Об архетипах и источниках Введенского и Хармса

Структурно-стилистический источник и Хармса, и Введенского, если брать совокупность их текстов как единый текст (т. е. и как два единых текста, у каждого свой, и как единый текст один на двоих, на что намекал язвительный Олейников), но, конечно, преимущественно в лиродраматических опусах — не что иное как вторая часть “Фауста” Гете. По стиху, по драматическим стиховым формам, по философской, исторической и теологической проблематике — да и по дикости и нелепости говорящих персонажей, эту проблематику транспортирующих (хоры духов и прочая сволочь). Сходное наблюдение сделал (независимо от меня) Владимир Орел (“Обериуты: разговоры с Гете”, Обитаемый остров, 3, 1991, Иерусалим) — орел!

Кстати, распространенное мнение, что вторая часть «Фауста» якобы хуже первой, совершенно ошибочно. Стихи в ней едва ли не лучше. Но по переводам этого, конечно, не установишь.

Об архетипах и источниках Введенского и Хармса: 68 комментариев

  1. Морковь (вылетая из земли):

    …И прямо, а ещё больше через опосредования сочинений вроде «Pot-pourri, или Чего хочешь, того просишь (Торжество смерти)» будущего патера Печерина, а то и через экфразисы вроде:

    «Это какая-то аллегория, в лирико-драматической форме и напоминающая вторую часть “Фауста”. Сцена открывается хором женщин, потом хором мужчин, потом каких-то сил, и в конце всего хором душ, еще не живших, но которым очень бы хотелось пожить. Все эти хоры поют о чем-то очень неопределенном, большею частию о чьем-то проклятии, но с оттенком высшего юмора. Но сцена вдруг переменяется, и наступает какой-то “Праздник жизни”, на котором поют даже насекомые, является черепаха с какими-то латинскими сакраментальными словами, и даже, если припомню, пропел о чем-то один минерал, то есть предмет уже вовсе неодушевленный. Вообще же все поют беспрерывно, а если разговаривают, то как-то неопределенно бранятся, но опять-таки с оттенком высшего значения. Наконец, сцена опять переменяется, и является дикое место, а между утесами бродит один цивилизованный молодой человек, который срывает и сосет какие-то травы, и на вопрос феи: зачем он сосет эти травы? – ответствует, что он, чувствуя в себе избыток жизни, ищет забвения и находит его в соке этих трав; но что главное желание его – поскорее потерять ум (желание, может быть, и излишнее). Затем вдруг въезжает неописанной красоты юноша на черном коне, и за ним следует ужасное множество всех народов. Юноша изображает собою смерть, а все народы ее жаждут. И, наконец, уже в самой последней сцене вдруг появляется Вавилонская башня, и какие-то атлеты ее наконец достраивают с песней новой надежды, и когда уже достраивают до самого верху, то обладатель, положим хоть Олимпа, убегает в комическом виде, и догадавшееся человечество, завладев его местом, тотчас же начинает новую жизнь с новым проникновением вещей. Ну, вот эту-то поэму и нашли тогда опасною» (Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30-и томах. Художественные произведения: Т. I–XVII. Т. X: Бесы. Л.: Наука, 1974. С. 9–10).

    • Re: Морковь (вылетая из земли):

      Только что написал примерно об этом же. Что Вы, как специалист по Заболоцкому, думаете о влиянии этой традиции на него («Торжество земледелия», «Деревья»)?

      • влияние посильней фауста гете

        Влияние определяющее, я думаю. Надеюсь, скоро в изд-ве «Плеяда-Прогресс» выйдет том поэм НЗ с моими далекими от совершенства примечаниями (сданы год назад), и там об этом немало. Тем более что Фауст одобрен в начале 30-х на самом верхнем этаже: даже в печально известной речи (той, которую Мандельштам назвал «пародией на сухотку спинного мозга»):

        После “Торжества Земледелия” я написал ряд поэм и книгу стихов о природе. <…> Что такое борьба с формализмом? Это борьба за такой тип искусства, который, будучи совершенным по своему техническому уровню, отвечает идее широких масс, доступен им, близок и дорог. Это тот тип работы, к которому пришел Фауст в результате своих долгих поисков. Кто знает, многие ли из нас в своем искусстве сами, без посторонней поддержки, достигли бы этого конечного результа¬та. Вероятно, это были бы немногие единицы. Статьи “Правды” открывают нам глаза. И мы должны быть благодарны партии за это»

        • Re: влияние посильней фауста гете

          Я читал все тогдашние покаянные речи — Заболоцкий выступил не хуже других (кой-кого и получше), особенно если выбросить несколько ритуальных фраз, вписанных вроде бы Степановым. Он, разумеется,играл «по правилам», а Мандельштаму эти правила были противны. Кроме того, он вообще очень ревниво и пристрастно относился к Н.З.

