После вечера Геннадия Алексеева

Опубликовано автором

На вечере поэта, умершего в 1987 году, презентовалось две книги. Толстый том опубликованнного при жизни или сразу после смерти в СССР. И книжечка избраного неопубликованного (могущего, судя по всему, составить такой же точно том, а то и два-три).
В Ленинграде двадцать пять-тридцать лет назад, на закате Четвертого Рима, было четыре заслуживающих внимания «печатных» поэта среднего возраста.
У Александра Кушнера, одного из главных любимцев советской интеллигенции, в дни Перестройки практически ничего не оказалось «в столе». Хорошо это или плохо, но он не писал стихов «для себя» или «на всякий случай».
Почти не писал.
Виктор Соснора очень рано внутренне выбыл из советской литературы (ср. во «Всадниках» стихи 1959 года и написанные четырьмя-пятью годами позже «Последние песни Бояна»: другая не стилистика, не идеология — поэтическая и человеческая органика), но его по инерции продолжали дозированно печатать. Как ни странно, выбранные для совписовских книг стихи оказались, как правило, лучшими.
Глеб Горбовский — самый интересный случай. Ранний Горбовский, в сущности, пролетарский поэт. Советская культура была среднеинтеллигентской; если средний интеллигент (Всеволод Рождественский, Кушнер, Евтушенко, Куняев) принимался ей, то такой как есть, с настоящими своими чувствами, мыслями и языком. Пролетарий в советской мифологии был обожествлен, но настоящий пролетарий, с его языком и мировосприятием, был в советской культуре немыслим. У рабочего человека в СССР было два лица: придурковато-показное, казенное и подлинное. Ранний Горбовский именно так и устроен: для печати -«Так вот какая ты, работа, я так давно тебя хотел…»; для себя и друзей — «У павильона «Пиво-воды» стоял непьяный постовой…» и тому подобная прелесть. С годами он, однако, подтянулся в плане общей культуры, вылечился от алкоголизма и стал средним советским интеллигентом славянофильского направления.
Алексеев — единственный, чьи непечатные стихи писались всю жизнь, параллельно с печатными, при этом мало отличаются от них по поэтике, и однако, явно и заметно их сильнее. Почему?
После того, как советская власть окончательно разрешила верлибр (в середине 1970-х), в стихах Алексеева не было ничего такого, что могло бы не устраивать редакторов. Ясные по мысли, бодрые по интонации, среднелитературные по языку, при этом не про преступления большевиков, не про секс и не про евреев. Однако в некоторых стихотворениях мягкие парадоксы доводились до черты, за которой обнажалась сюрреальность бытия. Именно такие стихи отсекались безошибочным издательским чутьем. И именно за них, думаю, Алексеева надлежит помнить.
Мне нравятся эти стихи. В них есть какое-то монументально-простодушное лукавство, присущее (некоторым) ленинградским шестидесятникам. Из тех, кого я сколько-нибудь близко знал, что-то похожее (при иной поэтике и иной биографии) было у Олега Григорьева, у Сергея Вольфа, у Владимира Губина. В следующем поколении это исчезло.

После вечера Геннадия Алексеева: 13 комментариев

  1. У Алексеева кроме того была недурная проза и очень интересные и славные картины. (Где они сейчас?). Вообще же он, по-моему, был из тех людей, которые сами больше того, что они делают — а в истории остаются как раз те, у кого все наоборот.

      • Роман выходил и есть у меня, см. ниже. Картины я видел — на выставки «Писатели рисуют» или как-то так в Союзе писателей в сер. 80 гг. Понятно, что они были сильно лучше, чем каляки-маляки почтенных коллег, Г. И. Алексеев был все-таки профессиональным архитектором и преподавал на архитектурном факультете в ЛИСИ. Но — мне показалось — не более того. Картины архитектора.

        Ах, Житинский его издал… Они дружили. Обе книжки или только толстый том?

        • Том. Маленькую книжку издал Кузьмин.
          Геликоновский том я для тебя достану, только после 3 июля, когда вернусь из отпуска. Маленькую книжку тоже можно будет, вероятно, достать без проблем.

          • Ага, спасибо. А то с Житинским и его шарашкиной конторой дело иметь невозможно.

            Я года два назад хотел книжку Юркова(?) — киевского поэта 20-х гг, кажется, которую я читал на Готланде, где в библиотеке вообще много изданий Геликона, — я написал Житинскому, он сказал, что велит отложить. Так бедная Т. Н. звонила-звонила, с какими-то девками разговаривала, ходила даже несколько раз в издательство… Так и не купила.

          • Я года два назад хотел книжку Юркова(?)

            Да — с предисловием многостаночника Быкова. Мне Юрков, кстати, понравился.

          • Да, мне тоже. Иначе бы я не попросил.

            Для ясности: Т. Н. несколько раз говорили: «Приходите, будет», поэтому она и ходила. И не оказывалось.

  2. Жалко, что ты не сказал мне о вечере и о книжках — я бы хотел обе.

    Да, ты прав насчет самого феномена — у Геннадия Алексеева непечатавюиеся стихи были (и остаются) сильно лучше, чем печатавшиеся, хотя практически ничем от них не отличались. Над причинами я бы еще подумал. Насчет сюрреальности сомневаюсь.

    Лучше было бы, конечно, пересмотреть корпус, но по моим воспоминаниям, отсекались в первую голову культурно-мифологические конструкции «с поворотом». Дело не в сюрреальности, а в общей проблеме советских редакторов-цензоров, которая называлась «неконтролируемые ассоциации». Были артисты, которым не разрешалось, например, играть в кино неэпизодические роли — именно из-за «неконтролируемых ассоциаций». Это был совершенно официальный термин.

    Роман его, кстати, меня разочаровал в свое время.

Добавить комментарий