Очередная колонка в берлинской газете «Der Tagesspiegel» (в завтрашнем, воскресном выпуске) — о Николае Заболоцком. В сетевой версии у них там опять засбоило, и текст оказался — без названия! — в разделе «Новости». Но в печатном выпуске колонка будет, конечно, на своем месте.
Читающим по-немецки: JURJEWS KLASSIKER: 10 комментариев
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.
О! Просьба: можете мне для библиографии прислать выходные данные печатной версии (по возможности полно: номер выпуска, стр.)? И если русская версия? Здесь или через loshch@yandex.ru … Спасибо заранее! Ваш И. Л.
Русской версии, конечно, никакой нет.
Выходные данные сейчас сказать не могу — газету (или полосу с колонкой) мне пришлют через несколько дней. А мы сегодня улетаем, вернемся 12-го сент. Я тогда Вам пришлю данные (может, напомните? Я постараюсь не забыть, но всякое бывает…)
Да, конечно, напомню в серендине сентября, а спешки никакой с этим. Удачной поездки!
Спасибо.
Заодно, кстати, выяснится и какое название редактор придумал.
Это тут такое редакторское право первой ночи — из нескольких сот опубликованных газетных статей едва ли два или три сохранили свое исходное название.
Очень все четко и разумно, особенно, что у него не было «двуличия» — может быть, к сожалению.
И все-таки граница между «вторым» и «третьим» З. проходит — я недавно опять об этом думал, не по годам заключения. Первый год по возвращении он писал как раньше.
Может, для немцев надо бы поподробнее о его «гетеанстве»?
Рад, что ты воспринял это как четкое и разумное — писалось очень срочно (по просьбе редактора раньше своей очереди, как бы «в замену» другого колумниста, который почему-то не смог сработать в срок). Я опасался, что это вообще превратится в «словарную статью», что для такой колонки в целом легитимно, но мне, как ты понимаешь, не шибко интересно.
А насчет немцев и гетеанства… Так-то немцы обычно не очень интересуются «иностранным гетеанством» (кроме специалистов, разумеется) — в этом смысле комплексов у них нет (есть другие и много). Потому что, согласись, особый интерес и умиление — ах, в Боливии поставили памятник Пушкину! ах, тунисский классик Бей Эффенди читал Гоголя! — показывает известную внутреннюю неуверенность в культурной полноценности, имманентно свойственную советскому человеку. Он традиционно нуждается в «подтверждении через иностранца», что, конечно, само по себе смешно, но легко объяснимо и исторически, и культурно-антропологически.
Насчет «границы» ты наверняка прав — я в свое время этим подробно не занимался, «посадили-выпустили» было скорее образом, существенным в другой связи. Если об этом всерьез думать и писать, то можно было бы, вероятно, показать на этих текстах «как раньше», написанных между освобождением и «переломом», внутреннее надламывание, скрытый процесс переосмысления себя под воздействием «победившей реальности». А может, это и не удалось бы, с таким-то человеком — человеком бесповоротных решений. Тоже был бы результат.
Я как раз хочу написать об этом на примере «В этой роще березовой».
Бог в помощь.
Интересно, конечно, было бы рассмотреть отдельно поэтику «Можжевелового куста» — как рецидив в какой-то (и в какой?) степени?
Казалось бы, если человек не способен к математике, это совсем не повод, чтобы над ним смеяться: ведь можно посоветовать ему заняться чем-нибудь другим и, главное, перестать с ним работать, раз уж ты им так недоволен.