          • Re: влияние посильней фауста гете

            Да, это ясно. Я не об этом, а об отсылке к Фаусту. У Заболоцкого еще «Детство Лутони» явно от Печерина, там даже текстуальные параллели (Бабка/Балалаечник). И в «Торжестве», об этом писала по-английски Дарра Голдстейн (ссылаясь на устное указание Нины Перлиной).

    • Re: Морковь (вылетая из земли):

      Во-во.
      Но все же надо учесть, что Хармс был-таки основательно немецкоязычен. Вторая часть «Фауста» при всем том не смехотворна, а совершенно прекрасна.

      А Вы знаете замечательную историю про «немецкие стихи» Хармса, оказавшиеся текстами каких-то хоралов Баха? Знаете, конечно.

      • Re: Морковь (вылетая из земли):

        Да, «Сродство…» и не только: недаром у Козьмы Пруткова, по Хармсу, была сабля, и я даже готов слышать перекличку в далеких, казалось бы, вещах; например:

        из темных бездн плывут акулы
        в испуге мчатся молекУлы,
        с безумным треском разбивается вселенной яйцо,
        и мы встав на колени видим Бога лицо

        «Окнов и Козлов» ДХ

        …Гишпанка, севши в нем, немедленно заснула;
        А муж ее, меж тем, увидя тарантУла,
        Вскричал: …

        «Кондуктор и Тарантул» КП

  2. Несомненно, тут что-то есть. У Введенского «Кругом возможно Бог». У Хармса, думаю, меньше, хотя он обожал Гете и мечтал стать таким же, как он. На Заболоцкого вторая часть «Фауста» тоже влияла, и сильно (на поэмы особенно). Влияние во всех случаях могло быть как прямым (немецкий все трое знали хорошо), так и через русские романтические мистерии 1830-х (где «даже минерал произносит несколько слов»).
    А как ты относишься к идее Миши Эпштейна, что вторая часть «Фауста» написана под впечатлением петербургского наводнения 1824? Это полная чушь или не совсем?

    • Известно, что Гете размышлял о Петронаводнении 24 г., но известно, что он размышлял буквально обо всем. Но чтобы понять, что 2 часть «Фауста» не написана «под впечатлением» (чего бы то ни было), достаточно ее прочесть. Парадоксальным образом в ней находятся мотивы «Медного всадника» (а не самого наводнения, конечно) — домик Филемона и Бавкиды. Оля знает про это больше, но журнал, где статья об этом, естественно, во Франкфурте.

    • Да, кстати — и на Заболоцкого тоже, ты прав, конечно.

      Стало быть, можно придти к выводу, что вторая часть «Фауста» является фундаментом всей поэтики обериутов. Именно не источником отдельных приемов или обыгрышей, а архетипом.

      Я думаю, что если доказать, что форма драматического стихотворения, о которой, собственно, и идет речь, возникла у гетеманного Хармса, а потом была перенята ленивым Введенским и усвойчивым Заболоцким, то мы придем к настоящему открытию.

      Собственно, уже пришли.

      • Вот что у меня в свое время вызвало ощущение открытия: «Бравому Хроносу» / «Левый марш», «Время, вперед!»:

        Spude dich, Kronos!
        Fort den rasselnden Trott!
        Bergab gleitet der Weg;
        Ekles Schwindeln zögert
        Mir vor die Stirne dein Zaudern.
        Frisch, holpert es gleich,
        Über Stock und Steine den Trott
        Rasch ins Leben hinein!

        и

        Клячу истории загоним!
        Левой! — и далее по тексту…

        (В русском переводе:

        Эй, проворнее, Хронос!
        Клячу свою подстегни!
        Путь наш теперь под уклон.
        Мерзко глядеть, старина,
        Как ты едва плетешься.
        Ну, вали напролом.
        Через корягу и пень,
        Прямо в кипящую жизнь!)

