 
Мальчик Мотл и другие сироты
Мы не отметили Валерий Дымшиц, Олег Юрьев
|
На сайте «Букник» маленькое эссе вашего корреспондента о Шолом-Алейхеме, точнее, о «Мальчике Мотле» и мальчике Мотле. Называется так: «С’из мир гут — их бин а йосем».
Здесь же — т. е. здесь — заметки Валерия Дымшица по тому же самому поводу, т. е. не по поводу мальчика Мотла, а по поводу Шолом-Алейхема вообще и состояния дел с его современной рецепцией в частности. Горячо рекомендую, если сам повод вам интересен.
Любопытно было бы задуматься, кстати, о том, что ситуация несчитываемости культурных кодов, описываемая Дымшицем применительно к Шолом-Алейхему, вполне распространима на сегодняшнее существование литературы вообще — в мире, где не существует «обязательности узнавания» намека, ссылки или цитаты или, точнее говоря, не существует признания такой обязательности.
Кстати, недавно мы (частным образом) обсуждали с Валерой Дымшицем проблему цитирования в русских стихах иноязычных стихов, в данном случае, стихов на идише. Это как бы ответвление той же самой проблемы, приводящее к тому же самому комплексу проблем.
Здесь в чистом виде обнажена проблематика цитирования «неузнаваемого». Если в стихи по-русски попадают вещи (т. е. образные мотивы) из «Галперна» или «Лейвика» (крупные еврейские поэты, о которых мы говорили в этой связи), то они как бы в принципе «неузнаваемы» за пределами узкого круга «идишистов». Для меня, например. Т. е. по сути цитатами и не являются. Плагиатом они тоже не являются, потому что существуют на другом языке и в переработанном виде. Отсылки никуда, так сказать. И понимаются как таковые — в здравом уме автор не может претендовать на их считываемость.
С другой стороны, цитирование русских стихов по-русски постепенно пришло к той же самой ситуации: если больше не существует какого-то общеобязательного цокольного свода текстов, если никто не только ничего не знает, но — и это главное! — и не считает своим долгом знать, то всякая цитата является цитатой ниоткуда и отсылкой никуда, даже если цитируется Пушкин.
И не потому что ее вообще никто не поймет, а потому что автор может быть уверен (и уверен зачастую), что ему примерно известны те 10 (или 100, или 1000 — это зависит от самой цитаты и не играет особой роли) человек, которые считают цитату. Т. е. разница в подсознательном наличии присутствия — не несчетного множества, как раньше, а множества, наоборот, очень даже счетного.
Счетное множество считывающих…
С другой стороны, именно в этом положении находились поэты пушкинского времени и круга. В том числе, кстати, и применительно к цитатам из иноязычных стихов. Счетным было не только даже количество считывающих, но и количество читающих.
Впрочем, есть существенная, кажется, разница: тогда множество расширялось и размывалось на границах, читающая публика быстро росла — с ростом грамотности и увеличением потребности в телеграфистах, акушерках и литературных критиках. Сейчас направление движения, по всей видимости, прямо противоположное.
Может быть, это путь к «золотому веку».
Но тогда следовало бы поскорее ввести крепостное право, а также государственные синекурные должности, вроде цензуры иностранных изданий и управления по делам инославных и иноверных.
…Далеко же мы ушли от мальчика Мотла…
Или, лучше сказать, недалеко мы от него ушли.
Мне еще помнится, как мальчик Мотл с оскоминой от зеленого крыжовника боролся — насыпал на зубы соли, подержал рот открытым и — можешь снова трескать крыжовник!
И рецепты всех этих чернил…
Кажется, я сам отчасти вырос не из шинели, а вот из этих древесных штанов и великой фразы «мне хорошо…»
Спасибо, что вспомнили. Мне-то и вспомнить по сути эту прозу не с кем.
Не за что.
А у кого — мотивы из Гальперна и Лейвика? Я думаю, у Булатовского. Поскольку не у меня. А кто еще из русских поэтов читал этих авторов в оригинале?
Речь шла, конечно, о Булатовском. Но дело же не в этом, а в принципе.
Ну, фамилия это одно, а узнаваемость мотивов и коннотаций — совсем другое. В последнее десятилетие, кстати, интерес к литературе на идиш в Штатах скорее поднялся, что я связываю с тем, что вышло на пенсию и начало искать себе занятий поколение детей первых эмигрантов.
Я познакомился в Урбане с одним бывшим профессором математики, который состоит в приватном кружке читающих на идиш и даже дает уроки идиша. Таких, кажется, немало.
Спасибо, Олег!
Не за что, Антон.
возможно я не права, но, как мне кажется, в том-то и прелесть аллюзии как таковой, что создаваемые с ее помощью пласты восприятия могут считываться, приобщая одновременно к некоему кругу избранных, а могут не считываться, при этом оставляя читающему основной текст
весь постмодерн, как его ни принято ругать, в хорошем своем смысле на этом построен…
«Постмодерном» настолько все на свете называется, что даже трудно сказать, на чем оно построено. То, что в западном случае случае так называется, напоминает торговые ряды — на каждом продукте бирочка с названием и ценой. Именно потому, что это была первая реакция на уничтожение канона, в первую очередь образовательного. Постмодерн не рассчитывает на узнавание, он подсовывает ответы — сразу же или чуть позже.
В российском варианте еще, конечно, все бирки перепутаны и обвесить норовят, потому что торгуют-то перекупщики.
А вообще говоря, Вы правы — далеко не все может и должно быть считано, должно существовать поле колебаний. Но в центре его раньше находилось некоторое твердое зерно, более или менее общее для «образованного класса». Этого зерна мы и лишились. Об этом речь.
говоря постмодерн, я в большей степени, наверное, имела в виду его классический вариант в виде, например, Фаулза 🙂 или ныне здравствующего Акройда (Питера). Первый да, как и многие его последователи, ответы давал, второй, как и многие соратники по цеху уже нет.
То, что называют постмодерном сейчас, да, перепутано, да и ну их 🙂 в конечном итоге, уже действительно сложно становится классифицировать, ибо четких новых форм нет, а игры с уже придуманными дают размытость границ и теперь уже все что угодно с играми и аллюзиями теоретически можно классифицировать как постмодерн.
Я поняла, о чем речь, понятно, что уровень образованности с одной стороны и общности образования, единство знакомых первоисточников на сегодня отсутствует, как и единства культурных критериев восприятия да и нравственные и прочие критерии также потеряли четкость границ. Время такое…