы,
и спутники, и самолеты.
Там золоты, дикообразы
кустов взлетающие косы,
Там ходят козы по загону
и думают, что их забыли.
Там пахнет сеном. Там овечки,
и речки плачут в одиночку
(распущены поодиночке,
стремясь в сжимающуюся точку)
по карте мимоезжих склонов,
по бороздам моей печали –
так думал темный и крылатый,
так думал грузный и сивокрылый
сюда случайно заглянувший,
и лермонтов к нему подкрался
и прошептал: «гляди: Тамара».
Она же, косы распустивши,
сидела в башне-недогрызке
и пела, пела выше крыши
то по-грузински, то по-русски:
о джаз река моей печали
пинчона птица посредине
ту-ту, биб-биб.
о лодочка вьетнамских шапок
в прозрачном небе стрекозином
ту-ту, биб-биб.
ПТИЦА БАСАНАТА
(стихи об Италии)
I
Здесь Аполлон бормотал, пьяненький, «басаната»,
А Джузеппе о городах, в которые нет возврата,
Не то чтобы плакал, но это как бы заплата
Была; он ставил ее повсюду, где видел ткань из мрамора, бронзы, злата.
Одиннадцать лент
Здесь
Для украшения Арно
Есть.
Дай, говорю,
Днесь
Наглядеться на мрамор, но
Кому говорю: этрусскому духу Арно,
Русскому слуху Анны,
Еврейскому Иоанна,
Чьи бирюзовые ванны
В здешних палатах рябят, плещутся, их столько, что их не счесть,
И в них распускается-светит Иоаннов Цветик-Цветок?
II
О птица хмельная-вещая Басаната,
Как до сих пор легкокрыла ты и златоперната!
И не то здесь странно, что в конце зимы нет мороза,
А что рифмой к нему восьмомартова дура-мимоза,
И что с(в)ечение Арно (в сумерках) медно, а не янтарно,
И что лезут в окно бесенята,
А из окна
Расправляет крылья голодная (до сих пор) Басана-
Басаната,
Живая пока, говорит:
Замри, Флоренция, (не) забуду
Твоих сумасшедших старух
И премудрых Триче,
Им не сойтись вовек,
А серые ленты
Арно и трече-,
Кватроче-,
Чинквече-
И прочее птичьеченто
Залатали вход, Флоренция, в твой небесный чертог.
Часть вторая
ЧВИРКА РАЗГОВАРИВАЕТ СО СТРЕКОЗКОЙ, ПОКА ЧВИРИК НА ВОЙНЕ
— Стрекозка, чего ж ты летаешь,
Почти уже ночь на дворе,
Невидные дырки латаешь,
Во времени скрытой дыре.
— О Чвирка, летаю и таю,
Почти уже тенью на не-
Бе, сoлью на тьме проступаю,
А всё успокоиться не...
— Стрекозка, когда в беспространстве
Мой Чвирик тебя рисовал,
Он думал о маленьком братстве
Тебе неизвестных зеркал.
— О Чвирка, оно отразилась
Однажды на крыльях моих,
Как глупо, что я не умею
Об этом тебе рассказать.
ЧВИРИК НА ВОЙНЕ
Еще я не погиб
В родном-чужом краю.
Еще закат-восход
Зовет меня в поход.
Мой ратный труд –
Обратный круг.
Мой родный брат –
Обратный враг.
Мой враг огонь, мой брат огонь,
«Ты потуши свою ладонь, —
Сказал товарищ мой Динь-Донь, —
Ты потуши мишень».
Динь-Донь завесит мой огонь,
Завесит шепотом: тинь-тонь,
И я сожгу свою ладонь,
Горящую мишень.
И будет птичий день
В родном-чужом краю.
И на закат-восход
Товарищ мой уйдет.
СПРАВА? ЗА СПИНОЙ?
Компьютер, разумеется, компьютер,
стена, окно,
но где оно,
справа? за спиной?
странно знать, где окно
и не знать, что оно
под стеной.
Т. е. хотеть не знать, где окно.
Лес — кристальная река. Не изнутри,
с зверюшками, зверищами,
и верещаньем в чаще.