        Еще были занятные вещи (полу-открытия, полу-натяжки) в связи с Багрицким в ЖЖ — если найду ссылки, сброшу.

      • форма драматического стихотворения

        Хотя, это не совсем о том, конечно, о чем у Вас. Окинул взором и понял, что «мимо». Вспомнилось — была в Дне поэзии-1986 статейка Александрова =»Столбцы» и «разговоры» Д. Хармса= — вроде бы нечасто вспоминают, что в обэриутском кругу была такая жанровая парочка: что не «столбцы» — то «разговоры».

        • Re: форма драматического стихотворения

          Да, я действительно сейчас не совсем о том — не о мотивах, а о структурных прообразах. Но и мотивы, конечно, вещь чрезвычайно интересная.

          В принципе, как Вы, вероятно, знаете, я исхожу из того, что поэтика Хармса и Введенского и той (с годами умень
          ающейся) части Заболоцкого, которая была совместима с ними чисто антропологически, является не условно «левой» поэикой, а поэтикой условно «правой» — превращением и высоким (но не без ненависти, настоящей ненависти) пародированием — но не отрицанием — символизма.

          И я искал источники в символистской драме. И находил.

          Каким-то образом — я еще не понял, каким — соображение насчет 2-й части «Фауста» — кажется мне подверждающим этот мой взгляд на вещи.

          Я когда вернусь во Франкфурт, разыщу статью Орла — она вполне любопытная сама по себе.

          • Re: форма драматического стихотворения

            К 1933 году Хармс осознал себя как «правого», а не «левого» писателя, и довольно ясно говорил об этом (см, например, письма к Клавдии Пугачевой). А знаешь его «Опыты в классических размерах» 1935 года (местами — чистый Аронзон, правда, не лучший Аронзон)?Да и его антиформалистическая речь 1936 года гораздо радикальнее, чем процитированная и при аналогичных обстоятельствах произнесенная речь Заболоцкого, и (в отличие от речи Заболоцкого) она на 90 процентов искренняя. Я, кстати, сейчас понял, что собственно дитературное расхождение Заболоцкого с Хармсом, Введенским и Олейниковым в 1930-е годы сильно преувеличивается — во многом (хотя и не во всем) направление развития было родственным. (О Заболоцком после 1946-1947 годов я не говорю, хотя и там не все так просто).

            • Re: форма драматического стихотворения

              Очень хорошо. Ты сейчас в материале.

              Я всегда это подозревал. Т. е. что в какой-то момент автоматическое причисление себя к «левому» — чисто возрастное в том числе — должно было прекратиться. И такие, в общем, отчетливые люди, как Хармс и Введенский (отчетливые в смысле наблюдения за собой и своими координатами в мире), не могли считать себя «литературно левыми», не будучи «левыми политически». На языке той эпохи, разумеется.

              Речь я не помню, но вообще-то — чисто теоретически — формализм как таковой тут ни при чем. Формалисты — они и правые, и левые бывали. Как уклонисты. И самое смешное, что — в отличие от «право-левой оппозиции», создавшейся в рамках общего политического фантазирования — право-левый формализм был абсолютно реальной вещью. Мандельштам был в 30 гг. право-левым формалистом, он, конечно, шел справа налево. Что доказывает, что Мандельштам был еврей. Если это нужно кому-то доказывать. Ах да, я забыл. Много кому нужно.

              Но это к слову. В конце 20-х и начале 30-х Хармс с Введенским тоже были право-левыми, но как русские люди они двигались слева направо.

              • Re: форма драматического стихотворения

                Смысл его речи не в антиформализме, а именно в отчетливо консервативной, даже «реакционной» (консервативно-революционнй) эстетической позиции.
                Но как раз Введенский субъективно продолжал считать себя «левым», хотя какой же он «левый» в «Элегии», например?
                А про Мандельштама и путь справа налево и наоборот — замечательная шутка, используй где-нибудь.

                • Re: форма драматического стихотворения

                  Использую. Вот руки дойдут — и надо будет написать все же про Олейникова для Ленхрестоматии (а ты выжми, пожалуйста, что-нибудь про Хармса). Надо бы все же ее как-нибудь закончить. Там, правда, самое сложное осталось, не считая Лившица.

