В 1985 году в Союзе Писателей состоялся первый (началась Перестройка!) большой вечер Елены Шварц и Виктора Кривулина. Шварц, в частности, читала поэму «Мартовские мертвецы», в которой есть такие, замечательные, на мой вкус, строчки:

Душ замученных промчался темный ветер,
Черный лед блокады пронесли,
В нем, как мухи в янтаре, лежали дети,
Мед давали им — не ели, не могли.
Их к столу накрытому позвали,
Со стола у Господа у Бога
Ничего они не брали
И смотрели хоть без глаз, но строго.
И ребром холодным отбивали
По своим по животам поход-тревогу.
И тогда багровый лед швырнули вниз
И разбили о Дворцовую колонну,
И тогда они построились в колонны
И сребристым прахом унеслись…

Стихотворец Семен Ботвинник (он умер пять лет назад в возрасте 82 лет; единственное его произведение, которое еще кто-то помнит — «Баллада о гоноррее») возмутился и обвинил Шварц в кощунстве: блокадные дети как мухи!

В ходе дискуссии о стихотворении Виталия Пуханова я понял, что Ботвинник жив.
Но я не знаю, что нелепее: предъявлять поэту нелитературные обвинения (к тому же явно несправедливые), стуча себя в грудь — мы, мол, ленинградцы! — или защищать поэта на том основании, что сталинский режим был плох и город можно было отстоять с меньшими жертвами. Как будто с этим кто-то спорит — и как будто это имеет какое-то отношение к делу.

А о страшном очень часто можно писать только странно, потому что в систему «человеческих» представлений некоторые вещи не умещаются.