Но только то,
что видно и с дороги.
С дрог одрогших легковых.
Вот он. Вот он. Он жестяной и завитой,
залитый осенью, как лавой.
Как вывих, псих во снах своих.
Лес, лён (потухших погремушек), ручей,
лес, лён (он больше не синён), ручей.
Твичей, твичей, без многоточий,
из (т)рудных многодней.
Нельзя запомнить,
какая птица, что твердит.
Кто говорит твичей,
кто говорит тютю,
а кто молчит.
Особенно нельзя понять,
поняв, нельзя запомнить,
которая из них молчит.
ЧВИРКА ОПЬЯНЕЛА ОТ ЗИМЫ (1)
серёдкий профиль, свежий снег,
открыт мороз, как вернисаж,
слетает с неба табурет,
летит голубка на массаж,
в ее лёдкие перья
впутались зверья –
кроткие кторы,
которые пресные воды забыли,
а все потому что летают,
чирикают с бедного блёсткого солнца:
«куда улетела голубка?»
Чвирка глядит в золотые, как небо, сугробы:
«о франция, где твои лозы?» —
так пьяная Чвирка бормочет.
Чвирик приходит и всё на места расставляет:
посередке головы пролегает четкий профиль
тенью беса на снегу, на третьем берегу.
ЧВИРКА ОПЬЯНЕЛА ОТ ЗИМЫ (2)
на кристаллических решетках
зимы – зима, и говорит:
пташка-ледышка упала на лапу азора – не вышло,
т. е. нет никакого обратнодвиженья,
упала и там лежит
(почему-то).
смотрит азор удивленный: крылата лодыжка.
ну, так и лети, говорит.
у Чвирки в зубах золотая минута
болит.
на вот, сера, роза –
так милая Чвирка бормочет –
азор арестован.
о Чвирик, зачем мы затеяли это движенье.
мне любы подарки твои в этом мире для плоти и крови.
но плачет азорка, своих азорят обнимая:
азор арестован.
вот серая роза зимы, вознеслась мимо крыши
бесснежной зимы бестелесной,
на лёсочке птичка-луна шарокрыла,
в лесочке она утонула,
и выла, так мило, уныло:
и смежной дури просторечье,
и велеречье снежной снасти,
и междуречье и двуречье
вороновыпуклой напасти,
отклоненье от движенья,
освобожденье от полета,
бесснежной ночи униженье,
где тьма безнежная разута –
всё это воздуха работа,
всё это господа забота,
вся эта музыка забыта,
музыка эта вся изъята.
О ТОМ, ПОЧЕМУ ЧВИРКА НЕ МОЖЕТ ПОМОЧЬ ПОПУГАЯМ
Год дэм!.. В какой-то мере
И строго говоря...
(Елена Шварц)
Die Leuchtturme tun was sie konnen
(GregorLaschen)
Дре -ль? -во? -наж?
Слова не любят продолженья –
Дре- скок в чужой язык: dreht durch! –
Неважно – все это не много значит.
Маячит смысл на маяке, бессвязен океан.
Что могут маяки?
Маячит смысл для моряков –
На маяках. Нет? Тем лучше.
Рябь мира, моря восхожденье
Язык щекочут кровожадно.
Неумное какое наважденье –
Петардно, пестроядно, шоколадно.
Над темным океаном Чвирик,
Но он не знает наших слов,
Иначе, Лена, попугаю
Помочь бы Чвирик был готов.
Иначе зарыдала б Чвирка
И унесла б в свой дом крылатый
Комочек красно-золотистый
Зеленый и голубоватый.
ЧВИРКА БОИТСЯ
Вот и лето улетело
на внезапном помеле,
съело нижний свет и село
миской ягод на столе.
Страшно фонарю качаться
и полосаты вечера,
а речке-млечке замедляться,
а роще-гречке спать пора.
Очень тонкие колечки,
ветра жабры-поплавки
выдыхает роща. Осень
греет пальцы у реки.
Вымя вымыла корова,
прогулявшись по реке,
съела слово, съела слева,
съела куст на пауке.