  3. Поэзия советских деревень

    О «Смерти пионерки» — если не видели — загляните:

    http://donor-darom.livejournal.com/40873.html
    http://donor-darom.livejournal.com/41120.html
    http://donor-darom.livejournal.com/41226.html

    И не могу удержаться чтобы не скопировать из одного своего коммента — как Жаров описывал создание «Взвейтесь, кострами, синие ночи!»:

    «Специальным решением Бюро ЦК РКСМ “предлагалось написать пионерскую песню – марш”. «За советом пришлось пойти к старшему товарищу – Д.А. Фурманову. “Положение безвыходное!” – cказал я ему чуть ли не со слезами на глазах. “У большевиков безвыходного положения не бывает!” – ответил Фурманов. Совет был такой: оттолкнуться от чего-нибудь уже известного. Целой компанией отправились в Большой театр на Фауста, и там кто-то обратил внимание на марш солдат: “Башни, зубцами / Нам покоритесь! / Гордые девы, / Нам улыбнитесь”. Несколько дней ходил я, скандируя это четверостишие. Повторял его до тех пор, пока не написал другого – в том же размере: “Взвейтесь кострами…” и т.д. Я позаимствовал, следовательно, в “Фаусте” только ритмический ход для своего текста. А комсомолец Сергей Дешкин, ученик музыкального техникума <…> конечно, позаимствовал там же музыкальный ход для мелодии, написанной им на мои слова. Так рождалась первая песня юных пионеров нашей страны» (Русская поэзия детям: В 2-х т. Т. 2. Сост. Е.О. Путиловой. СПб.: Академический проект, 1997, с. 677-678).

    • Re: Поэзия советских деревень

      Да, это все довольно замечательно. За обсуждением «Смерти пионерки» я в свое время следил.

      Но сейчас я судорожно искал у себя в компьютере и поиском фамилию человека, за свой счет издавшего в 19 в. в Риге перевод «Фауста» — совершенно гениальный. Был бы обериутским, если бы не был раньше лет на 50, кажется. Всегда помнил, и вдруг вылетела фамилия. Купец был, кажется. Как раз хотел спросить, нет ли его где-нибудь в сети. Но похоже, что нету.

          • Re: Поэзия советских деревень

            Нет, увы — не находится. Я тоже помню у кого-то из стиховедов приводились поразительные отрывки (не у Гаспарова?), с узорами из односложных слов.

            • Re: Поэзия советских деревень

              Бабьи звяки
              Там на четверке колесят…
              Фыряет — знать то прокурат;
              А трутень фофанит с запят,
              Сам испитой, живья — ни-ни!
              И тих — никшни! Хотя щипни;
              Одышкой чахнет искони

                • Вот оно самое.
                  У меня был еще большой кусок, но куда-то подевался.
                  Вообще это позор, что ее нет в сети. Это как раз 2 часть. Первую он не стал печатать (или доводить перевод до конца) из-за разрекламированного Вронченко.

                • А вот Дм. Аверкиев ругает минаевский перевод «Чайльд-Гарольда» в «Эпохе» (1865 г. между прочим, через 14 лет после выхода овчинниковского «Фауста»):

                  «Не говорим уже о беспрестанных грамматических ошибках, о «в» вместо «на», ни об ужасных рифмах, вроде:

                  Лишь пробуждает содраганье
                  Во мне жизнь шумных городов,
                  Нет в мире злее наказанья,
                  Как быть овцой людских стадов;

                  ни о стихах, которые могут соперничать с продуктами г. Овчинникова, напр. что лучше:

                  И сердце, подымая грудь,
                  Казалось хочет вон прыгнуть (!?)

                  или следующее двустишие из перевода 2 части Фауста:

                  Вас–бы, жизненочки,
                  Я цалавнул?»

