Поезд идет на восток (Цюрих – Берлин, зима)
В заднем углу косо-выпуклого стеклянного бока — пыльного, златопыльного — слеплен из пыла, слепо алеет шарик. Как поезд ни ускоряется, шарик не отстает, но осветить ничего уж не может, кроме ближайшего света.
В кресле рядом — толстая девушка, по виду рыжая швейцарская эскимоска с западных озер, смочила два пальца в дырочках носа и увлажнила себе прическу.
Под шариком на вырезных облаках лежит длинный свет — точнее, скользит следом за поездом, слегка отставая и оплывая. И не освещая — кроме верха облаков — ничего.
Девушка беззвучно пощелкала пальцами под столиком, как бы освобождая от излишних капель, и вложила их в книгу «Доктор Живаго» на французском языке.
Низ облаков уже темен, как бы отягчен темнотой, идущей от земли в небо. Скоро она съест облака, и мыльный свет над ними, и пылающий шарик над ним — и небо полностью осветится землей, потому что тьма — это черный свет, которым по ночам светит земля.
Швейцарская девушка с заложенной двумя пальцами книгой будет глядеть отворотясь в просеченную искрами ненаглядную ночь — пока вокруг не вспыхнет голубыми снопами Берлин, восточная столица севера. Бранденбургские чукчи побегут по перрону, срывая с себя кепки. Приехали.
Как это замечательно!
И даже страшно почему-то.
Спасибо, я очень тронут!
С наступающим!
Вся сжалась. И запахло поездом, тем из Ленинграда в Москву, перетопленным жарким, из которого — на мороз.
Ленинградская эскимоска к московским чукчам?
Дааа!
Да-да, старая песенка… «Восточная Германия отличается от Западной — диким и воинственным нравом своих обитателей, которые ходят в ушанках с красными звёздочками во лбу…»
С НОВЫМ ГОДОМ, ОЛЕГ!
Бесконечно тронут таким подробным знанием моих сочинений, но здесь, мне кажется, все-таки удалось придумать новый образ.
С Новым годом и Вас!
Какие
вы,писатели, всё-таки трогательные… Я и не думал про какие-то повторы. Лезгины давно превратились в чукчей! )) Просто что-то вспомнилось, проснулось… А текст тот — вообще один из моих самых любимых. Как-то он в своё время хорошо в меня попал и застрял… Я не виноват. Спасибо!Да, мы такие.
Писателя, его ж всякий норовит потрогать, вот потому он, писатель, и становится с годами такой трогательный. А иногда — если основательно потрогали, затрогали то есть, то трогательный писатель постепенно становится затронутым писателем, а то и писателем тронутым.
Вам спасибо. Правда, тронут.