Сохнет кошка со двора
в дустном облаке сортира.
В белой шапочке сатира
Анти-Чвирик: та-ра-ра.
ЧВИРКА ИЩЕТ ЛАЗЕЙКУ ОТСЮДА
То-то и топь и поляна теперь так пёстро раскрыты –
отданы ветра брякушкам.
То-то листьям не прядать от ветра, а выть неподвижно,
то-то так выступил свет и так ловок.
Тропа потопила топот,
Распускает свет серую пряжу тумана,
мотает в красный клубок.
Чешется ветер о ствол.
То-то летит можжевельник по сизому небу,
трещит электрический ветер и – шлеп – электроны на сквозняке,
то-то всё тихо.
А вот и не то, говорит кто-то,
тихий свет низко ползет под кустами черники,
боится, что кто-то его обнаружит.
ЧВИРКА И ЧВИРИК РАЗГОВАРИВАЮТ, КОГДА ВСЁ ОСТАЛЬНОЕ СПИТ
— Когда мы, Чвирик, выбирали
Для света самого дневного
Поблёстче воздуха частицы
Из наших времени запасов,
Не знали, Чвирик, мы не знали,
Что в этом свете, как в темнице,
Мы будем заперты, младенцы
Для нас ветшающего мира.
— Подумай, Чвирка, эта скорость
Затем ли бабочкой сбежала
Из нежно медленного рта,
Чтоб тормозить времен кружала?
— Не знаю, Чвирик, только страшно,
Что изморозь невременнaя
Уронит этот свет как в морось
В неслыханное тра-та-та.
ЧВИРИК-АЙБОЛИТ
За больную звериную лапу
И за римского папу.
(А. А. Блок «Болотный попик»)
За лягушью лапку
Мушки-козявки
Принесли мне латку
Целебной травки.
А лапку лягушью
Козявки-мушки
Рисуют тушью
На яйце кукушки.
Больная лапка,
Травка-ворожейка,
Римская папка –
Рецепты подшей-ка!
Медовую липу,
Медвежью лапу,
Лунную лупу
И Тихую Сапу –
Всех вылечит неведомая сила
Потому что Чвирка так просила:
За больную звериную лапу
И за римского папу.
ЧВИРКА В АЛЬПАХ
На газировке (стакане) мурашки,
Совиные Альпы суровы,
Но не к Суворову (видимо).
Деревья следят, как прицельные мушки,
Охотничьи башенки-
бешенки лисьей норы,
Смеются, когда пробегает косуля невидимо.
Когда часовой механизм не работал
И было вообще не известно, кто ходит по спицам травы,
Слюнки весны осушая,
Коровы включали с утра свою музыку ботал.
Регтайм маятников на шее.
А я и не знала об этом.
Но вот:
Время – оборвыш вшей и вещей
По воздушным долинам скок-скок.
Но я не об этом.
(Воздушные пастбища – но это не в Альпах, конечно –
Там скрыт(н)ые ямки ловили меня
(хоп-хоп).
Когда мы вернемся туда, там сгниют на морозе черешни.)
О Чвирик, в бездушных долинах
Я ли заплачу от едкого нотного натра?
Или заплачу? Мне страшно бывает наутро
После ночных перелетов совиных.
— О Чвирка, родная, молчи, это вовсе неважно.
Не нужно к этим местам привыкать.
ЧВИРКА В МУЗЕЕ
Деревья как на картине «Грачи прилетели»,
но без грачей.
как ни странно, без них
воздух хотя и притих,
но выглядит менее тусклым,
резвится в косицах сырых.
Деревья: «само по себе» и «само по себе», как Чвирка и Чвирик.
А прилетают грачи –
съедают весь воздух,
дистанцию дня выпивают,
соединяют собой отдельно летящие ветки.
Собой! собой! собой!
так кричат они, как на картине «Грачи прилетели».
Снег, следы еще не ступавших по снегу грачей –
морщины-трезубки.
Грачи прилетели.
СНЫ ЧВИРКИ
1.
Чвирка не знает ни пота, ни хлада,
ни глада, блуда,
только скользить, задевая воздушные складки,
забота ее и отрада, работа ее и награда.