                    • Андрей Овчинников (Авчинников)

                      «Все то — взмазня… одна звездня…»

                      Всё никак не соберусь поискать его оригинальные книги — «Награда за откровенность» (проза) и «Партитура Американско-животного театра в Европе, Орбана и Казановы» (sic! стихи)

                    • Андрей Овчинников (Авчинников)

                      «Все то — взмазня… одна звездня…»

                      Всё никак не соберусь поискать его оригинальные книги — «Награда за откровенность» (проза) и «Партитура Американско-животного театра в Европе, Орбана и Казановы» (sic! стихи)

              • отрывочек

                ЗиВ МЛГ (с.272)
                «Фауст: полная немецкая трагедия Гете, вольнопереданная по-русски А.Овчинниковым.
                Рига, 1851»
                ………….Елена очухивается и приходит в себя.
                Форкиада: — Предстоишь опять ты в величии своем – ты, прелесть мира!
                Повелительность во взорах: повелеть лишь поизволь!
                Елена: — Все вы шишкалися время – торопитесь, у кумира
                Ставьте жертвенник скорее, как заказывал король!
                Форкиада: — Уж готово все – треножник, чаша, острая секира,
                И окурка, и обрызга есть для жертвы, хоть изволь…
                Елена: — Не сказал король, что жертва…
                Форкиада: — Льзя ль сказать? о, страхоты!
                Елена: — Что тебе за страх?
                Форкиада: — Да как же? эта жертва – это ты!
                Елена: — Я?
                Форкиада: — И эте.
                Хороиды: — Мы? о, горе!
                Форкиада: — Ты падешь под топором.
                Елена: — Ужас! чуяло мне сердце.
                Форкиада: — Не спастися животом!
                Хороиды: — Ах! что с нами!
                Форкиада: — Благородна будет смерть ей; но сударок
                Вас возьмут, на шею петлю, и развесят как гагарок
                По подкрыше, там, где выше… болтыхайтеся потом!
                Елена и Троянки стоят пораженные до недвижности; умолкность что в подземелье.
                <…>
                А потом хороиды упрашивают Форкиаду пожалеть их;
                — Ты премудрая сивилла, препочтенная ты парка –
                Спрячь же ноженцы златые, спрячь и девиц полюби!
                За твою любовь попляшем так, что небу будет жарко:
                Уже плечики снуются, ножки хочут дыбь-дыби…
                Ах, смоги нам, пособи!..

  4. Хочу, хочу читать не пастерначий перевод! Потому что Пастернак, как это ни странно, плохо чувствовал стихию разговорной речи, он понимал смыслы и слышал мелодию, много видел и чувствовал, но, наверное, был слишком глубоким интровертом, не обладал пушкинской отзывчивостью. прозаические диалоги «Гамлета» в его переводе совершенно неудобоиграемы, люди так не говорят.
    Не понимаю, как с особенностями его стиля можно было переводить «Фауста».

    • Так и читайте. Кто ж Вам не дает? Слава богу, существует с полсотни переводов, включая перевод весьегонского обывателя Голованова. Это раньше коммунисты навязывали всем переводы Пастернака, теперь свобода настала.

      Но по секрету Вам скажу (думаю, никто нас тут не слышит): читать какие бы то ни было переводы совершенно бессмысленно.

  5. (к Вашему предложению переиздать перевод А. Овчинников

    И оригинальное творчество Афанасия Анаевского заодно ( лет 15 уже грозится, да что-то всё никак). «Юродивый мальчик в железном зеленом клобуке» и т.п.
    Вот уж точно предтеча — и Хлебникова, и обериутов.
    Я когда-то читал отрывки — это совершенно восхитительно!

    Кстати, из статьи Эрля об Аронзон(е:
    «Любил, как всем понятно, поэтов-графоманов. С восхищением повторял строки Анаевского:

    Полетела роза,
    На зердутовых крылах,
    Взявши вертуоза,—
    С ним летит в его руках».

    http://www.ruthenia.ru/60s/aronzon/erl.htm

    • Его, кстати, считают одним из прототипов Козьмы Пруткова (а влияние Пруткова на обериутов очевидно, они и сами, кажется, его признавали).
      Но это тот случай, когда оригинал смотрится «пародийнее» самой пародии (при всей замечательности последней).

      • Анаевскийн прекрасен.

        Но Овчинников, судя по всему, принадлежит совершенно к другому сорту — он не графоман, и не «наивный поэт». Он человек «тупиковой» на тот момент «линии развития». Он имел собственные идеи и по поводу Гете, и по поводу русского поэтического языка. Над ним смеялись, потому что шли в другую стотону, из рамок действовавшей конвенции. Но таких очень немного на самом деле — Бобров, пожалуй, Гавриил Каменев, может быть (хотя над тем никто не смеялся, кажется). Гораздо чаще путают в обратную стотону — объявляют графоманов и/или «наивных поэтов» открывателями «новых путей».

        • О, это очень интересная мысль!
          Вот бы Вам написать об этом отдельную заметку или даже статью, с цитатами из этих авторов, отзывами современников и потомков и т.п.
          А идеи Овчинникова как-то зафиксированы им самим или кем-то? Особенно интересно — по поводу русского поэтического языка.

          Хотя я всё-таки горой стою за наивных и «графоманов» (позволю себе рокировку кавычек) — хороших, разумеется (потому что, конечно, есть и плохие).
          Ну вот Колумб ведь по ошибке открыл Америку — по наивности, можно сказать. Тем не менее — открыл. Бывает и так.
          Я считаю, если человек создал нечто прекрасное и значимое для будущего — не так важно, что у него было в голове. Т.е. важно, и даже очень, но всё-таки не так.

          ——-
          Боброва я читал когда у Вас в комментах одно стихотворение — дивное и совершенно невероятное для того времени.
          О Каменеве, к стыду моему, впервые слышу.

          • Гавриил Каменев [1772-1803], казанский купец, «первый руский романтик» и автор первой русской баллады «Громвал».

            С одной стороны, Вы правы.
            А с другой — кто-то приходит и пользуется,не так ли? Коллекционер, исследователь, «Козьма Прутков». И он им, конечно, благодарем. Как благодарен охотник белке, которой он угодил дробинкой в глаз.

            • Это как Якобсон протестовал против кандидатуры Набокова, выдвинутой в профессуру: «Слон тоже крупное животное».
              Ну не знаю, наверно, я скорее чувствую себя белкой (или слоном), чем охотником.

              • Я не имел в виду коллизию «исследователь — автор». Я имел в виду коллизию «сознательный автор» — его материал.

                Вы же не графоман и не наивный поэт. Вы используете кое-что из того, что находите, но сознательно и творчески. Значит, Вы охотник.

          • Анаевский не наивный автор, он с низовой эстетикой восемнадцатого века пришёл в эпоху разночинцев. В девятнадцатом это выглядело курьёзом («литературный маниак», по Венгерову), в двадцатом — авангардом. Но из тех архаиков, которые склонны к эсперименту.

            Между прочим, вот ещё что. Появись сейчас «неконвенциональный» автор, никто слова не проронит (хотя самих «конвенций» не перечесть).
            О том же Анаевском писали Белинский и Достоевский (Лебядкин ведь тоже не из воздуха возник). Об Овчинникове — Некрасов (причём не о «Фаусте», а о прозаической книге). «Фауста» же его знали все, слышали хотя бы. Вот вдруг в «Москвитянине» 1854 года, рецензия на «Русско-латинский словарь»: «Кто, кроме разве Овчинникова, употребляет слова: обай, обдала, обавки, оцынжать, лылы? Разве тот, кто вздумает переводить «Фауста» г. Овчинникова на латинский язык.»

          • Анаевский не наивный автор, он с низовой эстетикой восемнадцатого века пришёл в эпоху разночинцев. В девятнадцатом это выглядело курьёзом («литературный маниак», по Венгерову), в двадцатом — авангардом. Но из тех архаиков, которые склонны к эсперименту.

            Между прочим, вот ещё что. Появись сейчас «неконвенциональный» автор, никто слова не проронит (хотя самих «конвенций» не перечесть).
            О том же Анаевском писали Белинский и Достоевский (Лебядкин ведь тоже не из воздуха возник). Об Овчинникове — Некрасов (причём не о «Фаусте», а о прозаической книге). «Фауста» же его знали все, слышали хотя бы. Вот вдруг в «Москвитянине» 1854 года, рецензия на «Русско-латинский словарь»: «Кто, кроме разве Овчинникова, употребляет слова: обай, обдала, обавки, оцынжать, лылы? Разве тот, кто вздумает переводить «Фауста» г. Овчинникова на латинский язык.»

        • Нашёл поисковиком такую фразу: «посильнее Фауста Гёте или златоуста Овчинникова».
          Оказалось, что это про футбольного вратаря Овчинникова, который обматерил арбитра и журналистов. )))

  6. А Шекспир не годится в предтечи? «Сон в летнюю ночь» там. И Прутков в лице А.К.Толстого черпал вдохновение в Шекспире (см. пародии на «Ричарда III» в письмах).

Добавить комментарий