Вот серая лошадь, сарай, можжевельник,
навязанный сон,
сани, светло на орбите.
Теряется куст, воздух с дырками в виде куста,
смотрит на чвирку во сне металлический мельник.
2.
Сова, открытая в провал сарая,
И мыши ужас.
Летучей мыши хищный ужас.
Вода кривляется-кривится,
По стеклышку, по сквознячку,
Так льет вокруг, что будто в качку
Попал сарай, «Прощай, сестрица», —
Закукарекала (от ужаса) сова.
Охрипла осень много раз,
Затрепетной калиткой скрипят ее про(г)улки;
Все стихло, утренник в саду:
Много травы полегло.
Лишь сова все еще кукаречит.
А кто ее слышит-то?
Кто в пальто?
Хихикают мышки, как детки не очень понятным словам
Очень улыбчивой тети.
Сова усомнилась в полете.
3. (сон-считалка)
Свет сцапал в бeссвете скворца.
Стоит черешня в пол-лица.
Смола в дупло течет, там нети.
Нечет перепутал счет,
это не в счет, а в счет лишь то, что знает чет.
И маленькая веточка на дереве растет,
a на ней булеточка булочку сосет.
Давно в звенящее дупло упала ночь.
Лuца над этим сaдом, слeдом содoм и соль,
Соль и хлеб.
Звено в цепочке в цeпочке шелкoвиц-шелковuц,
где шелкопряд свивался в нети-сети,
в летящую шелкoвинку и шелковuнку,
где скрылись крылушки и крылалушки
степной сухой духoты,
душноты, хохoты-похохoты.
Ты.
4.
ТРУДНО ИСКАТЬ СЕРОГО АНГЕЛА В СЕРОМ НЕБЕ
1.
Два синих тeльца в синем небе –
Не видно чвириков с земли.
Два тeльца огненных на солнце –
Не видно чвириков с земли.
Две ртутных тени в лунном теле –
Не видно чвириков с земли.
2.
Две пенки в пене океана –
Не видно чвириков с луны.
Две блёстки в блеске дня и снега,
Не видно чвириков со звeзд,
Два заплутавших демиурга:
В огне саврасом и кауром
Они – савраска и каурка.
ЧВИРКА УЧИТ СЛОВА И ПРОБУЕТ ПОНЯТЬ, ЗАЧЕМ ОНИ НУЖНЫ
Дремучий лес, дремота дремлет днем.
Букашки прыгают как буквы без очков.
Проснулся смысл и был таков.
Кто не прыгает, тот не прыг.
Возьмешь пять слов из словогрядок,
Сжует их сидорова козка,
И ты останешься ни с чем.
И ты им не указка.
А вот пять слов возьмут тебя,
но ты-то об этом не знаешь, и нет у тебя у тебя ничего.
Но, конечно, и те, что ты подберешь
(если, конечно, их козка не съест)
можно будет потом разбирать, вынимать из корзины,
мыть, разрезать, проверять на червивость, на вшивость,
остаток будет хорош,
но это будет от силы пять букв ненадежных,
пригожих, конечно, чего там
(— О Чвирик, напомни взять словорезку).
дверь замoк на пол-забора, чтобы зaмок не замoк
кикuмора-кикимoра
подставляет холодок
водный царь в зароще скачет
и курлычет и маячит
где-то слева посредине
на горящих скороводках
и в сарае незакрытом
плачет щука плавником
кот следит за тем корытом
кто слова в него кидает
в дальний угол ближний леший
пеший путник не боится
он не знает кто здесь главный
конный путник приплывает
и бежит на каблуках
бах трах ах крах
вечер ветер весел верен
ветренен весна весна
вот и красная девица
разослала разносолы
стоп
Стоп да не сто
ЗЕМНУЮ ЖИЗНЬ ЗАДУМАЛ ЧВИРИК
Земную жизнь задумал Чвирик.
И что сказать? Она ему, пожалуй, удалась.
Но Чвирка так ему сказала:
— Я вяну здесь,
Давай вернемся.
И Чвирик Чвирку пожалел.
2006-2009
|
